Но сейчас она их не боялась. Не могла себе позволить бояться.

- Тебе не интересно, как и отчего он умер? – продолжая изуверски приторно улыбаться, спросил Светломир.

- Нет. Не интересно. – Она не лукавила. Ей и вправду было всё равно. Единственное, чего она хотела, чтобы прошлое навсегда исчезло из её жизни и жизней её дочерей, которые, к несчастью, были одновременно и дочерьми Даниила. То есть, Венцеслава, конечно.

Светломир пожал плечами, но посчитал нужным пояснить:

- Сердце.

- Понятно, - сухо кивнула она.

- Тебе его совсем не жаль?

- Почему? Жаль, конечно. Как любого человека. Тем более, умер он совсем молодым. Жаль. Но не слишком.

Святополк и Благояр насупились и негромко зароптали. Любого, кто не скорбел по Венцеславу, они автоматически причисляли к врагам. А уж подобное непочтение к их лидеру со стороны бывшей жены его верные псы и вовсе посчитали оскорбительным. Светломир резким движением руки заставил их замолчать и обернулся к сидевшей тише мышки Мире:

- А тебе отца жаль, Мирония?

Девочка ещё сильнее сжалась и снова затравленно посмотрела на мать. Та чуть заметно кивнула.

- Да. Мне его очень жалко, - еле слышно выдавила из себя девочка и уткнулась лицом в колени.

- Видишь, дочь помнит и любит своего отца, - с пафосом констатировал Светломир.

Арине слышать это было неприятно и очень хотелось сказать какую-нибудь колкость. Но вместо этого она спросила:

- Зачем вы приехали к нам? – она, конечно, примерно представляла себе для чего. Но ей было важно выиграть время и попытаться спасти девочек, вот и задавала вопросы, одновременно лихорадочно соображая, что она может сделать. Арина отчаянно надеялась как-нибудь выбраться из западни. Только вот как? Как?!

- Нам нужна твоя дочь. Его дочь.

- У нас с ним две дочери, - холодно поправила она зачем-то.

- У него одна дочь, - не согласился Светломир, - вторую ты родила неизвестно от кого.

- Это ты мне рассказываешь? – Арине стала смешно.

Она вспомнила, как бесновался Венцеслав, когда увидел новорождённую Марту, вернее, Мартынию, как он повелел назвать ребёнка. Так же как и странное, неясного происхождения имя старшей – Мирония – оно Арине страшно не нравилось. И она звала девочек Мирой и Мартой. Впрочем, славные женщины в загсе, в котором Арина по указанию Венцеслава регистрировала девочек (это рядовым последователям он запрещал иметь любые документы, а сам от них не отказывался) не согласились вносить в свидетельства о рождении такие имена. Поэтому официально девочек звали Мирославой и Мартиной. Тоже замысловато, но всё-таки привычнее и красивее.

Венцеслав в тот день, когда она, едва не умерев сама, родила Марту, вдруг соизволил прийти к ней. Новорождённая девочка, их дочь, лежала под тоненьким самовязанным одеялком – в избе было жарко натоплено – и спала. Ни слова не говоря Арине, не сняв медвежью шубу и даже не прикрыв за собой дверь, в которую тут же ворвался холодный зимний ветер и клубами ввалился пар, Венцеслав подошёл к люльке и откинул рукой в меховой рукавице одеялко. Арина уже совершенно точно не любила его тогда. На место любви пришла ненависть. Но почему-то – слабость ли после родов сказалась, гормоны ли сыграли злую шутку или память о прошлой любви – ей захотелось, чтобы он улыбнулся при виде хорошенькой крепенькой новорождённой малышки и, если уж не сказал своей невенчанной жене спасибо, то хотя бы похвалил. Бред, конечно. Зачем ей его благодарность и похвалы? Но она была тогда такая измученная, такая слабая. И ей очень хотелось, чтобы кто-то любил её и новорождённую дочку и был рад приходу малышки в этот мир.

Но обычно бледное, анемичное лицо Венцеслава при виде младшей дочери вдруг покрылось некрасивыми красными пятнами, он несколько раз шумно глотнул воздух, швырнул на малышку одеяло и бешеным, яростным шёпотом поинтересовался:

- Это кто?

- Твоя дочь, - удивилась Арина, с трудом приподнявшись на локте и заботливо укрыв безымянную ещё девочку, - кто же ещё?

- Это кто? – вновь повторил он, и она физически ощутила его ненависть, вместе с ледяным уличным воздухом безжалостными волнами накатывающую на неё саму и на их крошечную дочь. Ей захотелось спрятать девочку, закрыть, уберечь от этой непонятной ей злобы.

- Ну, да. Это не мальчик, - неожиданно смело и даже дерзко ответила она и твёрдо посмотрела прямо в холодные глаза. – Это девочка. Твоя младшая дочь.

- У меня одна дочь, Мирония, - в ярости прошипел он. Арине вдруг показалось, что он похож на змея. Страшного змея из сказов Бажова, Василиска.

- Была одна, а теперь две, - упорствовала Арина.

- Это. Не. Моя. Дочь.

- Твоя, - она тоже разозлилась. – Ровно на столько же твоя, как и Мира.

- Мирония – моя копия. А это… А эта… - он брезгливо указал на по-прежнему сладко спящую малышку, - а эту ты прижила неизвестно от кого.

- Ты что, Дань? Ну, от кого я могу ещё родить, кроме как от тебя? Ко мне же ни один мужчина в Братстве подойти не осмелится. Все знают, что я твоя жена. А больше я нигде не бываю, - с трудом сдерживая обиду и злость, попыталась поговорить с ним как с нормальным человеком Арина. Даже назвала его прежним, тёплым и ласковым именем, которое когда-то ей очень нравилось. Но это окончательно вывело его из себя, и он злобно глянул на неё, быстро вышел из избы, снова не потрудившись закрыть дверь и через несколько минут вернулся, неся на руках легко одетую восьмилетнюю Миру. На время родов Арина отослала её от себя, отправив к одной из более-менее вменяемых женщин. Девочка обрадовалась маме, завертелась на руках отца, пытаясь выскользнуть и подбежать к Арине. Тот сердито поставил её на пол, повернул к матери и прошипел:

- Вот, смотри. Это моя дочь. У неё моё лицо, мои волосы, моя стать, моя порода… А это… это…

Мира и вправду была невероятно похожа на отца и обещала стать настоящей красавицей. Арина очень любила её. Но теперь ей стало жарко, мучительно, нестерпимо обидно за младшую, только что родившуюся и никому ничего плохого не сделавшую. Она с трудом села и тоже прошипела прямо в лицо мужу:

- А это моя дочь. Моя копия. У неё моё лицо, мои волосы, моя стать. Ты сам выбрал меня. Тебе для красивой убедительной картинки была нужна типично русская жена, и ты её получил. Я не напрашивалась. Ни девять лет назад, ни, тем более, теперь. Ты сам зачем-то после стольких лет сам пришёл ко мне, хотя к твоим услугам все женщины поселения. Наверное, захотел ещё одного ребёнка от меня. Зачем? Не знаю. Это известно только тебе. Ты со мной своими соображениями не делился. Так вот он, этот ребёнок, наш с тобой общий ребёнок, перед тобой. Это чудесная девочка. Да, она, может быть, не такая породистая, как ты, и не такая красивая, как Мира. Но в ней столько же твоей крови, как и в старшей. Она тоже человек. И очень симпатичный человек… А то что непохожа на тебя… Так это ты что-то недоработал.

Венцеслав снова стал красно-пятнистым, словно леопард кисти художника с нарушением цветовосприятия, помолчал пару секунд и процедил сквозь зубы:

- Назовёшь её Мартынией. И на меня её не записывай, - и ушёл, закрыв, наконец, дверь. Вернее, изо всех сил хлопнув ей.

- Ну, Мартиной, так Мартиной, - весело подмигнула окаменевшей от ужаса старшей дочери Арина. Та робко улыбнулась. Арина протянула руку и погладила девочку по рыжим волосам. Мира была невероятно похожа на давно уже ставшего ненавистным мужчину, но это не мешало матери любить её…

Больше Венцеслав к Арине не приходил, младшей дочкой не интересовался, но и Миру не забрал. То ли всё же не нужна она ему была, то ли руки не дошли. В его добрую волю Арина уже давно не верила. Но, так или иначе, а обе дочери постоянно находились при ней. А ей больше ничего и не нужно было.

Младшая дочь стала Мартой Станиславовной, отчество она получила в честь дедушки. И они зажили дальше уже втроём: Арина и её дочери. А больше им никто и не нужен был.

С того дня Венцеслав больше к ней ни разу не приходил. Члены Братства, прознавшие про охлаждение Венцеслава к жене, стали сторониться её, точно она могла заразить их своей отверженностью. Сама же Арина от этого не только не страдала, но и – впервые за десять лет – почувствовала себя почти свободной. За ней перестали следить и тут же доносить о каждом её шаге Венцеславу. Она теперь могла иногда без сопровождающих выходить за пределы поселения и гулять по лесу с детьми или даже, если удавалось уговорить одну из женщин приглядеть за девочками, в одиночестве. Именно это обстоятельство и сделало возможной её встречу с отцом Серафимом. Встречу, снова изменившую её жизнь. Именно благодаря этой встрече она поняла, что должна спасти себя и дочек. Правда, не сразу придумала, как именно. Но это было уже техническим вопросом, который ей предстояло решить. А принимать смелые решения и брать на себя ответственность за них она никогда не боялась.




Июль 2008 года

Константин

Они с Мирой приехали на дачу глубокой ночью. Константин предлагал девочке до утра отдохнуть в его съёной квартире, пока он съездит и предупредит Арину, а потом уж мчаться к матери и сестре, но та и слышать ни о каком отдыхе не хотела и рвалась домой. К счастью, улетая в командировку, машину он оставил на стоянке аэропорта. И теперь не было необходимости связываться с такси. Они с Мирой быстро вышли из здания аэровокзала и через пару минут уже выезжали на дорогу.

Подумав, Константин всё же решил заехать на минуту к себе. На свой двадцать пятый этаж в новом доме он поднялся один и вскоре вышел из подъезда с длинным предметом в чёрном чехле в руках.

- А что это, Константин Дмитриевич? – полюбопытствовала Мира.

- Много будешь знать – скоро состаришься, - неоригинально отшутился Соколан и аккуратно положил предмет на заднее сиденье.