— Мы не уложимся за час, — серьёзно сообщает Рейес, потому что до побережья минимум двадцать минут езды.

— На то и расчёт, — хитро подмигивает ей Кайл, надевая тёмные очки, и Кали отворачивается к окну, не в силах сдержать глупой ответной улыбки.

Внутри просторно, чисто, пахнет полиролью и ненавязчивым ароматом хвои из забавной висючки в виде Дождевого червяка Джима, болтающейся под зеркалом заднего вида. Кали отпускает тревожность, а под тихое мурлыкание мотора и бодрые песни радиостанции 70-х неловкость и скованность сходят на нет. Они перебрасываются ничего не значащими фразами, обсуждают ситуацию на дорогах или просто молчат, слушая дивные хиты прошлого века, над которыми не властно время.

— С месяц назад вон на том повороте случилась большая авария, — Кайл кивает в сторону её окна, — свалился на бок грузовик. Оказалось, за рулём был фермер, а в кузове восемнадцать коз. Мы их шесть часов ловили вместе со службой надзора. Представляешь, по всей дороге эти козы, в жилых кварталах. Они чертовски быстро бегают, я понятия об этом не имел.

Кали клянёт своё воображение, потому что слишком ярко представляет картинку.

— Вижу улыбку, цель достигнута.

Невыносимая заноза всё-таки этот коп — успевает и за дорогой следить, и за ней. Рейес лишь качает головой, признавая своё поражение. Ей легко и весело сейчас, как бы странно это ни звучало при её-то критическом положении дел. Может быть, так проявляется отчаяние.

— Есть парень один у нас на районе, — Кайл продолжает сыпать историю за историей из своих рабочих будней, не замечая, как быстро колотится у него сердце. Нагрузка на организм не хуже, чем в спортзале, потому что Кайл — всегда молчаливый и сосредоточенный — вдруг выворачивается шкурой наружу, потому что ответный интерес этой красивой мексиканки ему сейчас нужен, как воздух, — Дре, его все знают, дурной, но безобидный такой травокур. Однажды он укурился так, что позвонил в полицию и заявил, что у него украли косяк. Мы тогда на выезде как раз были с напарником. Заходим, а у него за обоими ушами по самокрутке. Забыл, бедолага, — Хантер молчит о том, что Дре держит район на пару с его братом и Диего Гарсией, мало ли таких Дре в ЭлЭй, откуда Кали знать? Молчит и о том, что копы, в принципе, понимают расклад и позволяют отдельным личностям послабления, ведь если закрыть одного, на его место придут ещё трое и начнут грызться, добавив всему отделу работы. Кайл отсекает лишнее, выдавая  в сухом остатке лишь простые, забавные истории с лёгким оттенком грусти.

— Дурдом, а не работа, — искренне удивляется Кали. — И что с ним было дальше?

— Мы его пожалели тогда. Условка за употребление.

Кали улыбается, она в самом деле заинтересована беседой, для неё это — кусочек другого мира, мира вне прокуренных стен её кабака. Она, кажется, сто лет не видела океана — Рейес замолкает, когда они сворачивают на шоссе, идущее вдоль побережья. Бесконечная вдаль и вширь полоса тёмной воды едва колеблется волнами и бьётся белой пеной о берег — сегодня ветрено. Колышутся листья пальм, по пляжу гуляют загорелые красотки в бикини, серферы ныряют под высокие волны, словно акулы, а Кайл всё едет и едет вдоль верениц ярких зонтиков и пляжных кафе, белоснежных, блестящих на солнце отелей и вилл, в сторону скалистой гряды, укрытой шапками зелени.

Кали мысленно благодарит Кайла, что он выбрал местечко потише — она заметила, что с тех пор, как она начала работать в баре, люди стали  утомлять её. Они выходят из машины возле уединённого пляжа, скрытого от дороги пологим холмом, завершающимся невысокой, отвесной скалой. Пляж длиной не больше мили, на нём обычно не больше десятка человек, не поленившихся заехать подальше, а сегодня совсем никого, не считая одного серфера с золотистым ретривером, смирно ожидающим его на берегу.

Кайл закатывает джинсы и оставляет обувь в машине, Кали берет босоножки в руки и придерживает подол платья, чтобы не навернуться на выходе из машины. Она осторожно принимает его помощь, опираясь на протянутую ладонь — Кали решает, что «без рук» не станет доводить до абсурда.

— Я раньше жила у океана. В Санта-Монике, в Малибу. Мы несколько раз переезжали. Нашим соседом однажды был Сильвестр Сталлоне.

Кали впервые говорит о своём детстве без щемящей в груди боли, без обиды, без чувства, что её обманули. Всё дурное словно отсеялось, остались лишь тёплые воспоминания с горьковатым привкусом ностальгии. Кайл идёт чуть позади неё, и она чувствует на себе его взгляд, словно на спине у неё вместо перекрестья тонких бретелей, украшенных бусинами жемчуга, перекрестья мишени — так пристален этот взгляд.

— Мы с братом часто сюда ходили, когда мелкие были. Ночью здесь здорово: тихо, звезды, волны. Сидишь себе, ковыряешься в песке и не думаешь ни о чем.

Где-то под скалой они с братом закопали сбитую машиной собаку. Коул думал, что её мог сбить кто-то из «Шакалов» специально, чтобы позлить. Здесь, сидя на холодном песке ночью, они решили сколотить банду. Здесь на старом пляжном полотенце случился его первый секс, нелепый и быстрый. Океан, как невидимый третий, освежал воспоминания и развязывал языки, смывая на дно неловкость и волнение. Кайл дышал полной грудью, словно, как и Кали, сто лет не был здесь. Он действительно давно не был здесь, с тех пор, как перешёл на последний курс. Тогда было не до праздных шатаний, тогда надо было пахать, чтобы удержать свой высший балл — свой билет в лучшее, пусть и призрачное будущее. Парням с криминальным прошлым авансов не давали.

— У тебя есть брат?

— Близнец.

— Надо же. Вас, наверное, путают? А то вдруг, мало ли, сегодня один придёт, завтра другой, — улыбается Кали, вспоминая затасканные до дыр истории о том, как близнецы сдают друг за друга экзамены, путают порой собственных родителей, спят с одной и той же девушкой.

— Нет, нас невозможно спутать, сама увидишь. Познакомлю вас.

От его слов печёт в груди, щёки пылают, Кали скрывает за распущенными волосами смятение — похоже, он очень серьёзно настроен, ну, или просто заливает, хотя во второе Рейес верит всё меньше и меньше. Коп открыт, искренен и даже немного неуклюж в своих проявлениях, и Кали неловко от того, что не понимает, почему вызывает у него такие эмоции, что в ней такого особенного. Что в ней такого, отчего Кайл Хантер, офицер полиции, наверняка немало повидавший, нашёл в ней — в недобизнесвумен, ведущей полулегальную деятельность. В дочке бывшего члена мексиканского наркокартеля.

Не самые радужные обстоятельства их знакомства перестали иметь значение, воспоминания о них притупились, раздражение ушло. С ним было легко, надёжно, спокойно, так как вероятно должно быть рядом с настоящим полицейским. С настоящим, честным молодым мужчиной, способным держать своё слово в таком переменчивом мире.

— Это, наверное, здорово, иметь брата. У меня никого нет.

— Знаешь, это ощущение… — Кайл делает паузу, собираясь с мыслями. — Ты никогда не бываешь один. Иногда это чертовски бесило, — он смеётся, вспоминая как всё, абсолютно всё делилось на двоих — крошечная комната, немногочисленные игрушки и вещи, первая машина, купленная на двоих на первые «заработанные» бандой «Хантеры» деньги. Это правило не распространялось только на девчонок, здесь работала железная мужская солидарность, да и вкусы не совпадали.

— Звучит не так страшно, — улыбается Кали, зарываясь ногой в тёплый песок, притормаживает, чтобы поправить платье, опутавшее ноги. — Зато вы есть друг у друга.

— На самом деле я не представляю, как жить без брата. Даже если он далеко, я знаю, что он есть и мне от этого как-то спокойнее, что ли.

Кайл ни разу не произносил это вслух. Коул для него — нечто само собой разумеющееся, как нога или рука или собственное отражение в зеркале, в котором от Коула-то ничего, но в присутствии Кали всё будто обретает другой смысл. Привычные вещи, давно обкатанная система жизни, всё то, на что Кайл давно перестал обращать внимание, вдруг обрело выпуклую форму и словесное определение, стало острее, ближе к сердцу. Кайл, сам того не ведая, пустил Кали Рейес себе в душу, не оглядываясь назад, без опаски, что ему снова сделают больно, позволив ей увидеть главное и стереть всё то, что больше не имеет значения.

— Твой брат тоже коп?

— Нет, он... — Кайл ищет подходящее определение, но как ни крути выходит враньё. Сказать, что его брат — кто-то вроде Гарсии, у него не повернётся язык, слишком уж дорого то шаткое доверие, которое между ними выстроилось. Кайл вспоминает о «Логове». Из множества вариантов лжи он выбирает самый безобидный. Полуправду. — У него бар.

— Я когда-то мечтала открыть бизнес в индустрии развлечений. Представляешь? Такая ирония. Теперь у меня тоже есть бар, — Кали пожимает плечами и прячет грустные глаза, подставляет лицо порывам солёного ветра. У неё путаются волосы, и нежная ткань платья колышется вокруг её стройного тела, обнимает ей ноги, обрисовывает изгибы бёдер, колени, щиколотки так, словно на ней нет ничего. У Кайла захватывает дух. Хочется начертить ей над головой нимб и одновременно заняться с ней сексом на заднем сиденье машины, настолько она разная, настолько недосягаемая для него. Её хочется просто обнять, забрать к себе и немедленно решить все её проблемы, даже если для этого придётся самому влезть в долги или даже пролить чью-то кровь. Кайл не понимает сам, отчего готов ради неё броситься в пекло, ведь она ни о чем не просит, не даёт ни поводов, ни авансов. Хотя, возможно, именно поэтому.

— Сколько тебе осталось?

— Много, — не таясь, отвечает Кали. — Я могла бы продать бар, но мне не хватит. Устроиться на приличную работу я не могу, я не окончила университет, а мексиканцам, знаешь, с работой не очень везёт. Официанткой или горничной я не заработаю нужной суммы...

— Сколько? — перебивает её Кайл.

— Зачем ты спрашиваешь? — серьёзность его тона, суровость его лица пугает её. Она заходит чуть вперёд и останавливается прямо перед ним, строго смотрит ему в глаза, даром, что кулаком в грудь не тычет, ведь решили же, «без рук». Но ей отчаянно хочется надавать ему отрезвляющих затрещин, потому что где-то на уровне инстинктов чует — такой человек, как Кайл просто так сотрясать воздух пустой болтовней не станет. — Даже не думай в это соваться.