— Они оба такие, что папочка, что сыночек. Два сапога пара, — желчно заметила Лидия. — Я не удивлюсь, если Семён вытащил твоего племяшку и на этот вечер, и на следующий, и вообще, пристал как банный лист к одному месту. Тополи, они ж до денег жаднючие, порода такая.

— Борьке эти автоматы как корове гарнитур с бриллиантами. — Альбина прищурила свои серо-зелёные глаза. — Не знаю, сколько раз Борюсику пришлось таскаться с твоим Тополем, но если учесть, что у мальчика есть голова на плечах, то, думаю, что недолго. Недели две назад Боречка опять ко мне заходил, спрашивал, не буду ли я против, если он со своими ребятками откроет в моём гараже автомастерскую, и рассказал, что у Семёна проблемы.

— Вот как? — Чайная ложечка в руках Лидии застыла на полпути.

— Боря рассказал, что игрушки уже вышли твоему Тополю боком, да ещё каки-и-им! — сладко протянула Альбина. — Недели полторы-две мальчики из игрового зала прикармливали нового клиента, давая ему по мелочи выиграть, а потом что-то где-то подкрутили, и Семён влип. Если бы у него была голова на плечах, он бы мигом сообразил, что дело пахнет палёным, и быстренько убрался бы восвояси, а этот дурашка принялся отыгрываться. Ты же знаешь, игрок — не тот, кто играет, а тот…

— Кто отыгрывается, — вместе с подругой проговорила Лидия.

— Точненько. — Альбина взяла в руки нож и принялась разрезать торт. — Сначала вроде он отыгрывался на свои. Придёт вечером, просадит всё, что в карманах есть, и домой. А как-то раз заявился в заведение с толстенной пачкой денег.

— Где же он их мог взять? — удивилась Лидия.

— Ясное дело, занял.

— У кого? — Глаза Лидии округлились.

— Вот уж этого я не знаю. — Альбина подцепила кусок торта и переложила его на блюдце подруги. — Пей, а то опять остынет. Где он взял денег, не знаю, но Боря сказал, что денег было много и что к утру он всё продул вчистую. А когда очухался, та-а-ак обозлился, что принялся хулиганить, ребятам пришлось его даже на улицу вывести, вот до чего распереживался.

— Значит, Семён снова в долгах как в шелках. Это хорошо. Пусть теперь ломает голову, как будет выкручиваться. — Загорская потёрла руки и довольно улыбнулась. — Вот они, детки-то: мать всю жизнь бьётся-бьётся, а они — что ни день, чего-нибудь новенькое да изобретут. Ни одно, так другое, никакого спокойствия от них, одна морока.

— Если бы он оказался просто в долгах… — Альбина интригующе замолчала.

— Что ты имеешь в виду?

— Твой Тополь, — растягивая удовольствие, снова выдержала паузу Альбина, — две недели назад снова заявился в клуб.

— Неужели пришёл отыгрываться? — Поражаясь детской наивности уже практически взрослого мужчины, Лидия широко раскрыла глаза.

Вместо ответа Аля неспешно кивнула.

— Это ж каким надо быть… Ой-й-й… — Задохнувшись от удивления, Загорская закатила глаза под потолок. — Значит, завяз по уши?

— Ещё глубже, — констатировала Кусочкина. — Теперь дело за малым, состыковать папенькины амбиции и нужды сыночка. Пусть Лёнька думает, что ты по-прежнему согласна прописать его у себя, соответственно позарившись на деньги, вырученные от продажи его однокомнатной квартирки. Ты его не разубеждай, пусть витает в облаках. Говори, мол, продадим твою жилплощадь, сделаем в квартирке приличный ремонт, поменяем машинку, ну, и всякое такое, сама знаешь, не мне тебя учить, как мужикам мозги запудривать.

— Это я сумею. — Карие глаза Лидии подернулись поволокой.

— Пусть твой Тополь мечтает, как он станет законным хозяином половины твоего имущества, а ты не мешай ему. — Альбина слизнула с ложечки крем и по-лисьи улыбнулась. — Пусть всё идёт своим чередом. Бог шельму метит, совсем скоро твой Лёнька будет кусать локти и клясть свою жадность на чём свет стоит, а пока пусть помечтает. Твоя задача — убедить его приватизировать свою квартирку, прописать туда Семёна, а потом перевести приватизацию на сына.

— И каким же образом, по-твоему, я должна внушить ему эту замечательную мысль? — Лидия с сомнением пожала плечами. — Он хоть и дурак, но не совсем же. Какой резон ему расставаться со своими квадратными метрами, пусть и формально?

— Чего уж проще? — Альбина отодвинула от себя чашку и бросила на подругу удивлённый взгляд. — Объясни мужику, что он не сможет участвовать в приватизации твоей двушки до тех пор, пока на нём будет числиться владение его однушкой.

— Думаешь, он клюнет? — Лидия задумалась.

— А чего ж нет, если от этого одни плюсы? Поскольку он уверен в своём сыночке на все сто, ему и в голову не придет, что он спустит деньги в тот же день, как станет официальным хозяином жилплощади. И потом, у вас же какая договорённость? Сначала он прописывается у тебя, потом вы приватизируете напополам твою двушечку, чтобы, в случае твоей кончины, — посмотрев на упитанную, розовощёкую подружку, лихо уминавшую приличный кусок торта, Альбина невольно хмыкнула, — площадь не отошла государству, и только после всего этого пойдёт разговор о продаже его квартиры. Если, конечно, пойдёт. Разве не так?

— В общем-то, да.

— И в частности тоже. А выйдет всё по-другому. Как только он переведёт квартиру на сына, а сам подаст свои документики на выписку, тот спустит всё отцовское богатство как пить дать, а уж я побеспокоюсь, чтобы Лёнины документики затерялись где-нибудь на стадии между выпиской и пропиской. А когда они найдутся, возвращаться ему уже будет некуда, а ты наотрез откажешься прописывать его к себе, потому что какой же тебе резон селить его на свою площадь, если обещанных денег от продажи однушки ты не получишь?

— А если он подаст в суд? — предположила Лидия. — Представляешь…

— И чего я должна представить? — Альбина наклонила голову к плечу. — У тебя приватизированная жилплощадь, ты — полная хозяйка: хочу — прописываю, хочу — нет. Пусть судится, а мы посмеёмся.

— А если его документы не затеряются?

— Как это не затеряются? А Клара Евгеньевна на что? Она же у тебя в ЖЭКе паспортисткой работает. Мы что, зря с ней каждый год в санаторий вместе по путёвке ездим?

— Зачем же ей терять такое тёплое место?

— Почему сразу терять? — Аля мило улыбнулась. — Кларочке вовсе не нужно будет нарушать закон, она просто возьмёт бумажки твоего Лёньки и положит куда-нибудь в самый низ, дожидаться, пока до них дойдёт очередь. Вот и всё.

— А если Семён не станет бросаться папенькиным добром? — Чувствуя, что весь план шит белыми нитками, Лидия досадливо дёрнула плечами. — Представь, что мы заварим с тобой всю эту кашу, а он возьмёт да и не станет разбрасываться папашкиными денежками?

— А Борюсик на что? — Альбина кивнула в сторону окна, под которым, темнея огромными бурыми пятнами застарелой ржавчины, стоял ярко-зелёный железный гараж.

Не понимая, что подруга имеет в виду, Загорская напряжённо наморщила лоб:

— А что Борюсик?

— А у Борюсика в клубе, куда повадился шляться сын твоего Лёньки, двое знакомых заряжающих.

— И что? — всё ещё не понимая, к чему клонит Альбина, переспросила Лидия.

— А то, что они посадят Семёна на мель, да так, что тому ничего не останется, как продать папочкину квартирку за долги. Вот что.

— Знаешь, как-то мне неспокойно… — Лидия глубоко вздохнула и приложила ладонь, унизанную перстнями, к своей роскошной груди. — Честно сказать, твой план держится на соплях: один шаг в сторону, и всё рухнет к чёртовой бабушке.

— Если можешь, предложи другой.

— Другого нет. — Лидия снова вздохнула. — Только знаешь что…

Но Кусочкина её тут же перебила:

— А если нет — нечего себе и голову забивать. Бог не выдаст, свинья не съест. Я тебе плохого не пожелаю. Держись за меня, и всё будет в ажуре.

* * *

— Что это вы такое делаете? — негромко спросил Семён и с удивлением посмотрел на девушку, безо всякого угрызения совести устраивавшую самую настоящую пересортицу в обувном отделе универмага.

Не удостаивая Тополя ответом, непосредственная милая личность в чёрненькой мини-юбочке нацепила на левую ногу босоножку тридцать седьмого размера, на правую — тридцать восьмого, а оставшуюся обувь, аккуратненько сложив, упаковала в одну коробку и плотно прикрыла крышкой.

— Вы ничего не перепутали? — От невиданного прежде зрелища глаза Семёна поползли на лоб.

— Шёл бы ты, куда шёл, а? — Нисколько не смущаясь присутствия постороннего, заметившего её нехитрую махинацию, девушка прошлась по коврику туда и обратно, проверяя, удобно ли сидит на ноге обувь. Спружинив на мысочках, она сделала поворот вокруг себя и, одобрительно кивнув, села на банкетку и стала расстёгивать ремешки.

— Слушай, так не делают… — посмотрев на коротко стриженный затылок нарушительницы, судя по всему не собиравшейся раскаиваться в своём поступке, Тополь растерянно моргнул. — А как же быть тому, кто возьмёт эту? — Он кивнул на оставленную коробку с босоножками разного размера.

— Слушай, тебе чего, больше делать нечего? — Справившись с ремешками, девушка подняла на Тополя глаза. — Ты зачем сюда пришёл, за ботинками? Вот и ступай, нечего около меня ошиваться.

— Ну ты даёшь! — потрясённо проговорил Тополь. — У тебя что, ноги разные?

— А у тебя чего, обе правые? — Девушка взяла босоножки в руки, поднесла их поближе к глазам и стала внимательно осматривать швы.

— А если тебя на контроле за руку поймают? Не боишься? — Семён бросил осторожный взгляд в сторону кассы.

— Если ты не поможешь — не засекут, — коротко отрезала она.

— Ну да, как же! — Семён недоверчиво хмыкнул. — Да будет тебе известно, что, прежде чем продать пару, продавцы обязательно прикладывают подошвами, так что можешь не рассчитывать: номер не пройдёт.

— А если пройдёт, тогда что? — Оторвавшись от босоножек, курносая личность бросила на Семёна ехидный взгляд.