— Помнишь, как ты злилась, когда Эдуардо смотрел на других женщин?

— Конечно помню! Только злилась я не из-за этого. Мне было неприятно, что он обращает внимание на других женщин, но сердилась я лишь тогда, когда в ответ на мои упреки он отвечал, что ничего подобного не было. Я просто звереть начинала оттого, что он не хотел признаваться! — Сильвия погрузилась в задумчивость. — Да, Джакомо, пожалуй, ты прав, все случилось из-за него, из-за Эдуардо, — сказала она немного погодя. — Тяжело в этом признаться, но я не могу объяснить свою привязанность к нему, у меня и впрямь была какая-то наркотическая зависимость.

— А что еще говорила твоя мать по поводу ваших отношений с Карло? — спросил я.

— Как обычно, она начала с того, что вывалила на меня все свои страхи перед жизнью. Она, по сути, была и остается прислугой у моего отца. Я же вижу: они никогда между собой не разговаривают.

— А почему бы тебе не поговорить с отцом?

— Я не хочу даже вспоминать, как мой отец отреагировал на то, что моя подруга Джулия разошлась с мужем. Иначе как шлюхой он ее не называл. Я заранее знаю, что, если уйду от мужа, папа перестанет со мной разговаривать.

— Да, с семьями нам повезло. Что же делать?

— Не знаю… Мне, например, было неприятно присутствовать при твоем разговоре с матерью, когда она пришла к бабушке. Я знаю о ваших проблемах, знаю, что за женщина твоя мать, но уж больно тоскливо было наблюдать за вами сегодня…

— И что должен делать, по-твоему? Сильвия, я устал бороться.

Я произнес эти слова и почувствовал, как мои глаза увлажнились. Не хватало только заплакать! Но мне удалось сдержаться.

— Знаешь, — продолжил я, — говорить с матерью выше моих сил. Что-то сковывает меня, я замыкаюсь. Мне спокойнее с незнакомыми людьми, чем с ней. На кой черт ей скандалить с грузчиками из-за двух царапин на стене, закрытой шкафом? Можно подумать, она будет смотреть на них каждый день!

— Да, это тяжело выносить. Родители горбатились, чтобы обеспечить нас всем необходимым, но для счастья нам не это было нужно. Доброе слово, дружеское объятие, одобрительный взгляд… У меня этого не было…

— Надо что-то менять, Сильвия. Наверное, нам самим надо меняться.

— Я вот сейчас думаю только о том, как мне изменить свою жизнь, но так, чтобы Маргерита была счастлива. А ты можешь поехать к Микеле…

— При чем тут Микела? К тому же ты забыла одну деталь: она уехала не одна.

— Судя по сегодняшнему случаю, Джакомо, тебя никогда не смущали встречи с чужими женщинами. И Микела появилась вовремя — она первая за долгие годы сумела немного расшевелить тебя.

Через несколько дней после той ночи в больнице у меня созрело решение ехать в Нью-Йорк. Я точно помню минуту, когда пришло озарение. Я сидел в трусах в раздевалке спортзала и разворачивал длинный носок, перед тем как надеть его. И вдруг я оцепенел. Не выпуская носка из рук, я уперся локтями в колени и замер, уставившись в пустоту. Внутри меня пробирался чей-то голос. Он развеял туман в моей голове, и все встало на свои места. Я должен поехать к ней. Так будет правильна.

Моя бабушка как-то сказала:

— В старости живут воспоминаниями. Поэтому, пока ты молод, Джакомо, живи так, чтобы остались только хорошие воспоминания.

После этих бабушкиных слов всякий раз, когда я делал что-то хорошее или, наоборот, валял дурака, я говорил себе:

— Ладно… я расскажу об этом своим внукам.

Что бы там ни случилось, я поеду в Нью-Йорк. По крайней мере, в старости буду вспоминать, на что пошел ради незнакомой женщины… Пора накапливать воспоминания.

Я уже не в первый раз замечаю, что в раздевалке со мной происходят странные вещи. Например, я часто наблюдаю явление, механизм которого для меня совершенно непостижим. Для себя я назвал его «закон шкафчика». Все очень просто: допустим, в раздевалке тысяча шкафчиков, а в спортзале тренируются только два человека. Так вот, этот второй обычно занимает место рядом с моим шкафчиком, перед которым я уже разложил свои вещи. И переодеваться он выходит в то же время, что и я. Просто удивительно!

И вообще, жизнь в раздевалке предстает в каком-то странном свете. Незнакомые тебе люди запросто ходят голыми, как никогда не ходят дома в присутствии близких. Некоторые мужчины заправляют майку в трусы, края майки вылезают им на бедра, наподобие маленьких юбочек. Многие перед тренировкой наносят оттеняющий крем, поправляют волосы — словом, приводят себя в порядок, будто собираются на сцену. Попадаются такие, от кого плохо пахнет еще до того, как они вспотеют, но вот ведь удивительно — после тренировки именно они не идут в душ. Уходя из зала, они говорят, что принимают душ дома, а сами надевают пиджак с галстуком, и я боюсь, что дома они тоже не моются. Особая статья — культуристы. Забавно наблюдать, как они надувают мускулы перед зеркалом или хвастают друг перед другом спортивной формой…

И именно там, в раздевалке, меня посетило озарение — вот почему я считаю раздевалку священным местом.

Когда решение было принято, я поднялся, натянул носки, надел брюки и рубашку и вышел на улицу. Перед уходом я сполоснул шлепанцы. Я всегда споласкиваю шлепанцы, потому что как-то заметил на подошве волосы. Они были короткие и жесткие, такие на руках никогда не растут. У меня это вызывает отвращение.

Я позвонил Сильвии и рассказал ей о своем решении:

— Я еду в Нью-Йорк.

— Великолепно… Я потом дам тебе список, что ты должен купить.

— Вот почему ты так настаивала! У тебя были свои интересы…

— Вполне понятно. Я сейчас гуляю с Маргеритой. Увидимся ближе к вечеру?

— Отлично, пока.

— Пока.

Я, конечно, не уехал на следующий день. Чтобы спокойно собраться в дорогу и уладить дела на работе, не требовались недели две, не меньше. В офис я приходил теперь рано. Алессандро, надо отдать ему должное, проявил себя настоящим другом, помог мне. Однажды он пришел со спортивной сумкой, потому что собирался играть в теннис.

— И не вздумай играть сегодня, ведь у нас дел невпроворот, — в шутку заметил я.

— Не нуди, Джакомо, я пойду в обеденный перерыв.

— Ты уже не мальчик, силы побереги.

— Я себе подобрал слабого противника. Ты его знаешь — Пьетро.

— Но ты мне всегда говорил, что он играет мастерски.

— Да, это так, но в последнее время у него куча проблем, никак не может сосредоточиться. К тому же он очень устал. Представляешь, он уже больше двух месяцев спит один на диване.

— Но Сильвия мне рассказывала, что однажды она ужинала с ними и ушла огорченной. Пьетро и Патриция постоянно обнимались, а у Сильвии, как ей кажется, брак оказался неудачным.

— Да, на людях они обнимаются. Только они уже год не разговаривают друг с другом. Патриция не хочет, чтобы посторонние узнали об их отношениях, и Пьетро уже на грани срыва.

— А почему он не уйдет от нее?

— Не так-то все просто… Дело в том, что дом записан на ее имя.

— Да, славное дельце… Ну ладно, мне надо позвонить, а потом примемся за работу.

Вечером накануне отъезда я зашел к Сильвии попрощаться. Пока мы разговаривали, в комнату вошла Маргерита и попросила меня:

— Дядя Джакомо, не уезжай, оставайся с нами, будешь играть со мной.

— Я не могу, детка, мне надо ехать, но я скоро вернусь.

— Дядя, идем со мной, мне надо кое-что тебе показать.

Я прошел в комнату и немного поиграл с девочкой. Когда я вернулся на кухню, Сильвия плакала. Я крепко обнял ее.

— Я скоро вернусь. Ты ведь из-за этого плачешь? Из-за того, что я уезжаю?

Она шмыгнула носом и улыбнулась моей шутке.

Не знаю, любил ли я кого-нибудь так же нежно, как Сильвию. Я поцеловал ее в макушку, она проводила меня до двери.

— Не забудь привезти мне коричную карамель!

Домой я возвращался пешком, мне хотелось подумать по дороге.

Я ехал в Нью-Йорк, чтобы встретиться с женщиной, образ которой уже стал расплываться в моей памяти. Все это время она не выходила у меня из головы, но когда я думал о ней, то временами не мог отчетливо представить ее лицо. Вполне возможно, что эта женщина была чьей-то невестой. Но все равно, я не мог не поехать. Просто настал момент, когда я должен был прожить часть своей жизни в новой обстановке и среди новых людей.

И центром притяжения была Микела.

 

8. НИКТО НЕ ЗНАЕТ, ГДЕ ТЫ


Я не боюсь летать на самолетах. Но я чувствую себя намного спокойнее, когда схожу по трапу на землю. То, что я испытываю в Полете, вовсе не страх, это сродни тому, когда кажется, что у тебя жар, а на самом деле температура нормальная. Я не принимаю успокоительное или снотворное, просто накануне я стараюсь измотать себя большими нагрузками.

Самолет вылетал в Нью-Йорк в десять утра. Вещи я собрал поздней ночью, после долгой прогулки по городу. Было очень красиво. Как и всегда, когда я один брожу по городу, ко мне пришло ощущение, которому я никак не могу подобрать определение. Щемящая смесь грусти, тоски, досады и… счастья. Я часто переживал его в прошлом, переживаю и теперь. Оно становится отчетливее, когда я погружаюсь в размышления. И иногда оно бывает таким же сильным, как боль после удара.

В пять утра, вернувшись домой, я собрал чемодан, прилег на диван и сразу уснул. Проснулся я как от толчка, принял душ и вышел из дому. Всего несколько минут назад мне казалось, что выхожу я слишком рано, но, как только я повернул ключ в замке и стал спускаться по лестнице, я испугался, что опоздаю. Потом меня стала преследовать мысль, будто я что-то забыл дома. Успокойся! — приказал мне внутренний голос. Я перебрал в голове список самых важных вещей: билет, паспорт, кредитная карточка. Если они у тебя в кармане — можно ехать, остальное всегда несложно приобрести.