Пенелопа Дуглас - Именинница

– А, точно. – Коринн шумно втягивает воздух, и я понимаю, что она курит. – Ты переехала с Коулом в дом его отца. Мы знаем.

– Да, я…

– Чип! – вновь кричит она, перебивая меня.

Я закрываю глаза, еле сдерживая раздражение.

– Все в порядке. Я собиралась сказать лишь это, так что не стоит беспокоить папу, если он уже все знает. Мы поговорим в другой раз.

– Хорошо. – Она выдыхает дым. – Береги себя. Позвоню тебе через неделю. Может, сходим поужинать или придумаем что-нибудь еще.

Тело сотрясается от горького смеха, который я старательно сдерживаю, хотя ничего смешного нет, и мне стоило бы грустить. Коринн вешает трубку, не дожидаясь моего прощания, и я со вздохом бросаю телефон на кровать.

Ни папу, ни мачеху нельзя назвать плохими людьми, хотя никто из них так и не поздравил меня с днем рождения. Наверное, просто забыли.

Меня никогда не били, не морили голодом и не оскорбляли. Они стремились к чему-то хорошему в жизни, поэтому не стоит требовать от них, чтобы забота о детях помешала их собственному удовольствию, которое им доставляют пиво и вечера за игрой в «Бинго».

Когда Кэм уехала из дома, мне стало не с кем поговорить. Я была никем в том трейлере, и мне не хотелось бы вновь почувствовать себя такой одинокой.

Я беру тетрадь и принимаюсь за домашнее задание с летних факультативов. Передо мной раскрыт учебник, и я щелкаю механическим карандашом, чтобы выдвинуть грифель.

Но тут раздается стук в дверь, заставляя меня напрячься и поднять голову.

– Войдите, – удивленно откликаюсь я.

Коул не стал бы стучать. Должно быть, это его отец. Я оставила белье в сушилке? Не выключила плиту? Мысленно перебираю все, что могла натворить.

Дверь распахивается, и Пайк замирает на пороге с ручкой в руке, но в комнату не заходит.

– Решил заказать пиццу на ужин, – говорит он. – Коул скоро вернется?

Я кручу карандаш в руке.

– Одного из его друзей повысили, – объясняю я. – Поэтому тот устраивает вечеринку на ферме отца. Думаю, Коул вернется поздно.

Пайк стоит молча, загораживая мощным телом весь дверной проем. Я же рассматриваю татуировки у него на руках, но быстро одергиваю себя и делаю вид, будто поглощена учебой.

– А ты будешь пиццу? – спрашивает он.

Я указываю рукой на тетрадь и учебник, и Пайк понимающе кивает.

– Ну… – он с сомнением смотрит на меня, а затем продолжает: – Тебе же нужно что-то поесть, верно? Так какую пиццу ты любишь?

– Нет, все в порядке, – покачав головой, отвечаю я. – Я уже поела.

Отец Коула замечает тарелку с недоеденным бутербродом с арахисовым маслом, стоящую на кровати, так что могу представить, о чем он думает.

– Ну ладно.

Потянув на себя дверь, он вдруг останавливается.

– Ты же знаешь, что не должна прятаться в своей комнате?

Я поднимаю глаза и выпрямляю спину.

– Я не прячусь, – слегка рассмеявшись, возражаю я.

Но, кажется, мне не удалось его провести.

– Ты выполняешь свою часть работы по дому, – заявляет Пайк. – И тем самым оплачиваешь свое проживание здесь. Так что, если хочешь поплавать в бассейне, пригласить друзей или выйти из спальни, не стану возражать.

Я облизываю пересохшие губы.

– Да, знаю.

– Хорошо, – наконец говорит он. – Что ж, пойду поем пиццу в одиночестве. А что останется, можно будет растянуть на несколько дней. Как всегда.

Он вздыхает, и его слова звучат особенно жалко.

– Так закажи пиццу поменьше, – бормочу я, снова уставившись в тетрадь.

Судя по тихому смешку, который раздается перед щелчком закрывшейся двери, Пайк услышал мой остроумный комментарий.

Уверена, он много раз заказывал пиццу за годы, которые прожил в этом доме. Просто пытается быть милым и заставить меня почувствовать себя желанной гостьей, что очень любезно с его стороны. И я ценю это, но все равно продолжаю чувствовать себя нахлебницей. И ни за что не позволю купить мне пиццу.

Но тут я вспоминаю, как одиноко чувствовала себя, когда росла в папином трейлере, а иногда и рядом с Коулом. Может, Пайку Лоусону надоело проводить вечера за просмотром телевизора, и, раз уж я гощу в этом доме, возможно, он захотел познакомиться с той, кто живет под его крышей? Вполне разумно.

К тому же я и сама устала от одиночества и все еще голодна, так что с радостью поела бы пиццы.

Выдохнув, убираю тетрадь и встаю с кровати. А затем подбегаю к двери, распахиваю ее и выглядываю в коридор.

– Ты закажешь в «Пицце Джо»? – кричу я Пайку вслед.

Он останавливается и поворачивает голову в мою сторону.

– Конечно.

Я не удивлена, так как это лучшая пиццерия в городе, поэтому выхожу из комнаты и закрываю за собой дверь.

– Закажем напополам?

Ради бога, да я ни за что не позволю ей оплатить половину пиццы. Ведь сам ей предложил. Да и поселились они здесь, чтобы экономить деньги. Я протискиваюсь к кухонному островку с пиццей в руках, делая вид, что не замечаю деньги в ее руке.

Джордан вздыхает, а затем тихо рычит от злости. Я же лишь усмехаюсь в ответ.

– Слушай, я уже оплатил пиццу. Просто убедись, что на моей половине нет твоих вялых листьев салата.

– Ха-ха.

Подойдя к холодильнику, она достает две содовые.

Я из тех, кто любит обычную пепперони, еще мясную с острым соусом, но ни за что не стану есть вялый, мелко нарезанный салат, который привозят вместе с ней. Пусть он достанется Джордан.

Мы раскладываем кусочки по тарелкам, но не успеваю я взять свою, как она посыпает мою долю горкой зелени.

– Ну спасибо.

– Если ты сначала съешь овощи, то в животе останется меньше места для пиццы, – объясняет Джордан. – Маленькая хитрость, которую я нашла на «Пинтерест».

«Пинтер» где?

– Если съешь меньше пиццы, то получишь меньше калорий, – продолжает она, – и будешь чувствовать себя лучше после еды.

Ну хорошо. Только меня не заботит, сколько калорий я потребляю. Ладно. К черту все. Могу и это съесть. Подхожу к холодильнику и тянусь к полке на дверце за соусом «Ранч».

– Нет, – останавливает меня Джордан. – Зелень уже полили растительным маслом и уксусом.

Я выпрямляюсь и пристально смотрю на нее.

А она улыбается, и отворачивается.

Я достаю вилки и протягиваю одну Джордан, а затем несу свою тарелку и содовую в гостиную.

Усевшись поудобнее, поднимаю вилку и вздыхаю, прежде чем приняться за листья салата. Кажется, мама говорила, что если есть овощи на голодный желудок, то они покажутся вкуснее. Так что сначала прикончу зелень, как и советовала Джордан.

Но стоит засунуть в рот вилку, как его наполняет горький вкус, лишь слегка приглушаемый кисловатой заправкой.

– Вкусно, правда?

– Нет. – Я качаю головой. – Просто отвратительно.

Она смеется.

– Спасибо, что хотя бы попробовал. Можешь не есть остатки.

Но я решаю не отступать. Не убьет же меня порция зелени.

Да и не сказать, что я ненавижу овощи. Мне нравятся кукуруза в початках и картошка.

– Что ты смотришь? – спрашивает Джордан.

Я перевожу взгляд на телевизор и понимаю, что звука почти не слышно. Поэтому тянусь к пульту и прибавляю его.

– «Бойцовский клуб», – отвечаю я.

– Отлично. Его выпустили в год моего рождения.

Я хмурю брови, но решаю оставить это без комментариев.

Зато вспоминаю, что смотрел фильм в выпускном классе старшей школы. Так что она права.

Черт, какой же я старый. Как-то не по себе думать, что большая часть моей жизни прошла, когда она еще даже не родилась или была в несознательном возрасте. Неудивительно, что у нее прекрасная, молодая кожа и глаза, глядящие на мир с надеждой. Ведь год назад она еще училась в старшей школе.

Следующую пару часов мы едим в тишине, поглощенные просмотром одного из моих любимых фильмов. Не знаю, видела ли она его раньше, но через некоторое время замечаю ее тарелку на кофейном столике, а саму Джордан – сидящей в другом конце дивана, обхватив ноги и не сводя взгляда с экрана.

– У них курение выглядит таким аппетитным, – говорит она через какое-то время, наблюдая за Марлой Стингер на экране.

– Аппетитным?

Она откашливается и опускает ноги на пол.

– Ну, знаешь, как у Брюса Уиллиса, – объясняет Джордан. – Я могла бы целыми днями смотреть, как он курит, как будто ест отличнейший, сочный…

– Стейк, – заканчиваю я за нее, прекрасно понимая, о чем она говорит.

– Точно. – Джордан одаривает меня мягкой улыбкой. – И у них великолепно это получается, словно сигарета – часть образа.

– Не вздумай начать курить, – выдыхаю я, складывая тарелки и поднимаясь на ноги.

– Тебе виднее.

Я замираю, глядя на нее сверху вниз. С тех пор как они с Коулом переехали сюда, я курил всего один раз. Думаю, сын даже не догадывается о моем пристрастии к сигарам.

Видимо, заметив замешательство на моем лице, она добавляет:

– Заметила окурок в пепельнице.

Теперь понятно. Я разворачиваюсь и уношу тарелки на кухню.

– Да, я курю, но редко. Мне нравится, как пахнут сигары.

– Почему? – Она встает с дивана, берет пустые банки из-под газировки и салфетки, а затем следует за мной.

– Даже не знаю. – Я выкидываю остатки еды с тарелок и ставлю их в посудомойку. – Дедушка курил сигары, так что…

Как бы естественно я себя ни чувствовал с Джордан, кажется глупым делиться с ней подобным.

– Так что? – переспрашивает она.

Но я лишь качаю головой, включаю посудомоечную машину и закрываю дверцу.

– Мне просто нравится запах, вот и все.

Не знаю, почему мне так трудно с ней разговаривать. Ведь в этом нет никакой тайны. У меня были потрясающий дедушка и прекрасное детство, но чем старше я становился, тем меньше ощущал те чувства, которые испытывал, когда мне было восемь. Ощущение той безграничной любви и…

Счастья.