— Прости, — говорит она.
Машину пронзает резкая вспышка света. Свет отражается от зеркала заднего вида и ослепляет Томаса, который быстро поднимает глаза.
— О Господи! — восклицает он, когда обнаруживается другой свет, свет фонаря.
Линда и Томас в панике мечутся на переднем сиденье, как в какой-нибудь комедийной интермедии. Томас застегивает рубашку и брюки, а Линда натягивает на себя пальто. Невозможно не вспомнить, как тетя кричит: «Проститутка!» — и потом: «Шлюха!» Размахивает руками, как цепами.
Полицейский сильно стучит в окно. Томас опускает стекло.
Свет фонаря врезается Линде в лицо, и в какое-то мгновение она думает: это не полиция, это кто-то, кто убьет нас. Поэтому, когда коп убирает фонарь и просит у Томаса права, она испытывает почти облегчение.
— Ребята, вы знаете, что это частная собственность? — спрашивает полицейский.
— Нет, офицер, я не знал, — говорит Томас преувеличенно вежливым голосом. Конечно, Томас знал, что это частная собственность.
Полицейский изучает права, и им кажется, что на это уходит целая вечность.
— Сын Питера Джейнса? — спрашивает наконец полицейский.
Томас вынужден кивнуть.
Коп нагибается и рассматривает Линду, будто пытаясь ее оценить.
— Мисс, вы в порядке?
— Да, — отвечает она, мертвея.
Полицейский выпрямляется.
— Езжайте, — отрывисто говорит он Томасу. — Вам пора бы уже быть дома.
Теперь его голос звучит по-родительски, и Линда знает, что это безмерно раздражает Томаса. Она хочет, чтобы полицейский придержал язык. Когда тот идет к своей машине, Томас поднимает стекло.
Сидя в «скайларке», Томас и Линда молчат, ожидая, пока полицейская машина уедет. Когда она скрывается с глаз, Томас откидывается на сиденье и закрывает лицо руками.
— Черт, — произносит он, но она видит, что он улыбается.
— Это должно было случиться, — вздыхает она.
— Не могу поверить, что он знает отца! — У Томаса начинается истерический смех.
— Ты был очень вежлив, — замечает Линда.
Проходя мимо тети по пути в ванную, Линда думает о Томасе. Сидя в классе или подавая посетителю меню, Линда думает о Томасе. Между уроками они обмениваются записками или заходят за угол и целуются. Каждое утро, когда она идет по своей улице, он ждет ее, и, садясь в «скайларк», она старается как можно ближе придвинуться к Томасу. Они крадут минуты у остальной жизни и всегда опаздывают.
Линда!
Мы можем встретиться после школы?
Томас!
Я снова читала О’Нила. Вот этот отрывок: «Никто из нас не может влиять на вещи, которые делает с нами жизнь. Они происходят еще до того, как вы это осознаете, и как только они произошли, вам приходится делать другие вещи, пока наконец все это не становится преградой между вами и тем, кем бы вы хотели быть, и вы, теряете свое истинное «я» навсегда».
Линда!
Мне нравится О’Нил, но это ерунда. Конечно же, мы можем влиять на вещи, которые делает с нами жизнь. Я предпочитаю вот этот отрывок: «Я опьянел от красоты и ее песенного ритма и на какое-то время потерял себя — потерял свою жизнь. Я был свободен! Я растворился в море, стал белыми парусами и летящими брызгами, стал красотой и ритмом, стал лунным светом, кораблем и высоким звездным небом! Я находился вне прошлого и будущего, я был частью покоя, единства, неистовой радости, частью чего-то большего, чем моя жизнь или жизнь Человека, — частью самой Жизни!»
Это получше, правда?
Господи, какое же нудное это занятие.
Линда!
Мне очень нравится свитер, который на тебе сегодня. На четвертом уроке ты сводила меня с ума.
Томас!
Спасибо. Это свитер Эйлин.
Линда!
Что ты делаешь в эти выходные? Я вынужден ехать в Киллингтон[67] — кататься на лыжах. Мне не хочется ехать, потому что это означает четыре дня без тебя. Что же со мной происходит?
Томас!
Я должна работать все выходные. На лыжах я никогда не стояла.
Линда!
Сегодня вечером хоккейный матч. Ты придешь?
Хоккейный матч кажется Линде отвратительным. Хоккейная арена воняет потом и пивом. Под ногами — снежная каша. Она сидит на открытой трибуне в пальто и свитере, спрятав руки в карманы, и все равно дрожит.
Постоянный грохот оглушает. Выкрики и возгласы, пьяная болтовня, стук шайбы и шорох коньков на льду эхом отдаются на стадионе, словно изрытом пещерами. В воображении она слышит и другие звуки: удар клюшки по ноге, глухой стук падения, когда коньки выезжают из-под игрока, треск каски, бьющейся о лед с силой кнута. Линда вздрагивает снова и снова. Толпе все это нравится.
Она не узнает Томаса, когда он выходит на лед. В защитных накладках его плечи и ноги кажутся огромными. Он напоминает великана. Очертания головы скрыты каской. Таким Томаса она никогда не видела и не могла даже представить: согнувшийся, клюшка выставлена, ноги пружинят, движения плавные, как у балерины, ловкие, как у чечеточника. Томас играет агрессивно. Не зная правил, она с трудом следит за игрой. Иногда даже не понимает, что забили гол, пока не слышит рева толпы.
В этот вечер возникает неизбежная драка. Сегодня — из-за умышленной подножки, после которой Томас падает на лед, распластавшись на животе. Он мгновенно встает, подбираясь, как паук, вонзая кончики коньков в лед, и тут же набрасывается всем телом на игрока, который это сделал. Линда, ходившая в школу с девочками и монахинями, до этого никогда не видела драки, никогда не видела сбивающих с ног ударов, рывков, яростных пинков. Драка длится всего несколько секунд, но как будто возвращает в минувшие столетия, напоминая бой гладиаторов. Томас отмахивается от рефери и направляется на скамейку запасных отбывать наказание. Каску он держит в руке, волосы торчат вперед. Он останавливается прямо перед проволочным ограждением, принимая наказание как должное.
Не раскаиваясь. Совершенно не раскаиваясь.
Утром накануне Рождества Линде не удается встретиться с Томасом в начале улицы, как было запланировано. Только что в дверь вошла Эйлин, приехавшая на праздники из Нью-Йорка, и Линда не может позволить себе уйти, прежде всего потому, что Эйлин, кажется, больше всего хочет видеть именно Линду. Хотя на самом деле они чужие люди. В этот день Линда внимательно следит за тем, чтобы не надеть ничего, что когда-то принадлежало Эйлин (не желая выглядеть уменьшенной копией старшей двоюродной сестры), и надевает то, что куплено на собственные чаевые: серую шерстяную юбку и черную кофту. Сейчас она откладывает деньги на кожаные сапоги.
Линде не стоило волноваться. Эйлин приезжает домой в футболке с разводами[68], только что из Гринвич-виллиджа[69], где она сейчас живет. Она не носит лифчика, на ногах у нее высокие кожаные сапоги, как раз такие, какие хочет купить Линда. На шее у нее бусы, на лице нет никакой косметики. Линда, которая на праздники накрутила волосы, после объятий внимательно оглядывает двоюродную сестру.
Девушки уединяются в своей комнате, и Эйлин рассказывает про магазины, где можно купить все, что нужно для употребления наркотиков, и про эротический массаж. Про ансамбль, который называется «Зе Мамае эндзе Папас»[70]. Про картофельные зразы и работу по проекту «Апворд Ба- унд». У нее есть парень, который играет на губной гармонике в блюзовой группе, и ей нравится музыка Сонни и Шер[71]. Она объясняет, почему женщины не должны пользоваться тушью для ресниц и почему волосы — это политический вопрос. Почему Линда, Пэтти и Эрин тоже не должны носить лифчики.
— Не стыдись своего прошлого, — говорит Эйлин Линде, когда другие выходят из комнаты. — Так поступало твое тело, а своего тела ты никогда не должна стыдиться.
Линда признательна за доброту, которая чувствуется в этом совете, но немало обеспокоена тем, что Эйлин о ней думает.
Во время рождественского обеда Джек от двери несется в квартиру с сообщением, что к Линде пришел гость. Она застывает на своем стуле за кухонным столом, зная, кто это.
— Ты пошла бы, посмотрела, кто это.
Томас стоит в коридоре, в руке — небольшая коробочка, неумело перетянутая скотчем. На нем пальто с поднятым воротником, уши покраснели от холода.
Она смущается от мысли, что не приготовила для него никакого подарка.
— Я не могу выйти, — говорит она. — Эйлин приехала.
Похоже, он обиделся. Линда очень редко видела его таким, и от сознания того, что она причинила ему обиду, сдавливает грудь.
Он протягивает коробочку.
— Это тебе.
От смущения и угрызений совести Линда забывает о приличиях. Она открывает подарок в коридоре, пока он неловко стоит, сунув руки в карманы. Чтобы снять липкую ленту, требуется целая вечность. В коробочке лежит золотой крест с крошечным бриллиантом в центре. Золотой крест на цепи. На записке написано: «Магдалине».
— Повернись, — говорит он. — Я его надену.
Она чувствует на своем затылке его пальцы — слишком большие для изящной застежки.
— Я сама, — отвечает она, когда Джек, не в силах сдержать любопытства, открывает дверь, чтобы еще раз взглянуть на таинственного незнакомца. У Линды не остается выхода, и она приглашает Томаса войти.
Она видит это все в глазах Томаса: обои с потеками в углу, рождественский стол рядом с раковиной, полной тарелок. Полку, замусоренную крошками и картофельной шелухой, рыбу в сковороде. Висящую над столом лампу, которую так часто задевают, что абажур треснул.
Они входят в берлогу с клетчатым диваном. Запах табачного дыма облаком висит в воздухе. Телевизор включен, показывают специальную рождественскую программу.
"Их последняя встреча" отзывы
Отзывы читателей о книге "Их последняя встреча". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Их последняя встреча" друзьям в соцсетях.