— Ну, что в Нью-Йорке? Ты там надолго? Если задержишься, я, пожалуй, тоже возьму отпуск на неделю и приеду к тебе… Ты как, не возражаешь?

— Мы об этом поговорим вечером. Спасибо за звонок. Пока, пока.

После его звонка я так и не смог заснуть. Я лежал в постели и думал о Микеле. В шесть часов утра я уже был на ногах и решил прогуляться. Нет ничего лучше, чем бродить ранним утром по городским улицам. На 7-й авеню я зашел перекусить в кафе, а потом отправился в Центральный парк.

Около десяти утра я вернулся в отель и, обнаружив, что завтрак еще не закончился, направился в ресторан.

Там я взял ветчину, сыр и сделал себе бутерброд. Я много ходил и успел проголодаться. Еще я взял себе дыню. Но в ресторане не оказалось сыровяленой ветчины. Очень жаль. Когда я ем сыровяленую ветчину с дыней, я всегда задаю себе вопрос кто придумал такое сочетаний. Я попробовал есть их вместе, потому что видел, как это делают другие, и мне понравилось. Но я совсем не уверен, что сам догадался бы положить эти продукты на одну тарелку, будь в моем холодильнике ветчина и дыня. Вот так!

Народу было мало: пара парней из Южной Америки, говоривших на испанском, мужчина в пиджаке и галстуке и за соседним столиком женщина лет примерно сорока. Официант, убиравший посуду в центре зала, уронил на пол стеклянный кувшин с соком. Мы с женщиной переглянулись и беззвучно посмеялись над его неловкостью. К концу завтрака я поднялся взять кофе, пока его не унесли обратно на кухню. Остановившись у ее столика, я спросил, не хочет ли и она выпить чашку кофе. Она ответила, что с удовольствием, и предложила мне пересесть к ней. Как выяснилось, она была американкой, но не из Нью-Йорка, а сюда приехала вместе с мужем, он здесь по делам. Звали ее Дина.

В одиннадцать утра о моем чемодане еще ничего было слышно. Я позвонил по телефону, который дали мне в аэропорту.

— Скорее всего, его привезут к двум часам, — ответили мне.

В тот день меня не особенно волновала судьба чемодана. Более важно было узнать адрес Микелы и пережить разговор с Данте.

Те самые качества Данте, которые меня так донимали (среди них я бы выделил настойчивость), все же доказали свою эффективность. Около двух часов дня (в Италии был вечер) он дозвонился до меня и после предисловия, растянувшегося на двадцать минут, сказал:

— Миссия завершена. Я оставил для Сильвии записку под дверью ее дома. Я звонил ей, но никто не ответил.

— Спасибо, Данте.

— Да брось ты… Поставишь мне пару пива и пиццу. Будет повод для встречи, поболтаем немного.

Ну вот, так и знал…

 

9.Я ЖДУ МИКЕЛУ


Сильвия мне позвонила. У нее, к счастью, сохранился адрес Микелы. Я записал адрес на листе бумаги и долго держал бумагу в руках, как волшебный манускрипт. Потом я еще три раза переписал, адрес на отдельных листочках.

Посмотрев карту, я с радостью обнаружил, что офис находится недалеко от гостиницы, в Вест-Вилледже.

— А как у тебя с Карло, ты не пыталась еще раз поговорить с ним? — спросил я Сильвию.

— Он сказал, что ему осточертело мое нытье. И еще — что я избалованная женщина, живу как королева, а он вертится как белка в колесе.

— А ты что ему ответила?

— Ничего. Рядом стояла Маргерита, и я не хотела, чтобы она слышала нашу перепалку. Теперь он вбил себе в голову, что я ему изменяю. Мол, я его разлюбила, потому что у меня появился другой мужчина. У меня нет мужчины, но что это меняет? Да, я могу полюбить другого, поскольку больше не люблю Карло. Ладно, проехали, я не хочу донимать тебя всей этой тягомотиной.

— Сильвия, не огорчайся, так всегда бывает с мужчинами, которые не хотят взять на себя ответственность.

— Я ему сказала, что пора повзрослеть. Все, Джакомо, ты не скучай, давай покоряй ее и поскорее возвращайся.

— Пока, Сильвия.

Утром в понедельник я спустился к завтраку, выпил кофе из бумажного стаканчика и пошёл к офису Микелы, надеясь увидеть ее до работы. На углу 7-й авеню и Перри-стрит я обнаружил кафе, из которого отлично просматривался вход в офис. Я. не знал, когда у нее начинается рабочий день. Я был взвинчен — возможно, на меня подействовали две огромные порции кофе (вторую я выпил в кафе).

Сидя за столиком, я наблюдал за прохожими. Мне всегда нравилось это занятие. В детстве летом я подолгу торчал на балконе в бабушкином доме и смотрел на людей, проходивших по улице. Когда было жарко, я завидовал детям моего возраста, которые вышагивали рядом с родителями и лизали мороженое. Моя мама много работала, а бабушка не любила выходить из дому. Еще я помню, как вечерами, стоя на том же балконе, я оглядывался назад и смотрел на бабушку, сидевшую в комнате. Комната освещалась голубоватым свечением телеэкрана. Бабушка сидела на диване в одной ночной рубашке и обмахивалась веером. Ноги она всегда ставила поверх домашних тапочек. Ноги у нее отекали. Казалось, что их отливали на литейном заводе и мастер при этом забыл вовремя крикнуть «хватит». Иногда бабушка засыпала. Заметив это, я окликал ее: «Бабушка, ты спишь?» — но она отвечала: «Нет, не сплю, я только на минуту закрыла глаза». Почему-то ей было стыдно признаться в том, что она заснула. Я никак не мог понять почему.

Когда под балконом проходили счастливые семьи (улыбающиеся родители, держащие за руки улыбающихся детей), я чувствовал неприятный укол. Тогда, как старый пьяница, который топит свое горе в вине, я открывал холодильник и доставал из него бутылку с холодным чаем. Чай заваривала моя бабушка. Она никогда не пользовалась пакетиками — только настоящий, листовой, и удивительно вкусный. В чайник она выжимала целиком два или три лимона, а потом разливала чай по бутылкам.

Бабушка постоянно твердила мне: «Помни, Джакомо, эта бутылка последняя». Этим она хотела ограничить меня, но я ничего не мог с собой поделать — мне нравилось пить чай. Наверное, мне следовало посетить Центр анонимных алкоголиков и рассказать о своей зависимости. Это звучало бы так:

— Привет всем, меня зовут Джакомо, доне восемь лет, пить я начал ради забавы. Однажды я заметил, что не могу обойтись без своей бутылки чая с лимоном. Но с вашей помощью я решил завязать с этой пагубной привычкой.

После этих слов модератор собрания должен был сказать:

— Поаплодируем нашему другу Джакомо, он не побоялся рассказать нам о своих проблемах. Благодарим тебя, Джакомо, за твое мужество.

— Спасибо всем вам.

В те годы мое тело было покрыто татуировками. Рисунок можно было разобрать только в первый день — потом он превращался в сплошное грязное пятно. Рисунки я находил под обертками жвачки. Достаточно было приложить бумажный вкладыш к коже, смочить его водой — и я превращался в бандита в наколках. А если еще добавить, что в этом возрасте мои коленки и локти были ободраны и покрыты корочками запекшейся крови, то можно смело сказать, что я был похож на холодильник, облепленный разноцветными магнитами. Глядя на меня, можно было подумать, что у меня была тяжелая жизнь…

Пока я сидел и ждал Микелу, у меня возникло ощущение, будто я нахожусь внутри мыльного пузыря. Я внимательно присматривался ко всему, что меня окружало, но был как бы в стороне от происходящего. Со мной такое случается, когда я попадаю в незнакомое мне место. Безусловно, разница во времени тоже играла свою роль. Однако по опыту я знал, что этот пузырь скоро лопнет. За границей я всегда стараюсь быть похожим на жителя этой страны. Меня не интересуют места, где собираются много туристов, я не ношу с собой карту города и не надеваю фотоаппарат на шею. Я помню, как, прогуливаясь по Лондону, встретил итальянских туристов с пестрыми рюкзачками. Я смотрел на них так, будто сам я житель Лондона. Я старался держаться от них подальше, но в то же время мне хотелось подойти к ним и подсказать, где можно вкусно поесть, неплохо повеселиться и все такое прочее. Мне хотелось показать себя человеком, хорошо знающим город.

Сидя за столиком кафе, я заметил, что магазинчик напротив называется «Amore» — по-итальянски «Любовь». Это, верно, знак? — спросил я себя.

Рядом с магазинчиком был телефон-автомат, и я решил им воспользоваться. Позвонив в офис, я сумел узнать внутренний номер Микелы. Но на этом моя смелость закончилась. Я вернулся в кафе и еще полчаса сидел, за столиком, положив перед собой листок с ее номером. Что я ей скажу? «Привет, это я, Джакомо. Не знаю, помнишь ли ты меня, но я тот самый парень из трамвая. Я жду тебя в кафе внизу».

Нет, так не годится!

В конце концов я решился. «Пожалуйста, оставьте свое сообщение…» — сработал автоответчик.

После звукового сигнала я повесил трубку. Сердце билось так, словно сейчас выпрыгнет из груди. Конечно, я узнал голос Микелы, хотя и говорила она на английском…

Чтобы прийти в себя, мне потребовалось минут десять. Потом я снова набрал номер.

— Привет, Микела, я Джакомо, твой знакомый по трамваю. В Нью-Йорке я по делам и хочу спросить тебя: не согласишься ли ты выпить со мной кофе? Я остановился в отеле неподалеку. Позвони мне, вот мой номер…

Я продиктовал название отеля, номер телефона и повесил трубку. Все-таки с автоответчиком разговаривать не в пример легче!

Признаюсь, я чуть было не брякнул, что нахожусь сейчас в кафе на углу, но вовремя остановился. Микела могла подумать, что я ее подкарауливаю. Однако на самом деле это было не так. Но почему не так? Да, я собирался подглядывать за ней, но только в другом смысле. В каком другом смысле?.

Чтобы окончательно не запутаться в мыслях, я без всякой цели стал бродить по городу. Каждый час я звонил в гостиницу, чтобы узнать, нет ли для меня сообщений. Но мне никто не звонил, и я окончательно пал духом. Похожие чувства терзают тебя, когда ты отправляешь SМS любимой девушке, а она тебе не отвечает. Каждые три секунды ты проверяешь свой телефон, начинаешь считать минуты, секунды. Потом перечитываешь последние сообщения, которые она отправила тебе. Ведь все ее SМS, даже те, что пришли несколько дней назад, ты хранишь в памяти телефона. Они идут одно за другим, потому что все остальные ты сразу же удаляешь. Скверно, если последнее сообщение отправил именно ты, в таком случае остается только ждать. Ты, конечно, не хочешь показаться назойливым. Все, как в шахматной партии: ты думаешь, что сделал неверный ход, и моментально впадаешь в отчаяние. А вдруг она говорит своим подругам: «Он меня просто замучил своими сообщениями»? Попадая в такое положение, ты чувствуешь себя загнанным в угол и понимаешь, что уже ничего нельзя сделать. У тебя остается один-единственный выход — не писать ей больше ни строчки. А потом она тебе отвечает, и до тебя доходит, что весь этот негатив был спровоцирован тем, чего самом деле не было.