– Я говорю правду, Калеб. Все это очень красиво, но это лишь… что-то вроде декорации. Для меня важнее всего на свете то, что ты чувствуешь ко мне. – Келли приложила руку к его груди.

– Отлично, мы можем вернуться домой, и я покажу тебе, что я чувствую, – глаза Страйкера блеснули, – здесь, – он накрыл ладонью ее руку, – и везде.

Как всегда, все ее существо откликнулось на многозначительную улыбку Калеба, сердце забилось чаще, каждое нервное окончание ожило в ожидании его прикосновений.

– Неплохая мысль, – задыхаясь, произнесла она. И Калеб тотчас же вывел ее из дома, усадил в экипаж, а чуть позже на руках перенес через порог особняка.


Калеб считал, что они должны оставаться в городе до появления на свет малыша, Келли же твердила, что чувствует себя великолепно, что ее не растрясет и что она хочет рожать на ранчо. Однако Страйкер остался глух к аргументам жены; он не собирался подвергать ее риску.

Келли была вынуждена признать, что жить в городе не так уж плохо: поскольку Калебу не требовалось объезжать стада, он днем и ночью был рядом, и это радовало.

Они поздно ложились и поздно вставали. Страйкер учил ее играть в покер и шашки, рассказывал о перестрелках, что выпали на его долю, о Малыше Билле, о котором ходила молва, что он убил двадцать одного белого человека, не считая индейцев и мексиканцев, а ему-то от роду не было тогда двадцати одного года. Калеб поведал ей, что встретился с Малышом в округе Линкольн, где тот работал на Джона Танстелла, и хотя за преступником закрепилась слава «вежливого и галантного, ну прямо джентльмена», Калеб уверил жену, что хорошенько разглядел его вблизи и парень выглядел достаточно сильным, чтобы грызть сталь и выплевывать гвозди.

Еще он рассказал, что пару раз в Сент-Джо встречал Боба Форда, того самого Боба Форда, что выстрелом в спину убил Джесси Джеймса 3 апреля 1882 года.

Потом поведал о встрече с Вирджилом Эрпом в Томстоуне за год до перестрелки в Коррелле. Он оказался там по делам, объяснил он Келли, перевозил заключенного.

Келли диву давалась, что муж встречался с такими людьми, но, с другой стороны, это было неизбежно, если вспомнить, чем он занимался в то время.

Самым ужасным был рассказ о преступнике по имени Носатый Джордж, которого арестовали за ограбление дилижанса у Майлз-Сити. Его отвезли в Роулинз, глухое местечко в Вайоминге, чтобы он предстал перед судом. Однако местные жители решили не ждать суда; они ворвались в тюрьму и линчевали арестованного. Одним из зрителей на этом кровавом спектакле был врач по фамилии Осборн, он-то и перерезал веревку после того, как толпа разошлась. Будучи мастером своего дела, он снял с жертвы посмертную маску, а потом содрал с трупа кожу и выдубил ее. Рассказывали, что впоследствии Осборн сделал из кожи преступника новый саквояж для медицинских инструментов.

В эту холодящую душу историю Келли никак не могла поверить, даже после того как Калеб поклялся, что все это произошло на самом деле.

Хотя Келли и увлекали дикие рассказы мужа, она предпочитала тихие, спокойные вечера, которые супруги проводили перед камином, мечтая о будущем, гадая, родится ли мальчик, или девочка, споря о том, какое дать имя малышу. Иногда Келли читала вслух Шекспира или Диккенса, но Калеб не слишком жаловал подобную литературу и отдавал предпочтение местным газетам.

К удивлению молодой женщины, они стали много времени проводить в обществе Энжелы и Ричарда – ходили с ними в театр или играли дома в карты. Келли не могла избавиться от мысли, что они образуют довольно странный квартет, особенно если учесть то, что произошло между ними. Однако ее радовали приезды Энжелы. Калеб, конечно, сочувствовал недомоганиям и болям, сопутствующим позднему сроку ее беременности, но лишь Энжела могла понять ее по-настоящему.

Время шло, и Келли все больше волновалась по мере приближения родов. Она пыталась убедить себя, что деторождение – естественное дело, что миллионы женщин ежедневно производят на свет детей. Ее мать родила ее – и осталась жива. Но… но все равно она страшилась боли – о ней с такой готовностью нашептывали дамы, с которыми она время от времени встречалась, боялась, что умрет, давая жизнь ребенку.

Сейчас она сидела у окна, положив руку на живот, и смотрела в темноту. Келли беззвучно молилась, чтобы ее страхи оказались напрасными. Она оглянулась на кровать, где мирно посапывал Калеб, и почувствовала, как от одного взгляда на мужа заколотилось сердце. Он стал смыслом ее жизни, его улыбка была ей дороже солнца. Келли никогда не думала, что мужчина, тем более наполовину индеец, может быть таким нежным. Теперь они уже не могли быть близки, но Калеб постоянно обнимал ее, прижимал к себе, шептал о своей любви и о том, что Келли сказочно красива. Это было божественно приятно, даже если слова его не совсем соответствовали истине. В конце концов у нее имелось зеркало.

Когда у Келли затекала спина, Калеб растирал ее, легонько целуя в шею и нашептывая слова любви; а когда посреди ночи ей вдруг хотелось шоколада, он седлал коня и скакал в центр, поднимал с постели бедную миссис Пибоди и привозил любимой коробку желанных шоколадных конфет. Калеб обнимал ее, когда без всякой видимой причины она разражалась рыданиями, укачивал, как ребенка, когда ей не спалось, даже пел колыбельные песни на своем тягучем гортанном языке.


Первый укол боли был едва ощутим, лишь слегка отдался в позвоночнике. Удивленный вскрик Келли мгновенно разбудил Калеба.

– Келли?

– Я здесь.

Тотчас же Страйкер оказался рядом и обхватил жену за плечи.

– Ты почему не в постели?

– Что-то не спится.

– Из-за ребенка?

– Сама не знаю.

Страйкер легко поднял Келли на руки и вместе с ней уселся в кресло-качалку.

– Так тебе будет уютней, – прошептал он ей на ухо.

– Спасибо, милый.

Черное безоблачное небо сплошь усыпали звезды, мерцавшие подобно далеким маленьким свечкам. Когда-то давным-давно она слышала дивную сказку о звездном свете и феях; о чем там шла речь, она не помнила, но конец был счастливый.

Так они и сидели в темноте. Голова Келли покоилась на плече мужа, тот тихо поглаживал ее по спине. Вдруг Калеб почувствовал, как Келли напряглась. В течение ночи вспышки боли беспокоили ее все чаще и становились все более интенсивными.

Келли крепко прижалась к Калебу, ища у него поддержки. Когда отошли воды, он снял с нее одежду, обтер ноги, надел чистую рубашку и уложил в постель.

Келли сразу же потянулась к нему, схватила его ладонь и с силой сжала ее, когда по телу прокатилась новая обжигающая волна боли.

– О, как это ужасно! – задыхаясь, выдохнула Келли. – Боже мой, Калеб, мне страшно!

– Не бойся, дорогая. – Он сел рядом на краешек кровати. По бесстрастному лицу метиса невозможно было понять, что он тоже напуган. – Пойду-ка я за миссис Стриклэнд.

– Нет, не оставляй меня!

– Я скоро вернусь, Келли, через десять минут.

– Обещаешь?

– Ну конечно, глупышка.

Для Келли эти минуты превратились в часы. Присутствие Калеба придавало ей силу; когда же он ушел, ей стало по-настоящему страшно. Что, если этот кошмар продлится несколько дней? Что, если ребенок родится мертвым? Вдруг и сама она умрет?

– Калеб, вернись! Калеб! Калеб! – выкрикивала она дорогое сердцу имя, а боль, казалось, рвала ее на части. Она даже толком не заметила, как он оказался рядом и схватил ее за руки, повторяя, что все будет в порядке.

– Мистер Страйкер, вам лучше спуститься вниз, – сказала повитуха. – Джентльмену не пристало присутствовать при родах.

Калеб не стал возражать. Поцеловав Келли в лоб, он вышел из спальни.

Внизу, как и все будущие отцы, Страйкер широкими шагами мерил пол под приглушенные вопли, каждый из которых острым ножом проворачивался в его сердце.

Склонив голову, Калеб взмолился, чтобы страдания Келли скорее закончились и чтобы она родила здорового ребенка. Больше никогда, думал он, вслушиваясь в крик жены, больше никогда!

Очередной вопль разорвал ночную тишину, и Калеб, не в силах терпеть этот кошмар, взбежал по лестнице. Глаза миссис Стриклэнд расширились от ужаса, когда он ворвался в спальню.

– Мистер Страйкер, вы не должны…

– К черту – не должен! – Опустившись на колени у кровати, Калеб взял руки жены в свои. – Келли!

– Мне так больно!..

– Знаю. Держись за меня, Келли.

– Ты меня не оставишь?

– Нет. Потерпи еще немного, моя девочка, я рядом. Миссис Стриклэнд прочистила горло:

– Прошу прощения, мистер Страйкер, но мне кажется, я лучше вас подготовлена принимать роды.

– Не хочу спорить, но я все равно никуда не уйду. Неодобрительно фыркнув, повитуха сложила пухлые руки на обширной груди и плюхнулась на стул у окна.

– О, Калеб, ну почему это так долго длится?

– Что ты, милая, совсем недолго, прошло всего два часа.

– А мне кажется – намного дольше, целую вечность.

– Да, я понимаю, но мне говорили, что ты забудешь о своих муках, как только возьмешь на руки ребенка.

– Не верится, – выдавила Келли и попыталась улыбнуться, но тут накатили новые схватки, и улыбка мгновенно исчезла, уступив место гримасе боли.

– Ничего, милая, сейчас все кончится.

Миссис Стриклэнд подошла к кровати, откинула одеяло и подняла рубашку роженицы.

– Вижу головку! – воскликнула она. – Тужьтесь сильней, миссис Страйкер!

Калеб с трудом подавил стон, когда Келли сжала его руку, до крови впиваясь ногтями в ладонь. Спина ее выгнулась дугой, она сделала последнее неимоверное усилие, и ребенок скользнул в руки повитухи.

– Мальчик! – торжественно объявила та. Перерезав пуповину, она завернула новорожденного в одеяльце и положила в протянутые руки Келли.

– Мальчик, – прошептала молодая мама, – у нас сын.

Не отводя глаз от лица жены, Калеб кивнул. Морщинки на ее лице, вызванные неимоверной болью, разгладились, глаза засветились любовью. Келли рассматривала сына, считая крошечные пальчики, гладя его по мягкой щечке. Младенец во весь ротик зевнул, и Келли мягко рассмеялась.