— Чего ж ты за столько месяцев не вставила другие замки? — Альбина достала из кармана чистый носовой платок и протянула подруге.

— Да мне и в голову не приходило, что он на такое решится! — Лидия отбросила мокрый платок в угол дивана, но он перелетел через спинку и упал куда-то на пол. Сухо всхлипнув, она безразлично посмотрела ему вслед и едва заметно дёрнула рукой. — У него же кишка тонка, он же тля, он же ничего из себя не представлял. Кто же знал, что он сумеет набраться наглости настолько, чтобы заявиться в мой дом и выгрести всё подчистую?!

— И много он забрал?

— Всё! — хрипло выдохнула Лидия. — Всё, что можно было распихать по карманам!

— Значит, ни техники, ни книг… — начала Кусочкина.

— Какие, к чёрту, книги?! Кому они сейчас нужны, твои книги?! Макулатура! — взвизгнула Загорская. — Куда он их денет, в «Букинист» понесёт сдавать, что ли?! На черта они ему сдались?!

— Лида, успокойся. — Видя, что подруга находится на грани истерики, Альбина встала и, достав из серванта специальную серебряную рюмочку, приспособленную Лидией под капли, отправилась на кухню за корвалолом.

Безопасная доза в пятнадцать капелек, которую Лидочка каждый день принимала перед сном для успокоения нервов, сейчас явно была недостаточной. Отсчитывая капли, Альбина раздумывала, остановиться ли ей на тридцати или, в связи с чрезвычайными обстоятельствами, увеличить их количество до пятидесяти, но здравый смысл заставил её выбрать золотую серединку. Пожалуй, сорок будет в самый раз, потому как всем давно известно, что слишком хорошо — это тоже плохо.

— Во-от так. — Альбина забрала из рук Лидии пустую серебряную рюмочку и, стряхнув остатки жидкости прямо на палас, вернула её за стекло серванта. — Ну разве можно так убиваться? Ведь так можно всё здоровье растерять, а поправить его — о-о-х как сложно!

— На что я его теперь поправлять-то буду?! — Лидия посмотрела на подругу как на ненормальную. — На копеечный цитрамон? Да сейчас жизнь такая, что без денег — ложись и помирай! Ты не представляешь, сколько эта тварь из дома вынесла! Он же знал, чего и где у меня хранится! Ни денег, ни украшений — ни-че-го! Всё как корова языком слизала! Стоило мне два года назад крутить с ним шуры-муры, а потом год терпеть эту образину возле себя, чтобы остаться в конечном итоге у пустого корыта?! Он же хапнул всё, даже то, что дарил мне на югах!

— Подумать только… — на вдохе проговорила Альбина.

— Ты даже не догадываешься о масштабах его непорядочности и мелочности! — голос Загорской сорвался на крик. — Он не побрезговал сунуть себе в карман даже мелочь, лежавшую на секретере! Это о чём-нибудь да говорит?

— Лидочка, в это сложно поверить… — потрясённо проговорила Кусочкина. — Ну, я понимаю, взять кольца, серьги… но опуститься до того, чтобы своровать копейки? Я надеюсь, ты в милицию уже заявила?

— А как же — первым делом! — усмехнулась Лидия. — И знаешь, что они сказали?

— Что?

— Чтобы я с собственным мужем сама разбиралась. — Видимо, волна обиды захлестнула Лидию снова, потому что лицо её жалко сморщилось. — Достали вы все, говорит, дёргать занятых людей попусту! А сам, издёрганный, килограммов на сто сорок, наверное, тянет, не меньше!

— Да как же так? — поразилась Альбина.

— А вот так! Их двое приехало. Один, который издёрганный, за столом сидел, какие-то бумаги заполнял, а второй мотался по квартире, всё вынюхивал, не осталось ли у меня ещё чего-нибудь ценного.

— Брось ты! — усомнилась Альбина. — Это тебе так показалось. А они с собакой были?

— Какая, к чёртовой бабушке, собака?! — Поражаясь наивности подруги, Лидия откинулась на спинку дивана и закатила глаза. — Да они даже не удосужились отпечатков пальцев снять.

— А чего сказали?

— Чтобы получше за мужем приглядывала, тогда ничего из дома пропадать не будет. Ты что думаешь, они будут мои колечки искать? Как же! Да им на мои колечки — плюнуть и растереть!

— А ты бы им денег пообещала. Глядишь, они бы и зашевелились.

— Где я их тебе возьму — денег? Я же тебе говорю, этот паршивец выгреб всё до копеечки, ничего не оставил. Ты думаешь, я пошутила насчёт мелочи на секретере?

— Но должна же быть на него какая-то управа? — Альбина вцепилась в золотой ободок на пальце и принялась механически крутить его. — Не может быть, чтобы твой Лёнька мог безнаказанно выкидывать такие фортели. Ты сама-то с ним пыталась говорить?

— Куда ты мне прикажешь за ним сбегать? На деревню к дедушке?

— Странно как-то… — Рука Альбины на миг замерла, а потом стала вновь накручивать кольцо на палец. — Если бы Лёнька захотел украсть у тебя деньги, зачем бы он стал ждать целых три месяца? Чего ждать-то? Когда ты одумаешься и сменишь замки в двери?

— Что ты хочешь этим сказать? Что меня ограбил… не он?

— А ты не допускаешь такого варианта?

— Какого? Ну, какого? — Лидия уже пожалела, что позвала Альку. Конечно, она была лучшей подругой и сочувствовала её беде от всей души, но иногда её наивность граничила с глупостью. — Ключи от квартиры только у меня и у Леньки. Если замки не взломаны, какие ещё варианты тут могут быть?!

— Лид, а Лид, но это же нелогично, — задумчиво проговорила Альбина.

— Что нелогично?

— То, что ты говоришь. Зачем Тополю делать дубликат с собственных ключей, если он ни сном ни духом не догадывался, что ты его турнёшь из квартиры?

— Да кто его знает, чего у него там в мозгах… — с сомнением произнесла Лидия. — Да он это, он, я тебе говорю, больше некому. Он же обещал отомстить мне за всё разом, вот и отомстил! Как вспомню его пакостную улыбочку, так аж мурашками покрываюсь. Сейчас, небось, сидит где-нибудь в ресторане и на мои деньги своё дрянное брюхо набивает! — При мысли о том, что подлый Лёнька ест за её счёт, Лидия позеленела. — Если с умом распорядиться тем, что он у меня украл… — Загорская прикрыла глаза, и из её груди вырвался хриплый стон. — Да чтоб ты сдох где-нибудь на помойке, паразит! Я годами собирала копеечку к копеечке! — в голос запричитала она, забывая, что большая часть накопленного досталась ей за красивые глаза. — Столько лет коту под хвост, и всё из-за какого-то прощелыги! И за что мне такое наказание?

— Лидочка, не рви себе душу. Если это Лёнькиных рук дело — не принесут эти деньги ему радости. Как они к нему пришли, так и уйдут сквозь пальцы.

— Ты, как всегда, в своём репертуаре — нашла чем утешить. Да что толку-то, что они от него уйдут, если ко мне всё равно не вернутся?! — Загорская с силой ударила кулаками по дивану. — И зачем я только с ним связалась?! Ведь чувствовала, что дело добром не кончится.

— Лид, не изводи ты себя. Чёрт с ними, с этими деньгами, а? Ну нет их — и забудь. Вообще всё забудь, и про деньги, и про Лёньку своего чумурадного. — Альбина с жалостью взглянула на подругу.

— Чего-чего?! — Выщипанные полоски бровей Загорской высоко подпрыгнули, и на её молочно-белом лбу образовались частые горизонтальные складки. — А больше ты ничего мне не посоветуешь? Значит, он, подлец, будет жировать на мои денежки, а я должна всё это проглотить?! Ну и медуза же ты, Альбинка!

— Да никакая я не медуза, просто здраво смотрю на вещи! — Кусочкина поправила шпильку, выскочившую из пучка. — Что ты можешь сделать, если даже милиция не стала браться за это? Самым лучшим для тебя было бы наплевать на этого Тополя, врезать в дверь новые замки и забыть всю эту катавасию, словно её и не было никогда. Ну что толку из себя жилы-то тянуть? Денег ты всё равно не вернёшь, только изведёшься. Послушайся меня, Лидочка, сделай, как я скажу, — ласково проговорила Альбина. — Поменяй замки, успокойся, разведись с ним, и пусть Бог его накажет.

— Значит, предлагаешь дожидаться, пока у Бога дойдут руки до этого проходимца, да? — Загорская криво улыбнулась. — А если они не дойдут никогда?

— Да что ты, милая, Бог всё видит. — Альбина боязливо понизила голос.

— Боюсь, я тебя огорчу, подружка, но твой ненаглядный Бог — слепой, глухой и больной на всю голову, и если дожидаться, пока он чухнется, то можно остаться без порток! — Зло усмехнувшись, Загорская смерила подругу сочувственным взглядом, и Кусочкина ясно поняла, что дожидаться милостей от неба Лидия не намерена.

* * *

— Я тебе ничего не должен! — Затравленно оглянувшись по сторонам, Семён по-волчьи сверкнул глазами и с ненавистью посмотрел на отца. — Никаких денег я тебе отдавать не буду, можешь даже на это не рассчитывать! Ни половины, ни четверти, ни рубля, понял?

— Ах ты, зверёныш… — Леонид ожесточённо заскрипел зубами. — Значит, так?!

— А как ты ещё хотел?! — Бросая по сторонам косые взгляды, Семён попятился, его лицо исказила неприятная гримаса. — Ты что же думал, я буду бросаться тебе в ноги только потому, что ты соизволил вспомнить о моём существовании, так, что ли?

— Ах ты… мразь! — задохнулся Леонид.

— А ты кто?! — Перестав пятиться, Семён сжал кулаки и с угрозой взглянул на отца сверху вниз. — Ты-то кто?! Пятнадцать лет ты преспокойно плевал и на меня, и на мать, потом объявился, а теперь ждёшь сыновней любви?

— Ох, как ты заговорил-то… — Синие глаза Тополя-старшего сузились до щелей. — Выкормила Надька на свою шею… гадёныша, — тяжело бросил он. — На черта мне сдалась твоя любовь? Отдай мне деньги и катись со своей любовью на все четыре стороны!

— Как трогательно, папа. — Взгляд Семёна стал маслянистым. — Неужели ты настолько наивен, что думаешь, будто сумеешь выжать из меня хотя бы копейку? Хотя… подожди-ка… — Сосредоточенно нахмурившись, Тополь-младший полез в карман куртки. — Сейчас… у меня тут для тебя кое-что есть. Не знаю, правда, пригодится ли тебе?.. — С трудом вытащив руку из кармана, Семён разжал ладонь, и Леонид увидел горсть мелочи. — Подать? Или обойдёшься? — Семён с ненавистью полоснул взглядом по узкому лицу отца, заставляя его вспомнить мартовский день восемнадцатилетней давности, когда, не задумываясь, в ответ на просьбу о помощи Леонид бросил Надежде под ноги такие же жалкие гроши. — Ну, так что, сочтёмся… папа? — холодно процедил Семён и швырнул отцу под ноги монеты. Оглушительно брякнув, медяки запрыгали по каменным плиткам универмага. — Теперь мы в расчёте!