Келли стоило огромного труда заставить себя снова войти в магазин Брюстеров. Едва она вступила в торговый зал, как Марта с явным осуждением уставилась на нее и с этого момента следила за каждым ее шагом, пока она бродила между рядами полок, уставленных товарами.

Магазин был большой, и в нем можно было купить все, что душе угодно – уголь для печи и конфеты, свадебные наряды и аксессуары к ним, книги, касторовое масло и камфару, опиум и змеиный корень, – ассортимент поражал своим разнообразием. В воздухе парили всевозможные ароматы: запах прессованного табака для жевания смешивался с запахами кожи от обуви и седел и свежемолотого кофе. Полки с хлопушками и шутихами, витрины, заставленные соленьями и маринадами, заманивали красочными этикетками; огромные бочки с керосином и уксусом лежали наклонно на специальных подставках, чтобы покупателям было удобно наполнять свои кувшины; с крюков, подвешенных к балкам, свисали уздечки, удила, сковороды и горшки; неподалеку располагались полки с мукой, сахаром, кофе и бобами.

Келли неспешно прошла вдоль витрины с медикаментами, проглядывая этикетки на бутылочках. Лекарство от глистов Джона Булла, средство от лихорадки доктора Шермана, пилюли от женских болезней доктора Килмера и даже капли, очищающие и оздоравливающие состав крови.

Далее шли бронзовые плевательницы, эмалевые ванны и раковины, медные чайники, сковороды, молочники, стиральные доски, просеиватели для муки, подогреватели для обуви. У девушки просто глаза разбегались от такого изобилия.

Список выбранных покупок оказался довольно обширным. Встав в очередь в кассу, Келли стала бесцельно просматривать ценники, развешанные на противоположной стене: кофе – тринадцать центов за фунт, лимоны – двенадцать центов за дюжину, туалетное мыло – пять центов за кусок, свежее крестьянское масло – двадцать три цента за фунт, яйца – пять центов за дюжину, пятидесятифунтовый мешок муки – восемьдесят девять центов.

– Это все, что вы хотели бы купить? – раздался напряженно-вежливый голос Эда Брюстера, и Келли поняла, что Марта уже успела нашептать мужу последние сплетни о ней.

– Добавьте коробку самых лучших сигар, – сказал Калеб.

– Хорошо, сэр.

– Отличный магазин, – заметил Калеб как бы про себя, пока Брюстер упаковывал покупки, положив сверху коробку с сигарами. – Жаль, если придется отказаться от его услуг и обратиться куда-нибудь в другое место – ну, скажем, к Киллиану. Брюстер нахмурился.

– Прошу прощения, я не понял. Вы что, больше не хотите оставаться нашим постоянным покупателем? Почему?

– Да просто моя экономка случайно услышала, как вчера в церкви ваша супруга говорила нечто нелицеприятное о ней миссис Колтон, – затвердевшим голосом произнес Калеб. – Мне бы хотелось, чтобы вы позаботились о том, чтобы миссис Брюстер и ее подружки не совали свои любопытные носы в чужие дела.

– Хорошо, сэр. Уверяю вас, больше это не повторится.

– Премного благодарен. – Калеб расплатился, бросил на Эда многозначительный взгляд на прощание, подхватил пакеты и вышел из магазина.

Краем уха Келли услышала, как Брюстер принялся приглушенно распекать женушку. Выйдя из оцепенения, девушка поняла, что причиной их прихода в магазин послужили не столь уж необходимые покупки, да и сигары явились только поводом.

– Спасибо, мистер Страйкер, – проникновенно произнесла она, до глубины души пораженная тем, что он позаботился о том, чтобы восстановить ее доброе имя.

– Зовите меня Калебом.

– Но это будет…

– Правильно, – решительно закончил за нее метис.

– Хорошо.

Бормоча что-то сквозь зубы, Калеб уложил пакеты в багажник и усадил Келли на черное кожаное сиденье нового двухместного экипажа, сверкающего на солнце свежими красками. До заезда в магазин Брюстеров Калеб завернул на самую дорогую конюшню города, где и приобрел эту коляску и пару великолепных серых в яблоках рысаков в придачу. Конь, на котором он приехал в Шайенн, следовал сзади на привязи.

Когда они вернулись домой, Калеб отнес пакеты на кухню и снова вышел во двор, чтобы распрячь лошадей.

Келли, тихонько напевая про себя, начала вынимать продукты из пакетов. Действовать одной рукой было очень неловко и занимало слишком много времени, но какое это имело сейчас значение! На душе было легко; она вспоминала, как ходила по магазину Брюстера и выбирала все, что ей заблагорассудится.

Убрав в шкаф высохшую посуду из-под завтрака и только что закупленные продукты, она пошла в гостиную и принялась протирать мебель от пыли. Как же приятно скользит влажная тряпка по гладкому отполированному дереву, как чудесно ощущение от прикосновений к мягкому бархату драпировок, к пушистым накидкам, наброшенным на кресла и диваны! Что за дивные картины на стенах, какие великолепные китайские вазы! Кругом такая роскошь, такое богатство, и среди всего этого она будет теперь жить, по крайней мере до тех пор, пока пожелает оставаться в этом доме.

У литографии родителей Калеба она остановилась. Его мать сидела на стуле с высокой, вычурно вырезанной спинкой, чинно сложив руки на коленях. На ней было вечернее платье с облегающим лифом и квадратным вырезом на груди, обрамленным кружевами. На губах играла слабая улыбка.

Однако внимание Келли привлекло изображение отца Калеба, стоящего позади жены и властно опустившего руку на ее плечо. Высокий мужчина со светлыми волосами, суровым выражением лица и густыми усами, делающими его похожим на заправского морского волка.

Красивая пара, подумала Келли. Цвет лица Калеб, несомненно, унаследовал от матери, а вот стать – от отца.

Выйдя в коридор, она протерла перила лестницы, потом вошла в свою спальню, оправила покрывало на кровати, заодно прошлась тряпкой по комоду и прикроватному столику. Пора прибраться у Калеба. Со странным ощущением Келли вошла в его комнату.

Просторная, как и все комнаты в доме, со встроенным камином, массивным шкафом орехового дерева и таким же столом. Широкая кровать застелена сине-коричневым стеганым покрывалом. На стене над кроватью – рисунок, изображающий бегущих бизонов.

Девушка подошла ближе и стала с любопытством рассматривать рисунок. Бизонье стадо во весь опор мчится по бескрайней прерии, ноздри животных трепещут, вдыхая свежий воздух, а вдали, на горизонте, сгущаются серые тучи. Картина настолько реалистична, что Келли ощутила, как дрожит земля под могучими копытами, услышала топот бегущего стада, почувствовала запах надвигающегося дождя.

Рисунок был выполнен художником-любителем, без характерного для профессионалов выписывания тончайших деталей, но настроение и дух передавал великолепно.

Только один человек мог написать эту картину, подумала Келли, – сам Калеб Страйкер; только он мог вложить в нее всю силу своей страстной души и мятежного духа в сочетании с глубоким пониманием окружающей природы.

В дверях раздался звук шагов, и Келли отпрянула от рисунка, словно застигнутая за подглядыванием чего-то, что ей не принадлежит, и от чего следует держаться подальше.

– Я… я только хотела немного прибраться. Мне, наверное, не надо было…

– Я же за это вам плачу жалованье, – заявил Калеб, оглядываясь по сторонам. – Однако, похоже, вы немного успели здесь сделать. Рука болит?

– Нет. А уборку я еще не начинала. Меня увлекла картина над кроватью, она такая красивая.

– Благодарю.

Склонив голову к плечу, Келли посмотрела на Калеба.

– Ведь это ваша работа?

– Да. Вы удивлены?

– Немного. А у вас есть еще рисунки?

– Нет, я сохранил только этот.

– Какая жалость! Он так мне нравится!

– В свое время он мне тоже нравился.

– А сейчас?

– Как вам сказать… Я слишком много странствовал и теперь вижу, что допустил целый ряд непростительных оплошностей.

Келли промолчала, инстинктивно почувствовав, что он имел в виду не только свой рисунок.

Их взгляды встретились; в комнате сгустилась напряженная тишина, через некоторое время ставшая почти осязаемой. Келли нервно комкала тряпку, всем существом ощущая кровать позади себя и присутствие рядом мужчины, стоявшего так близко, что до него можно было дотронуться рукой. Она с трудом подавила желание сделать это немедленно; ей так хотелось протянуть к нему руку, разгладить нахмурившийся лоб, стереть морщинки с лица, навсегда уничтожить выражение душевной боли, отражавшейся в глазах, узнать, что же так гложет этого сильного человека.

На мгновение ей показалось, что он вот-вот коснется ее руки, но этого не произошло. Взгляд серых глаз постепенно принял привычное выражение.

– Не буду вам мешать, – проговорил он низким голосом.

Напряжение, возникшее в комнате, рассеялось. Он повернулся и пошел к двери, а Келли молча смотрела ему вслед, восхищаясь грациозностью его походки, шириной могучих плеч и спины. Великолепная фигура, подумала она. Высокая, сильная, прямая.

С глубоким вздохом она начала протирать шкаф, но мысли были заняты воспоминаниями о его поцелуе в первый вечер их знакомства.


Дни шли чередой, в их жизни ничего не менялось. К немалому удивлению Келли, Калеб Страйкер оказался довольно непритязательным в быту, неприхотливым и не давил на нее своим постоянным присутствием. Требования его были очень скромными; Келли, покончив с обычной дневной работой по дому, могла распоряжаться своим временем так, как ей захочется. Однако она редко выходила на улицу. Исключение составляли еженедельные походы в магазин за продуктами по пятницам вместе с Калебом, а по воскресеньям она отправлялась в церковь, но уже одна.

Ей нравилось уединяться в библиотеке и погружаться в волшебный мир книг. Она с головой уходила в описание странствий по далеким, неведомым странам, увлекали и готические романы о колдовстве и волшебстве. Целыми часами она пропадала на кухне, постигая истинное кулинарное искусство, училась готовить новые вкусные блюда, печь домашние булочки, печенье и пироги. В этом ей большой подмогой была толстушка Фанни, время от времени наведывавшаяся в гости; она раскрывала девушке секреты, как лучше приготовить слоеное тесто, как испечь воздушный хлеб с золотистой хрустящей корочкой, чтобы не сжечь его изнутри.