Ей не очень понравились друзья Марка, она нашла их ограниченными и хвастливыми, но Марк ей нравился. Лиз трогало то, что он гордился ею и не мог скрыть восхищенной улыбки, держа ее под руку. И в то же время в ее глазах, глазах двадцатилетней девушки, его неловкость и неискушенность не были привлекательными качествами: чего доброго, он и целоваться не умеет! И она опасалась, что, провожая ее домой, он сделает что-нибудь неловкое.

Потом был разъезд гостей: все вышли в красивый двор, и друзья Марка болтали с офицерами на мостовой, прежде чем сесть в машины. И тогда она краем глаза увидела приближающуюся помятую малолитражку, а краем уха услышала Вэна Моррисона из динамиков этой малолитражки. И, даже не видя копны кудрявых волос и дерзких голубых глаз, уже знала, что за рулем Дэвид.

И с жестокостью, о которой никогда не переставала потом жалеть, Лиз попрощалась с Марком и села в машину. Посмотрев через заднее стекло на стоявшего на дороге Марка и на его озадаченных или смеющихся друзей, она увидела на его лице такое выражение боли, что оно продолжает ранить ее и спустя годы.

Теперь, разумеется, он стал совсем другим. Неуклюжесть и застенчивость давно скрылись под лаком приобретенных хороших манер. Ученик частной школы, трепетавший от восторга, лежа на земле на учениях под Солсбери, теперь участвовал в маневрах корпорации. Лиз на секунду даже усомнилась, тот ли это человек.

А потом Марк посмотрел в ее сторону, и, прежде чем его взгляд заскользил дальше, их глаза на мгновение встретились. Он ничем не показал, что узнал ее, но она теперь знала, что это был он. И ее шестое чувство подсказало ей, что в его душе воспоминания о том вечере сохранились даже с большей ясностью. Она быстро перевела взгляд на свои заметки.

– Итак, Лиз, – голос Конрада прорвался через ее воспоминания, – почему бы тебе не поделиться с нами своими соображениями по поводу стратегии нашей компании?

Не отрывая глаз от Конрада, Лиз сумела овладеть своим голосом. И пока она излагала предложения по постановкам драм и комедий, планы относительно текущей работы и документации, она чувствовала, как ее энтузиазм прорывает формальные рамки этого собеседования; ей удалось даже вызвать на лицах присутствующих подбадривающие улыбки. Что было еще важнее, они, похоже, действительно слушали внимательно, и из их вопросов она могла заключить, что они воспринимали ее серьезно. У нее вырвался безмолвный вздох облегчения.

– Чудесно, Лиз, – вмешался наконец Конрад, – я думаю, что конструктивность твоих предложений, несомненно, впечатляет, но в девяностые годы телевидение будет жестким бизнесом. У независимого телевидения больше нет монополии на доходы от рекламы. Мы в круговой обороне: Би-би-си, видеобизнес и теперь вот спутниковое телевидение отхватывают все большие кусни пирога. Наш единственный шанс на выживание в том, чтобы быть конкурентоспособными.

Он сделал паузу, и она поняла, что за этим последует самый главный вопрос.

– Скажи, Лиз, какие ты предполагаешь расходы на создание программ? Очень приближенно, разумеется.

Лиз отчаянно попыталась убрать палец с кнопки «Стереть» в мозгу, возникшей из-за бессонных ночей и постоянной усталости и иногда уничтожавшей то, что она собиралась говорить в критические моменты. В конце концов она ожидала этого вопроса и половину прошлой ночи провела с калькулятором в руках, так что знала предмет, о котором шла речь.

Она всегда отдавала себе отчет, что идеи насчет программ приходят к ней легко. Они – ее сильная сторона. Но вот вопрос о деньгах – это безжалостный судья для ее идей. Ты можешь быть хоть Стивеном Спилбергом,[3] но, если у тебя не все в порядке с бухгалтерией, тебе не получить эту работу.

Она обвела взглядом группу серьезных людей в костюмах в узкую полоску, и ее вдруг поразила мысль, что по-настоящему их интересует вовсе не телевидение. Все, что их интересует, это итоговая черта в бюджетном отчете: сколько прибыли даст «Метро ТВ», если возьмется за хлопотное дело создания собственных программ. Для них телевидение было лишь еще одним товаром, чем-то вроде акций или ценных бумаг. Из них только Конрад когда-то работал на телевидении, если так можно назвать создание шоу-викторин, по сравнению с которыми телеигра «Угадаем-ка цену» кажется занятием для суперинтеллектуалов.

Она знала, что им нужна цифра или хотя бы грубая оценка. Но она также знала, что, с ее стороны, было бы безумием давать ее им. Это будет долговая расписка, о которой она горько пожалеет, если получит-таки это место.

– Я знаю, Конрад, что времена сейчас суровые, но загонять себя в угол на этой стадии, с моей стороны, было бы глупо.

Это была увертка, и все так и поняли. Она чувствовала, что собеседование подходит к концу. Конрад поднялся со своего места:

– Спасибо, Лиз, наша беседа была очень продуктивной. – Она встала и пожала руки присутствующим. Марн Роули ОПЯТЬ не подал ни малейшего вида, что они знакомы. Лиз начинала сомневаться в том, что это действительно тот самый человек.

Когда она вышла, Эндрю приветливо улыбнулся ей. Клаудия уже ушла, скорее всего, затем, чтобы снабдить авторов светской хроники информацией о своем неизбежном триумфе.

Уже посреди вестибюля она вдруг вспомнила о забытой и кабинете Конрада сумочке и выругала себя за смешную женскую привычку таскать эту сумочку повсюду с собой.

В двери она на секунду задержалась, чтобы убедиться в том, что момент постучать подходящий. Через тонкие стены, раздражавшие всех работающих в «Метро ТВ» (сотрудники сетовали, что Конраду не стоило прибегать и услугам самых дешевых подрядчиков), она услышала голоса членов Совета, обсуждавших ее выступление. К ее удивлению, мнение их всех о ней было положительным. Всех, кроме одного.

Сдержанным вежливым голосом Марк Роули заявил, что она кажется ему пустозвонной.

Лиз оцепенела от ярости. По его голосу она поняла, что не ошиблась, что он именно тот человек, которого она обидела столько лет назад. И он не забыл этого.

Ее первым побуждением, соответствующим ее нелюбви к стычкам, было забыть про сумку и уйти. Но потом она подумала: как она сможет объяснить Дэвиду свое бегство?

Она распахнула дверь без стука и вошла, не оставляя им времени для того, чтобы переменить тему.

– Еще раз приветствую вас, господа. Прошу простить меня. Я забыла здесь это. – Она нагнулась и взяла свою сумочку. – И могу я сказать одну вещь? – Она обвела взглядом присутствующих и постаралась, чтобы ее голос звучал приятно и ровно: – Я не пустозвонка, – она улыбнулась. – Разумеется, если бы я и была пустозвонной, я никогда не призналась бы в этом, не правда ли? И есть только один способ проверить – поручить мне эту работу.

Она полезла в свою сумочку, вытащила оттуда листок с цифрами, над которыми сидела прошлой ночью, и передала ОГО Марку Роули.

– Вот подробная схема бюджета, который мне нужен для того, чтобы сделать из «Метро ТВ» лучшую телекомпанию Лондона. Все средства, которые потребуются сверх этой сметы, я найду у спонсоров и в совместных производствах. Уже у двери она обернулась и улыбнулась: – Убедитесь сами. Пустозвонства тут нет.


В женском туалете Лиз плеснула себе в лицо холодной водой и попыталась успокоиться. Какое имеет значение, что она выставила себя дурой и нарушила все писаные правила поведения, вернувшись снова в кабинет? Все равно она не из тех, кого назначают руководителями программ. Она сказала это Дэвиду, и это правда. Последние несколько дней она витала в облаках. Мир высоких кабинетов – для людей вроде Клаудии, способных перешагивать через других, и для таких, как Марк, готовых шестнадцать лет лелеять свои обиды и с точностью до пенни высчитывать причитающееся им. И, ради Бога, пусть они и живут в нем!

Ей надо, наверное, идти домой и пообедать с Джейми и Дейзи. Она нуждается в глотке свежего воздуха, чтобы избавиться от все еще кипящих внутри гнева и возмущения.

«Хочешь стать руководителем программ? Э-э-эх… лучше не надо!»

Ее секретарша сочувственно предложила кофе и пончик, который выглядел как дневная норма калорий для сидящей на диете женщины. Лиз благодарно улыбнулась в ответ и потянулась к телефону, чтобы позвонить домой. А, черт! Автоответчик ее голосом, звучавшим, правда, гораздо более светски, чем в жизни, предложил оставить сообщение. Она попросила Сьюзи позвонить ей, если они с Дейзи вернутся к обеду.

Пятью минутами позже телефон зазвонил, и она схватила трубку, надеясь, что это Сьюзи вернулась домой. Если Лиз поспешит, то и она будет дома через полчаса.

Но это была не Сьюзи. Это был Конрад, который спросил, не может ли она на пять минут подняться к нему, и сообщил ей, что члены Совета пришли к решению.

Глава 3

Когда Лиз поднялась к кабинету Конрада, Эндрю уже ждал снаружи, но, к ее удивлению, никаких признаков присутствия Клаудии не было. Конрад высунулся из двери и попросил Эндрю войти первым.

На кофейном столике перед нею лежала кипа журналов с блестящими обложками, что вызывало неприятные ассоциации с приемной зубного врача. Лиз перестала читать журналы, когда в один прекрасный день поймала себя на том, что в газетном киоске снимает со стойки не журнал для интеллигентов «Космополитэн», а журнал для домашних хозяек «Гуд хаускипин». Сейчас, однако, для того чтобы успокоить нервы, она стала листать один из журналов.

На середине привлекшей ее внимание статьи о деловых женщинах, которые в качестве нестандартного средства для снятия стресса делают себе порезы на руках, Лиз вдруг осознала весь ужас своего теперешнего положения. Нет ни малейшего шанса, что это место получит Эндрю. Все шансы у Клаудии. И если Эндрю сможет заставить себя остаться и работать под началом Клаудии, то у нее это не получится. Горькая правда заключалась в том, что Лиз придется уйти.

Меньше чем через пять минут дверь открылась, и из нее появился Конрад, обнимающий поникшие плечи Эндрю. Лиз невольно пришло в голову, что так выносят за дверь проштрафившегося кота. С той только разницей, что нахальной настырности кота у Эндрю не было. Когда его выносили за дверь, он там и оставался.