— Для тебя Нелл, «Чэмпнис». Я знаю, что ты возражать не будешь. Ты, дорогая, располнела излишне. — Она протянула дочери толстый конверт, а тощий — Тэлли. — А для тебя, Тэлли, «Британские авиалинии». Не знали, куда ты захочешь полететь, тебе самому решать, какой выбрать маршрут.

— Отличная идея, — сказал Тэлли, с нетерпением разрывая конверт и доставая содержимое. — Благодарю, мама. Спасибо, Гэл.

Его благодарный поцелуй отвлек внимание матери от дочери. Нелл, не веря своим глазам, смотрела на хрустящий конверт кремового цвета с выдавленными красными буквами и чувствовала, что глаза наполнились слезами, слезами унижения. Путевка на отдых на оздоровительной ферме! И это от матери, которая, кажется, искренне не догадывается, какую боль причинила этим подарком. Нелл вслепую открыла свою сумку, стоявшую у ее ног на полу, и сунула туда нераспечатанный конверт. Пока Нелл это делала, она могла справиться со слезами и заставить себя улыбаться.

— Благодарю, мамочка, — сказала Нелл, наклоняясь, чтобы поцеловать мать. — Огромное спасибо.

— Я очень люблю ездить на оздоровительные фермы, — громко сообщил всем Гэл. — Вы оттуда приедете помолодевшей на десять лет.

— И, надеюсь, на десять фунтов похудевшей, — добавила Дональда так же громко. — Ну, не чудесно ли это, Нелл?

— Бедная девушка считает, что придерживаться диеты очень тяжело, — сообщила она всем посетителям ресторана, говоря это, по-видимому, своему мужу. — Небольшой толчок для начала — это фантастическая помощь.

Нелл еле сдерживала свое негодование. Ее затошнило. Желудок сильно сжало, но она знала, что сдержится. Она должна все стерпеть и выглядеть довольной.

— Да, фантастическая! — чуть слышно произнесла Нелл.

После обеда, проезжая по Пикадилли, Нелл заметила, и не в первый раз, как длинные ноги Тэлли исчезают в темноте, в тени под приборной доской «БМВ». Ноги в прекрасно сшитых темно-синих брюках, которые он надевал к модной куртке из жатого льна цвета беж, казались Нелл очень длинными. Даже когда Тэлли склонялся над рулем машины, на его животе не образовывалось складок. Руки брата, умело управлявшие рулем, были загорелыми, с длинными ухоженными пальцами. Пока Нелл терзала собственные бледно-розовые толстые пальцы, она должна была спуститься по сиденью вперед, чтобы упереться в пол ногами — намного короче, чем у прекрасно сложенного Тэлли. Из окон машины Нелл видела пары элегантно одетых театралов, возвращающихся в гостиницы. Смеющиеся, отобедавшие люди выходили из «Пиццы» в парке, из «Кафе тяжелого рока», подталкивая и зовя друг друга, гибкие и ловкие, в свободных рубашках и обтягивающих джинсах. Казалось, они из другого мира, который Нелл недоступен, — и не только из-за скорости движения и тонированных стекол.

— О чем ты хотела поговорить? — спросил Тэлли, поворачивая руль, чтобы свернуть на Пикадилли. Слева, когда они пересекали перекресток Найтсбриджа и выезжали на Кенсингтон-Гор, засверкали ярмарочные огни Гэрродса. Неожиданно Нелл очень живо вспомнила, как однажды встретила здесь известную поп-звезду, с несчастным видом бродившую по отделам, торгующим едой. Она была одета в объемный кафтан какой-то народности и беспрерывно прихлебывала из картонки свежевыжатый апельсиновый сок, крепко сжимая картонку в пухлом кулаке. Это было незадолго до того, как певица умерла. От чего? Сколько ей было лет?

Сделав усилие над собой, Нелл вернулась к настоящему.

— О том, что стукнуло двадцать девять, — ответила она. — Я хочу, чтобы ты задержался у меня ненадолго. У меня есть хорошее бренди.

Тэлли кивнул и нахмурился. Он думал о Джемме. На самом ли деле она ждет его, чтобы преподнести подарок на день рождения — свое прекрасное, ароматное и гладкое тело? Тэлли представил, как Джемма, обнаженная, лежит на их кровати королевского размера, но почему-то не почувствовал вожделения. Тело Джеммы доступно всегда, а поговорить с сестрой тет-а-тет ему удавалось все реже и реже, поэтому Тэлли даже обрадовался представившейся возможности провести остаток вечера с Нелл.

Улицы с домами за «Олимпией» были пустые и тихие, хотя свет горел почти во всех окнах. Единственным напоминанием об обеде Нелл служили подвядшие лилии, сейчас источавшие сильный аромат. Обеденный стол был придвинут к стене, на нем стояла швейная машинка, которая потонула в море разноцветных кусочков ткани, — доказательство изготовления новой лоскутной работы. Нелл показала на столик рядом с диваном, покрытым плотной хлопчатобумажной тканью. На нем стоял поднос с несколькими бутылками и бокалами.

— Налей себе арманьяк, — сказала Нелл, — а я приготовлю кофе.

Когда они, довольно неловко, уселись на одном конце дивана, покачивая бокалы с бренди и глядя на пар, поднимающийся из красивых фарфоровых чашек с черным кофе, Нелл спросила:

— Куда ты хотел бы полететь в отпуск?

Тэлли сделал большой глоток арманьяка, поставил бокал и, вынув конверт из внутреннего кармана, достал тонкий проспект «Британских авиалиний» и открыл его.

— Точно не знаю, — сказал он. — Это на две сотни фунтов. Для полета в Париж на двоих маловато. Мама не оставляет надежду! Никогда ей не нравилась Джемма. Что ж, думаю, что это взаимно.

— Ты не хотел бы отдохнуть вдвоем в Глазго? — Нелл сказала это с напором, решительно, будто долго это обдумывала. — На это достаточно.

Тэлли посмотрел на нее ошеломленно.

— Глазго? — повторил он. — Да зачем же мне туда ехать? Жители Глазго думают, что «Глазго живет», и начнут досаждать нам ужасными разглагольствованиями о Боге и звездах, но, боюсь, это меня не убеждает.

— Ох, Тэлли, неужели ты не хочешь побывать в городском театре, покататься на трамвае — да мало ли что еще? Сейчас Глазго уже не провинциальный городишко.

— О’кей, дарю тебе все это. — Тэлли вопросительно выгнул бровь. — Но я не ценитель культуры. Назови мне хоть одну причину, по которой именно я должен посетить Глазго? Только не говори о возвращении к своим корням.

— Такое может сказать бабушка Кирсти, — лукаво усмехнулась Нелл, — а я только шепну: ячменные лепешки татти.

Тэлли поднял руку, покорно сдаваясь, и засмеялся. Выражение его лица стало естественным, и он сразу помолодел на несколько лет.

— О’кей, лепешки татти — очень веская причина. В самом деле я могу съесть целую кучу лепешек, жаренных с беконом. Все эти креветки и листья салата не могут насытить мой желудок.

— Но ты только что устроил омарам термидор, — возразила Нелл. — Страшно даже подумать, сколько они стоили.

— Да, я обожаю, омары, — испытывая наслаждение, произнес Тэлли. — Хорошо, что Большой Гел не отделался треской и чипсами. Я заметил, что ты себя тоже не ограничивала, — закончил он ехидно. — Особенно в булочках.

Нелл вспыхнула.

— Я их ела, чтобы досадить маме.

На ее круглом разрумянившемся лице выразилась обида.

— С ее стороны зверство — посылать меня в Чэмпнис. Смешно рассказывать всему свету: «Бедная девочка считает, что сидеть на диете тяжело!»

Ее подражание материнскому голосу было настолько точным, что Тэлли рассмеялся.

— Не хихикай, — остановила его Нелл. — Вот у тебя все отлично. Ты просто чертовски строен. — Она глотнула как следует бренди и передернула плечами.

Стало тихо. Детьми Нелл и Тэлли мало были вместе, потому что их отправили в разные школы, а потом, подростками, они учились в разных школах-интернатах. И у них не было той органичной близости, какая должна была бы быть между двойняшками.

Тэлли смотрел на сестру, с удивлением отмечая про себя, что ее он понимает лучше, чем Джемму.

— А что ты имела в виду, когда спросила в машине, каково это, когда стукнет двадцать девять? — наконец спросил Тэлли.

Нелл ответила быстро, и с такой горячностью, которая его поразила:

— Это очень солидный возраст, ты так разве не думаешь? К двадцати девяти уже следует чего-то добиться в жизни. Я хотела спросить: то, где ты сейчас, — это то место, где ты хотел бы быть? И стал ли ты тем, кем мечтал стать?

Нелл ожидала, что ее брат опять скептически засмеется и потребует объяснить, почему для этого пустого разговора она затащила его сюда среди ночи, но, к ее удивлению, Тэлли не засмеялся. Вместо этого он задумался на несколько секунд над ее вопросом. Потом заговорил, и его ответ удивил Нелл.

— Я думаю, ты так говоришь потому, что недовольна собой. И я чувствую то же самое.

— Хочешь сказать, что я тебе тоже не нравлюсь?

— Нет, глупенькая. Я недоволен собой.

Нелл недоверчиво хмыкнула:

— Это просто нелепо! Ведь в тебе воплотилось все, о чем я мечтаю: ты стройный, обаятельный, умный мужчина, — намного интереснее меня. — Она поставила рюмку и прижала колени к груди. Раскритиковав себя, Нелл порозовела от смущения..

— Но ты добрая, гостеприимная и щедрая. У тебя есть настоящие друзья. А я — циничный, агрессивный, грубый и, видимо, вообще неспособен к человеческим нормальным отношениям, особенно с женщиной. Боже мой, Нелл, даже разговаривая с тобой, я стараюсь доказать свою мужественность! Я лишен добросердечия. Я думаю только о том, как достать деньги и на что их потратить. Неужели этому можно позавидовать?

Склонив голову набок и положив подбородок на колени, Нелл напоминала нахохлившегося воробья.

— В наш век молодых профессионалов многие посчитали бы это вершиной своих достижений, — возразила она. — Быть богатым, красивым, стройным престижно, а иначе почему же все этого хотят?

— Хотят этого? — переспросил Тэлли. — Но я не так богат. У меня просто есть золотые украшения и солидный счет в банке.

— У тебя автомобиль «БМВ», часы Патека Филиппе и профиль Мела Гибсона, — заметила Нелл. — Мне это кажется неплохим «ярлыком»[7].

— Ха-ха, сегодня день каламбуров, — натянуто улыбнулся Тэлли и сделал хороший глоток бренди. Собственное имя его раздражало. Это была короткая форма имени Талейран. — «Господи, какое ужасное имя. Зачем меня так назвали? Намного лучше — Нелл», — думал Тэлли. Однако многие считали, что имя «Тэлли» подходит ему — нравится это Тэлли или нет. Длинная прядь светлых волос упала на один глаз, делая его похожим на взъерошенного растерянного мальчика. Скорбное выражение лица усиливало это впечатление.