— Слушай, мы тут с ребятами решили в последние выходные сентября поехать на природу: шашлычки там и всякое такое… Ты как?

— Даже не знаю, дел полно, — неопределённо пожал плечами Семён.

— Да их всегда полно. — Вадим поправил на переносице тяжёлую оправу очков. — Давай-ка, плюнь на все дела и поехали с нами. Игорёк к себе на дачу звал, это где-то во Владимирской области. Говорят, там по осени грибов — прорва, сходили бы. Тем более что не на электричке, Мишка и Денис на колёсах будут, так что на всех места хватит. Кстати, ты, наверное, ещё не знаешь, Дэн своей машиной обзавёлся. Он же всё на отцовской рассекал, а на этот день рождения его папенька расщедрился и купил ему «четвёрочку», правда бэушную, но всё же. Мы, когда у Ирки на сорока днях были, он на ней приезжал. Такого цвета, — Вадик неопределенно покрутил в воздухе рукой, — как бы тебе сказать, не то тёмно-зелёная, не то цвет морской волны… как-то он говорил…

— Мурена, что ли? — подсказал Семён.

— Точно! — просиял Вадим. — Мишка на отцовской «Волге» был, а Дэн на своей птичке. Знаешь, как он её зовёт? Головастик. Правда, смешно?

— Головастик? — Семён улыбнулся. — Это в духе Дэна. Слушай, а про какие сорок дней ты говоришь?

— Как же… — Францев растерянно заморгал. — А ты что, ничего не знаешь?

— А чего я должен знать?

Семён мельком взглянул на запылённые окна кафешки, в которой почти каждый раз, возвращаясь с физкультуры, они пили коктейль. Тёплый, кислый, с упругой белой пеной, напиток, по правде сказать, был отвратительным, но выбирать не приходилось, потому что в меню этой забегаловки ничего другого просто не значилось.

— Ну как же… — снова повторил Вадим, — Ирка… Хрусталёва Ирка. Она же ещё летом умерла.

— Как это умерла? — От неожиданности Семён даже остановился. — Ты чего болтаешь-то, Францев?!

— Ничего я не болтаю, — обиделся Вадим. — Об этом весь институт знает, и, если бы ты почаще там появлялся, тоже бы знал. На сорок дней почти вся группа пришла, кроме тебя. Я ещё подумал, что вы с Хрусталёвой были в контрах, вот её мать тебя и не позвала.

— А чего мне никто сказал?

— Я звонил, но тебя разве застать? — попытался оправдаться Францев. — То ты с кем-то в кино, то у кого-то на даче, потом мать сказала, что ты на Селигер уехал. Между прочим, мог бы и сам хоть разочек за лето позвонить.

— И когда? — пропуская ненужную лирику, хмуро спросил Тополь.

— А вот когда ураган в Москве был, тогда всё и произошло. Тогда ещё по телевизору говорили, что девушку деревом убило, слышал? Только всё было по-другому. Ирка уже почти до подъезда дошла, когда в этот чёртов тополь молния попала. Одна из веток отломилась и упала на провода, те и оборвались! Если бы посередине, может, ничего бы и не произошло, Ирка бы успела до подъезда добежать, а так — где-то у самого столба. Ты же понимаешь, сколько на асфальте воды было? А провод под током, упал вниз, представляешь, какое там напряжение? Ну, вот и всё… — Вадик развёл руками. — Больше нечего рассказывать. Это семнадцатого июня произошло, а двадцать шестого июля мы все у неё и были. Я ещё тогда подумал, надо же какое совпадение, ветка отломилась не от какой-нибудь берёзы или ясеня, а именно от тополя. Представляешь?

— Что ты этим хочешь сказать? — с вызовом произнёс Семён.

— Да ничего. — Глаза Вадика беспокойно забегали, и лицо приняло растерянно-виноватое выражение. — Так, к слову пришлось…

— Пусть больше не приходится, — жёстко отрезал Семён.

— Хорошо… Ладно… — Под колючим взглядом Тополя Вадим весь сжался, втянул голову в плечи и стал казаться совсем маленьким. — Ты не обижайся, Семёныч, я глупость сказал. Бывает…

— Бывает, что и коровы летают, — недовольно проговорил Семён. — Надо же, вот новость-то, кто бы мог подумать…

Несколько минут Семён шёл молча, уставившись на трещины серого асфальта, расползающиеся в разные стороны угловатыми змейками, а Вадим торопливо семенил рядом, безуспешно пытаясь подстроиться под широкий шаг приятеля.

— Слушай, Вадька, ты не знаешь, у кого можно месяца на три стрельнуть денег? — думая о своём, вдруг неожиданно спросил Семён.

— Денег? — Сообразив, что Тополь переключился с гибели Ирки и его бездумно сказанных слов на что-то своё, Вадим с облегчением вздохнул. — А тебе много надо?

— Да как тебе сказать… тысяч пятьдесят.

— Сколько-сколько?.. — Открыв рот, Францев вытянул шею и изумлённо захлопал ресницами. — Кто ж столько даст? И потом… — Не зная, что сказать, Вадим растерянно развёл руками. — Сём, у тебя что, чёрная полоса, да?

— Чёрная дыра, — глухо бросил Тополь.

— Пятьдесят тысяч — это ж такая охренительная сумма… — На лице Вадима появилось беспомощное выражение. — Это что, как-то связано с институтом?

— Да брось ты! — Уже сожалея о вырвавшихся словах, Тополь нахмурился, и его брови сошлись на переносице. — Какой, к чёрту, институт? Тут — так, семечки.

Он протяжно вздохнул, хотел ещё что-то добавить, но в последний момент передумал. Затем неожиданно остановился.

— Семёныч, ты чего? — Францев непонимающе уставился на друга, ставшего вдруг похожим на манекен, осторожно коснулся его рукава, но тут же, будто опасаясь очередной вспышки его гнева, отдёрнул руку. — Тебе что, плохо?

Не отвечая на вопрос, Тополь наклонил голову и пристально вгляделся в трещины на асфальте, словно видя в них нечто такое, что мог разглядеть только он.

— Слушай, Вадь, сделай для меня доброе дело, а? — С усилием заставив себя оторваться от созерцания тротуара, Семён поднял голову и в упор посмотрел на Вадима. — Скажи физкультурнику, что я заболел, ладно?

— Заболел?! — округлил глаза Францев. — Ты чего, не пойдёшь на стадион? Потом же отрабатывать придётся. Федосеич тебя и так не жалует.

— Да чёрт с ним, с Федосеичем, — небрежно бросил Тополь. — Я тебя прошу, просто скажи, что я нездоров, и всё, а дальше я разберусь сам, хорошо?

— Как скажешь. — Пожимая плечами, Францев подумал, что путь до Лужников — не ближний свет, чтобы мотаться туда-сюда просто так, но благоразумно промолчал. Спорить с таким, как Тополь, — всё равно что плевать против ветра, выйдет себе дороже, да и бешеной собаке, как известно, семь вёрст — не крюк. — Семёныч, а если он спросит, чем ты болеешь, что ему сказать?

— Скажи, осень, обострение началось, — отмахнулся Семён.

— А чего обострилось-то, гастрит, что ли? — не желая попадать в неловкую ситуацию, уточнил Вадим.

— Да чего хочешь. Что придумаешь, то и обострилось.

— Ты учти, Федосеич это просто так не оставит, он потребует справку. Может, передумаешь, а? Зачем тебе дополнительные неприятности? Он же в деканат накапает.

— Знаешь, по сравнению с тем, что надо мной уже висит, очередной заскок Федосеича — детская забава. Пусть себе развлекается, плюсики и минусики в тетрадочке рисует. Ты просто скажи, как я просил, ладно?

— Ладно-то ладно, да как бы хуже не вышло… — неуверенно проговорил Вадим. — А ты… — он хотел добавить «куда», но вовремя вспомнил, что Тополь ужасно не любит, когда кто-то в его присутствии «кудакает», полагая, что все несчастья в дороге происходят именно из-за этой дурной привычки. — Слушай, насчёт денег… — Неловко замявшись, Вадик переступил с ноги на ногу. — Может, бросим по нашим клич, пусть скинутся, кто сколько сможет, хоть сколько-нибудь да наберётся, а?

— Спасибо тебе, Вадьк, но ничего кидать мы не будем. — Семён протянул Вадиму руку. — Мне кажется, я знаю, куда мне ехать и что делать, чтобы разрубить этот гордиев узел одним махом.

Ничего больше не добавляя, Тополь развернулся и быстро зашагал к метро, а Вадим поправил на плече тяжёлую сумку с формой и отправился за очередным плюсиком к грозному Федосеичу, без согласия которого о допуске к экзаменационной сессии нечего было и мечтать.

* * *

— Аля, я так больше не могу! — заломив руки, страдальчески воскликнула Загорская. — Ты не представляешь себе, какая это мука — быть всё время под наблюдением этого удава! Нет, я больше не выдержу, ещё немного — и я загремлю в сумасшедший дом на постоянное жительство! Ты не можешь себе представить, какая это пытка.

— Лидочка, милая, тебе осталось потерпеть совсем чуточку! — Альбина накрыла своей по-мужски жёсткой ладонью руку Лидии и с сочувствием посмотрела на подругу. — Боречка сделал всё, что смог: Семён уже запутался — дальше ехать некуда! Ты только подумай, как вовремя разразился этот дефолт: Тополь-младшенький весь в долгах как в шелках.

— Да мне-то что с этого?! — всхлипнула Лидия.

— Да как же? Всё идет у нас как надо. Вчера Борюсик разговаривал с этим недотёпой, Семёном. Оказывается, тот ходил к какому-то Юрию, хозяину клуба, где они по вечерам дренькают на своих гитарах. Этого Юрия лично я не знаю, но Боря говорит, что он чуть не женился на какой-то Хрусталёвой, с которой у Тополя года два назад был роман, и что будто бы эта девица недавно умерла… Так, что ли?.. В общем, там какая-то тайна, покрытая мраком. — Кусочкина пренебрежительно махнула рукой, давая понять, что все эти мелочи не особенно и важны.

— Что за девица? — Лидия удивлённо вскинула брови. — Я о ней никогда ничего не слышала.

— Да какая разница, тем более что её уже и в живых-то нет. — Боясь уйти в сторону от основной мысли, Альбина снова махнула рукой. — Чёрт с ней, с этой девахой, дело-то в младшеньком, ты же понимаешь! Боречка — мальчик здравомыслящий, зря бросаться словами не будет. Так вот, Боречка говорит, что, со слов самого Семёна, тот ходил просить денег у этого Юрия, причём предлагал оставить в залог квартиру своего родителя.

— Вот как? — Лидия заметно оживилась. — Я надеюсь, этот Юрий согласился?

— Нет, конечно!

— Нет?! — опечалилась Загорская. — Какая досада!

— Да что ты, Лидочка! — Альбина встала с табуретки, погасила газ под кастрюлей, в которой варился картофель, прихватила ручки кухонным полотенцем и стала аккуратно сливать воду в раковину. — С какой стати взрослый мужчина станет давать деньги не пойми кому?