— Надюш, взгляни на вещи реально. — Руслан провёл рукой по волнистым волосам Надежды, распущенным по плечам. — Вероятнее всего, эта девочка ничего не соображает в бухгалтерии, и опыта работы у неё тоже никакого нет в силу её возраста. Но эта соплюшечка ослепительно улыбается всем и вся, кому надо и кому не надо. И потом, она согласна числиться главбухом всего лишь за двести долларов в месяц.

— Вот именно, что числиться! — горячо откликнулась Надежда. — Какой от неё толк?

— Надюш, видимо, у начальства несколько иное видение этого вопроса.

— Да какое там видение? Какое может быть видение, если эта вертушка ещё три года назад школьную форму носила?! Дело же не в двухстах долларах.

— И в них тоже. Зачем платить восемьсот, когда можно обойтись двумя сотнями? Ты же не будешь работать за такие деньги, правда?

— Да что ж я, Богом обиженная?! Сегодня доллар тридцать, а завтра опять к шести скатится, и что останется от зарплаты — кошкины слёзы? Соображать же надо головой, а не другим местом. Ты что же думаешь, как только этот несчастный доллар откатится обратно, дирекция тут же побежит восстанавливать бухгалтерии прежнюю зарплату? Это же какой надо быть наивной, чтобы рассчитывать на такое.

— В двадцать лет мы все были наивными, Наденька. — Руслан снова улыбнулся. — Этой девочке глубоко всё равно, что будет завтра, её интересует сегодня, а её сегодня ей очень даже нравится.

— А как быть мне?

— А что, кроме твоей конторы, других организаций нет?

— Почему ты решил, что в других организациях меня примут с распростёртыми объятиями? Мне уже сорок два, я инвалид, и у меня нет, как у этой куклы, коротенькой мини-юбочки в складочку.

— Так давай купим.

— Издеваешься?

— Хорошо, не хочешь юбочку, купим шубу. — Он наклонился, приподнял тяжёлую копну её слегка вьющихся волос и коснулся губами шеи жены.

— Руслан, прекрати. — Надежда недовольно дёрнула плечом. — Я говорю о серьёзных вещах, а ты снова пытаешься перевести всё в шутку. Я не могу и не хочу жить содержанкой и висеть у тебя камнем на шее.

— Какой камень? Зачем ты меня обижаешь? Я мужчина, а значит, содержать семью — моя прямая обязанность. Будешь ты работать или нет — дело твоё…

— Да как же ты не поймёшь, что я не могу повесить на тебя все свои проблемы и проблемы моего сына.

— Надя, — тяжело вздохнув, Руслан выпрямился и провёл ладонью по волосам, — я понимаю, что мои слова тебе не понравятся, но когда-нибудь я должен тебе об этом сказать. Твой сын уже взрослый мужчина, ему двадцать, а ты всё никак не хочешь отпустить его от себя. Пока ты не найдёшь силы сделать это, он останется маленьким инфантильным мальчиком, который никогда не научится брать на себя ответственность за свои слова и поступки.

— Семён достаточно самостоятельный человек, чтобы…

— Это тебе так кажется, — перебил Руслан. — Что бы ты ни говорила, как бы ты не объясняла свои решения, коснись твоего мальчика малейшая неприятность — и ты немедленно раскроешь над ним крылья. И самое страшное, что он об этом прекрасно знает.

— Ты предлагаешь мне бросить сына на произвол судьбы? — напряглась Надежда.

— Никто не предлагает тебе бросать ребёнка… — начал Руслан, но Надежда его тут же перебила:

— Я поняла, что ты хочешь сказать. Пока я работала, тебе было всё равно, помогаю я Семёну или нет, но теперь, когда я оказалась у разбитого корыта, ты не собираешься содержать лишний рот. Конечно, — полные губы Надежды презрительно изогнулись, — кому нужна такая обуза?

— Прекрати немедленно. — От смуглого лица Руслана отхлынула кровь, а на скулах заходили желваки.

— Кому же нужна такая обуза — чужой ребёнок? — будто не замечая бледности мужа, холодно повторила она. — Вам и свои-то не очень нужны, а уж чужие и подавно. Неужели ты думаешь, что в угоду тебе я откажусь от сына?!

— Что за бред ты несёшь? — Глаза Руслана потемнели. — Разве я предлагал тебе подобный выбор?

— А как ещё мне расценивать твои слова? — нахмурилась Надежда. — Пока я ворочала тысячами, тебе ни разу не пришло в голову учить меня жизни и диктовать свои условия.

— Если ты не изменишься, твой Семён никогда не вырастет из коротких штанишек.

— Да тебе-то какое дело, в каких штанишках он ходит?! Ты не имеешь к моему сыну никакого отношения! — в сердцах бросила Надежда. — Ты для него чужой дядя, и не тебе решать, чем и как ему жить, ясно?!

— Ясно, — бесцветно уронил Руслан, и от тона, с которым он произнёс это слово, Надежде вдруг стало страшно.

Съёжившись, словно озябший воробей, она несколько секунд сидела в кресле неподвижно, боясь пошевелиться. Что-то огромное, неподъёмно-тяжёлое и очень страшное легло ей на плечи, буквально вдавив в мягкие подушки. С каждой секундой, поднимаясь всё выше, где-то внутри, усиливаясь и раздваиваясь, дрожал какой-то странный звук, перекрывавший собой все остальные. Силясь освободиться, Надежда сжалась и до боли напрягла мышцы. Внутри, вибрируя на самой высокой ноте, не вырвавшийся крик всё звенел и звенел, заполняя каждую клеточку тела оглушительной болью, заставлявшей дрожать Надежду с головы до ног. Боковым зрением она видела, как Руслан прошёл в прихожую. По шороху, доносившемуся оттуда, она поняла, что он шарит в карманах своего плаща.

Откуда у неё взялась уверенность, что он ищет ключи от квартиры, она сказать не могла, но знала это совершенно точно. Не деньги, не зажигалку, не записную книжку — он искал именно ключи, которые через несколько секунд лягут на узкую полочку у зеркала и разрежут их жизнь на две половинки.

— Я ухожу. — Аккуратно положив связку ключей на стеклянную полку, Руслан надел ботинки и взял плащ.

— Останься. — Преодолевая охватившее её оцепенение, Надежда заставила себя поднять голову и посмотреть Руслану в лицо.

— Нет.

— Почему? — Задеревенев, непослушные губы едва шевельнулись.

— Потому что родным я для тебя никогда не стану, а быть чужим — не могу.

Тихо открыв дверь, Руслан перешагнул через порог, собачка замка негромко щёлкнула, и восемнадцать лет жизни, крошась на мелкие кусочки прожитых недель и дней, рухнули в никуда.

* * *

— Девушка, я хожу в ваш проклятый ЖЭК уже второй месяц, и всё без толку! — Леонид наклонился к небольшому окошку, за которым сидела женщина средних лет с коротко стриженными волосами, крашенными хной. — Я не могу понять, в чём, собственно, дело?!

— Как ваша фамилия? — Оторвавшись от бумаг, женщина подняла на него ничего не выражающие глаза.

— Моя? Тополь! — Леонид грозно сдвинул брови, готовый в любую секунду взорваться. — Меня зовут Тополь Леонид Семёнович, То-поль! — по слогам отчеканил он. — Второй месяц я пытаюсь оформить прописку, но почему-то каждый раз, когда я прихожу в вашу дурацкую контору, возникают всё новые осложнения, взявшиеся неизвестно откуда! Неделя за неделей вы тянете резину. Ну нельзя же так, в самом деле! Что ж вы за люди-то такие!!!

— Прекратите орать. — Женщина с неприязнью посмотрела посетителю в лицо, пододвинула к себе ящик с бумагами и принялась просматривать титульные листы тощих папок. — Базилевская, Берцов, Вахмистров, Даневич… — Беззвучно шевеля губами, она стала перебирать бумажки одну за другой. Изредка, зацепившись взглядом за чью-нибудь фамилию, она останавливалась, а потом снова принималась за дело. — Кравцов, Крикун, Куклева, Лукина, Татищева, Торцева, Туру-у-усов… — нараспев протянула она и, пробежав глазами последние две папки, бесцветно бросила: — Ваших документов у меня нет, зайдите через недельку. Следующий!

— Что значит «следующий»? — мгновенно вскипел Леонид. — Я два часа отстоял в очереди и не собираюсь уходить отсюда с пустыми руками!

— Ничем не могу вам помочь, видимо, они ещё не готовы, придите через недельку, а ещё лучше дней через десять. — Постучав карандашом по столу, она мотнула головой, и её чёлка взметнулась кверху. — Следующий.

— Никаких следующих не будет!!! — Гневно сверкая глазами, Тополь расставил локти и загородил собой весь просвет небольшого окошка. — Я пришёл сюда за своими документами и, пока не получу их на руки, отсюда никуда не уйду, так и зарубите себе на носу!!!

— Можете драть горло, сколько хотите, от этого ничего не изменится.

— Я пойду к вашей заведующей, где она есть?!

— По коридору направо. — Не меняя выражения лица, паспортистка махнула рукой куда-то вбок. — Только сегодня приёма населения нет. Приходите во вторник с двух до семи.

— Да мне плевать, чего у вас тут есть, а чего нет!!! — Не выдержав, Тополь с силой ударил кулаком по перегородке.

— Прекратите хулиганить! — Ниточки крашеных бровей паспортистки гневно изогнулись. — Я не виновата, что ваши бумаги по какой-то причине задержались, и не нужно тут устраивать цирковое представление. Вас — миллион человек народа, а я одна! Что-то не устраивает — идите к начальнику ЖЭКа, а мне нечего нервы трепать!

— Да вы же сами мне назначили этот день две недели назад! — Чувствуя, как сзади и сбоку на него напирает толпа, и опасаясь, как бы его не оттеснили от заветного окошечка, Тополь с удвоенной силой упёрся локтями в деревянную планку, прибитую к стене толстыми гвоздями. — Как же так, вы же сами сказали мне прийти сегодня к пяти часам, вы что, не помните?!

— Мужчина, я ещё раз повторяю, у меня ваших документов нет!

— Да что же это такое?! — Леонид с отчаянием сжал кулаки и ощутил, как к голове прилила горячая волна крови. — Вы что, издеваетесь надо мной?! Второй месяц я хожу сюда каждую неделю, как привязанный, и каждый раз одно и то же! — Слыша глухой гул раздражённых голосов, сливающийся в душном помещении в одно сплошное гудение, Тополь раздражённо дёрнулся всем телом, пытаясь освободиться от толпы, налегающей на него с каждой минутой всё сильнее и пытающейся оттеснить его от окошка. — Что за чертовщина у вас тут творится?! Назначаете день, срываете человека с работы! Я что, мальчик, сто раз бегать туда-сюда?!