Двое косарей не имели при себе никакого оружия, помимо серпов (а они представляют смертельную опасность в схватке), но у троих разведчиков были карабины, которые можно молниеносно выхватить из кожаных подставок, притороченных к седлу, и навести на противника одной рукой.

– Ну, идите, возьмите его, – пригласил коте-дафадар, направив ствол карабина прямо в грудь главному и держа напряженный палец на спусковом крючке.

Афганцы посмотрели на три карабина и два острых серпа и отступили, изрыгая проклятия и злобно сверкая глазами, но не решаясь вступать в бой с противником, имеющим столь значительный перевес. Они рассчитывали, что единоверцы-мусульмане если и не примут участия в убийстве сикха, то, по крайней мере, не станут вмешиваться в дело, а при соотношении сил четыре к одному в их пользу они без колебаний напали бы на одного человека, вооруженного карабином, поскольку он успел бы выстрелить лишь раз до того, как они накинутся на него, не дав времени перезарядить оружие. Но теперь их было четверо против пяти, и, если они предпримут попытку броситься на эту группу решительно настроенных мужчин, только один из них уцелеет и сумеет вплотную приблизиться к намеченной жертве, – а что сможет поделать этот один, вооруженный тулваром, против трех сабель и двух серпов?

Выдав последний залп грязных ругательств, афганцы повернули и поскакали к крепости и возбужденным толпам, спешащим присоединиться к нападению на резиденцию, а коте-дафадар с товарищами продолжили путь к форту. И там удача улыбнулась им. Значительную часть гарнизона составляли казилбаши – соплеменники коте-дафадара и Акбар-шаха, которые проводили всех пятерых в Мурад-хану, свой собственный квартал города, обнесенный стеной.

Аш, наблюдавший за происходящим из своего окна, заметил пять крохотных фигурок вдали, которые, оставляя за собой белый шлейф пыли, во весь опор неслись к крепости от Бен-и-Хиссара, и задался вопросом, кто они такие. Но он не понял, почему они повернули обратно, пока не увидел первую толпу городского сброда, хлынувшую из-за конюшен справа: частые прутья на окне не позволяли высунуться наружу, и потому Аш не видел ни арсенала, ни Кулла-Фи-Аранджи – обнесенного стеной пустыря, где Уолли надеялся построить фуражные склады и хижины для слуг, чтобы преградить доступ на территорию миссии или, в случае военных действий, воспрепятствовать врагу занять там позицию.

66

Когда городские бадмаши подоспели на помощь к бунтовщикам, Уолли отдавал приказы сипаям на крыше казармы, и он увидел группу мятежников, которая, воспрянув духом при виде прибывшего подкрепления, под прикрытием огня устремилась от арсенала к Кулла-Фи-Аранджи. Если они там укрепятся, в самом скором времени две трети территории миссии станут непригодными для обороны. Противника следует оттеснить с позиций, и сделать это можно только одним способом.

Бросившись к лестнице в толще наружной стены, Уолли слетел по ступенькам, перебежал через улицу, пересек двор резиденции и поднялся в кабинет посланника, где нашел Каваньяри и Уильяма. Посланник, с перебинтованной головой, стрелял сквозь амбразуру, представлявшую собой щель на месте выломанной из ставни планки, а его ординарец после каждого выстрела моментально забирал у него разряженную винтовку и вручал заряженную так спокойно и методично, словно они находились на утиной охоте.

Уильям стоял на коленях у одного из выходивших во двор окон и вел огонь по группе людей на крыше дома, расположенного напротив казарм. Повсюду на полу валялись стреляные гильзы, и в комнате нестерпимо воняло черным порохом.

– Сэр, – задыхаясь проговорил Уолли, – они пытаются занять огороженный пустырь Кулла, что слева, и, если они там укрепятся, нам крышка. Полагаю, мы сумеем оттеснить их оттуда, если предпримем атаку, только действовать нужно быстро. Если Уильям…

Но Каваньяри уже отбросил в сторону винтовку и стремительно зашагал через комнату.

– За мной, Уильям. – Он выхватил саблю и револьвер и бросился вниз по лестнице, крича Рози, который занимался раненым: – Пойдемте, Келли, оставьте этого малого! Нам надо прогнать этих ублюдков прочь! Нет, не винтовку – револьвер. И саблю, дружище, саблю!

Уолли, спустившийся во двор первым, собрал двадцать пять солдат во главе с джамадаром Мехтаб Сингхом и, коротко объяснив ситуацию, пронаблюдал за тем, как совары складывают в кучу карабины и обнажают сабли, сипаи примыкают штыки, а двое мужчин бегут открыть ворота в дальнем конце казарменного двора.

– Сейчас мы покажем этим дьявольским отродьям, как сражаются разведчики, – радостно воскликнул Уолли. – Арги, бхайан! Пах махе! Разведчики ки-джай![43]

Аш увидел, как они устремились через улицу в казарменный двор, где скрылись из виду под парусиновыми навесами, а потом выбежали из сводчатого прохода на открытое пространство: четыре англичанина – Уолли впереди, – ведущие за собой сипаев, вооруженных штыками, и соваров с саблями и пистолетами.

Они с воинственными кличами бросились через простреливаемое ружейным огнем пространство, сверкая на солнце клинками, и сквозь оглушительный шум вопящих голосов и грохот выстрелов Аш услышал, как Уолли распевает во все горло: «И вновь сердца исполнены отваги, и руки вновь сильны. Аллилуйя! Алли-луй-я!»

«День для распевания гимнов, – подумал Аш. – О господи! День для распевания гимнов…»

Двое из разведчиков упали, не достигнув кавалерийских конюшен: один на бегу повалился лицом вниз и, почти мгновенно придя в чувство, откатился в сторону, чтобы не затоптали, с трудом встал и тяжело заковылял к конюшням в поисках укрытия; другой вдруг резко остановился, медленно опустился на колени, потом рухнул на бок и больше не шевелился. Остальные взяли немного в сторону, огибая неподвижное тело, и скрылись из поля видимости Аша, а мгновение спустя он услышал, как стрельба разом стихла, и понял, что и противнику, и сипаям на крыше казарм пришлось прекратить огонь из опасения попасть в своих.

Он не видел, как атакующий отряд достиг объекта наступления. Это видел Накшбанд-хан: пустырь Кулла-Фи-Аранджи находился как раз напротив дома, где он укрывался, и сирдар, глядя из окна верхнего этажа, видел, как разведчики перепрыгивают через низкую глинобитную стену и устремляются вверх по склону, обращая неприятеля в бегство. «Афганцы бежали, точно овцы от волков», – позже сказал сирдар, описывая эту сцену.

Но зато Аш видел, как они возвращались: шагом, поскольку несли трех раненых, но ступая быстро и уверенно, как солдаты, хорошо проявившие себя в бою и одержавшие победу, хотя все они наверняка понимали, что победа временная.

Совар, упавший первым, сумел дотащиться до казарм со сломанной ногой, но второй умер, и двое его товарищей задержались, чтобы подобрать с земли оружие и отнести тело в ближайшее здание склада, а потом последовали за остальными в казармы, где Уолли стоял под аркой с окровавленной саблей в руке, ожидая, пока все до единого не зашли благополучно внутрь, после чего двери были закрыты и они вернулись в резиденцию.

Стрельба, прекратившаяся на время атаки на Кулла-Фи-Аранджи, возобновилась с новой силой. Келли поспешил к раненым, а Каваньяри шаткой поступью вошел в столовую и потребовал стакан воды, а получив таковой, вспомнил, что, война или не война, но мусульмане, сражающиеся с ним бок о бок, соблюдают пост, и отставил стакан в сторону, не притронувшись к нему. Дженкинс, будучи гражданским лицом, свободным от подобных сомнений, жадно выпил воду и, вытерев губы тыльной стороной ладони, хрипло проговорил:

– Какие у нас потери, Уолли?

– Один убитый и четверо раненых – двое из них не особо тяжелые. У Парас Рама раздроблена нога, но он говорит, если доктор-сахиб наложит шину и посадит его у окна, он сможет стрелять.

– Вот она, истинная сила духа, – одобрительно сказал Уильям. – Мы отделались очень легко, если учесть потери, понесенные противником. Мы убили по меньшей мере дюжину человек и вдвое больше ранили, когда они удирали, стремясь поскорее выскочить за ворота или перебраться через дальнюю стену. Это было все равно что стрелять по выстроенным в ряд стогам сена. Теперь они на время поутихнут.

– В лучшем случае минут на пятнадцать, – заметил Уолли.

– Пятна… Но боже мой, неужели ты не можешь поставить там нескольких сипаев, чтобы они удерживали пустырь?

– Находясь под прицелом примерно пятисот винтовок и мушкетов, направленных на них с трех разных сторон, и не имея даже самого ничтожного укрытия? Нет, боюсь, это исключено.

– Тогда что же нам делать, скажи на милость? Мы ведь не можем позволить противнику закрепиться там.

– Как только они попробуют сделать это, мы предпримем еще одну вылазку и снова прогоним их с пустыря. Когда же они вернутся, мы повторим атаку, а при необходимости повторим еще раз. Больше нам надеяться не на что. И как знать, может, если нашими усилиями подобные попытки обернутся для них слишком дорого, они устанут от них раньше нас.

Уолли широко ухмыльнулся и стремительно ушел прочь, а Уильям раздраженно сказал:

– Складывается такое впечатление, будто он получает от всего этого удовольствие. Вам не кажется, что он не понимает…

– Он все понимает, – мрачно сказал Каваньяри, – и, вероятно, лучше любого из нас. Англия потеряет превосходного солдата в лице этого мальчика. Вы только послушайте его – он весело шутит с солдатами внизу. Амал Дин говорит, что разведчики выполнят любой приказ Гамильтона-сахиба, потому что знают: он никогда не прикажет сделать ничего такого, чего не сделал бы сам. Хороший мальчик и прирожденный лидер. Очень жаль… Ох, ладно, мне лучше вернуться к своей бойнице.

Он с трудом поднялся с кресла, в которое рухнул по возвращении, и судорожно вцепился в спинку.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? Не лучше ли вам прилечь? – тревожно спросил Уильям.