Ольга Лебедева - Игры кавалеров

Татьяна первое время усердно проверяла все расходы. Даже нарочно завела самодельно сшитую приходно-расходную книжку счетов по части управления Ларионовкой, в которую полгода регулярно вписывала все доходы и расходы. После чего успокоилась, доверившись во всем рачительному немцу, сумевшему обустроить имение, и вернулась к своему привычному, тихому и размеренному образу жизни.

Женихов в округе подходящих как не было, так и нынче не осталось. Хотя в первые послевоенные годы многие московские семьи, прежде проводившие в Белокаменной всю жизнь, за исключением отдыха за границей, на водяных курортах и летних пасторалей в родовых имениях и усадьбах, еще были разбросаны по центральным губерниям Российской империи. Но едва Наполеон был изгнан и посрамлен, как они потянулись обратно, либо в северную столицу, счастливо избежавшую нашествия двунадесяти языков во главе с бесноватым корсиканцем. Соседи же Ларионовых из числа молодых людей по большей части служили в армии, многие и вовсе не воротились с полей брани.

Поэтому наши подруги довольствовались обществом друг дружки и не торопили судьбу. Обе свято верили, что блистательное женское счастье непременно поджидает их где-то за поворотом. Об этом каждой, и Оленьке, и Татьяне, частенько случались верные приметы на Крещение в образах блестящих молодых людей с положением в обществе и, разумеется, писаных красавцев. И за границею, в Германии, у Ольги имелся нареченный, весьма неглупый и симпатичный молодой человек, Владимир Оболенский.

Татьяне было в ту зимнюю ночь и еще одно видение, суть которого она поняла смутно. Ключница Настасья предположила, что привидевшийся молодой барыне ледяной пруд с вмерзшими повсюду серебряными рыбками, ослепительно блиставшими чешуей, сулят грядущее богатство. Но Татьяна ключницу высмеяла.

— Будто не знаешь ты, Настасьюшка, что после геройской гибели Дмитрия Федорыча одна я осталась в нашем роду, как перст, — усмехнулась она в ответ на слова глупой бабы, божившейся, что сия примета не врет. — Потому наследства ждать неоткуда. Разве только котел со златом-серебром на дне пруда прячется? Да ведь наш Карл Францевич сколько оттуда выудил — все уклейки да берши с карасиками. А злата с серебром — ни понюшки!

И тут вдруг приключилось такое! Средь бела дня, а точнее, в темную ночку смиреннейшая и рассудительная Татьяна надумала сбежать из дома. И с кем? С женишком, новообъявившимся, о котором Оленьке ни сном ни духом известно не было! А еще подруга называется…

Теперь же Оленька спешила в опустевшую Ларионовку не праздного любопытства ради. Карл Францевич прислал ей краткую весточку с конюхом — в имении девицу Ланскую дожидается человек, по виду столичная штучка, с письмом для нее. А письмо — от милого дружочка, Татьяны. Вот теперь, чай, все и откроется!

Дворянин, поджидавший Оленьку в усадьбе ее лучшей подруги, был невысокого роста и изящного телосложения. Узкий сюртук его походил скорее на корсет, а цветок в петлице, хоть и слегка увядший, свидетельствовал о том, что этот денди привык следить за собой даже в такой глуши, заснеженной и безмолвной, где на пустынных дорогах безраздельно правят бал вьюги и ледяные ветра.

— У вас ко мне письмо? — коротко кивнув вместо приветствия, первым делом спросила она.

— Сударыня…

Гость оглядел ее с головы до ног внимательным взором, что выглядело бы почти неприличным, если б не исключительные обстоятельства их встречи. Тут уж, как говорится, не до светских условностей!

— Вы в действительности Ольга Петровна Ланская? — уточнил он.

— Действительно, сударь, — в нетерпении пожала плечиками Оленька. — А вы кто, новый полицмейстер? Вам, быть может, и пачпорт требуется?

— Нет, не полицмейстер, — нервно качнул он красивой, благородной формы головою с изящными завитками темно-русых кудрей на висках. — Но у меня и вправду личное письмо для вас…

— Так давайте же, чего рассусоливать! — грубоватым тоном потребовала Оленька. Так она сейчас тщетно пыталась скрыть от незнакомца свои тревогу и волнение, нараставшие в ее сердце с каждой минутой все более.

Сургуч на конверте был сломан и почти весь раскрошился. Это был еще один дурной знак!

«Сердечный дружочек Оленька!

Прости, что не свиделись. Уезжаем нынче в Петербург без всякого промедления. Со мною мой счастливый избавитель, ему я обязана своею честью, добрым именем и самою жизнью. Всеволод Георгиевич человек в высшей степени благородный и порядочный. Он составит мое счастие, теперь в том уж нет моих сомнений. Я непременно навешу тебя, когда выйдут все сроки. У меня нынче все хорошо, а в скором времени, даст Бог, будет еще лучше.

Твоя всем сердцем Таник».

Оленька Ланская стремительно перечитала письмо вдругорядь, да так и впилась глазами в последнюю строчку. Сердце ее стремительно заколотилось, яркий румянец выступил на щечках с очаровательными ямочками.

Вот оно! Так и знала… Сбылись ее худшие предположения. И смертельная бледность стала быстро заливать ее лицо.

— Вам дурно? — с участием наклонился к ней приезжий дворянин. — Позвольте предложить воды?

Он не проявил никакого видимого интереса к содержанию письма, да оно и понятно — сургуч-то изломан. Небось не удержался, заглянул, мошенник. Это ведь только про дам вечно твердят, что-де любопытны, кавалеры же и прочие люди света — наихудшие сплетники из всего рода человеческого.

Но, даже прочитав от корки до корки, истинного содержания этого письма Татьяны Ларионовой к Ольге Ланской никто не мог бы понять в целом свете. Потому что именно в нем спустя долгих пятнадцать лет их дружбы Оленька увидела тайный знак. И он означал лишь одно — смертельную опасность!

— Давай уговоримся раз и навсегда, Олюшка, — сказала тогда Татьяна. Разговор этот происходил знойным июльским полднем, на берегу того самого пруда в Ларионовке, где в ту пору была обустроена купальня для юных барышень. Обе девочки пребывали в том возрасте нежного отрочества, когда все надежды розовы и смутны, люди прекрасны, а впереди ожидает лучезарное счастье, огромное, блистательное и оттого немного пугающее.

— Что бы с нами ни случилось в жизни, ничто не должно сломить нашей дружбы.

— Ничто, — клятвенно выдохнула Оленька. Но тут же возразила, по своей давней привычке во всем докапываться до самой сути.

— А если что-то окажется сильнее нас? Нашей дружбы?

Обе девочки глянули друг на дружку, глаза в глаза, и вдруг дружно прыснули. В ту минуту им казалось странным и невероятным, что нечто способно помешать им, встать на пути или даже — невиданное дело! — разлучить их. Правда, каждая понимала, что когда-то начнется взрослая жизнь, обе будут важными дамами и выйдут замуж. Причем непременно за гвардейских офицеров — заветная мечта Тани, которую Оленька в принципе разделяла!

— И все-таки, Таник? — затормошила подругу Оля. — Мы же не станем просто так сдаваться, верно?

— Не станем, — подтвердила юная барышня из Ларионовки. — Если враги окажутся сильнее нас, мы… мы… Мы пошлем друг другу письма! — просияла она.

— А если письмо перехватят? — усомнилась всегда немного скептически настроенная Оленька. Она была прирожденной реалисткой с младых ногтей и уже тогда стремилась во всем расставить точки над «i».

— Ну и пусть перехватывают, — с жаром продолжила Таня. Она уже все обдумала заранее, вооруженная опытом десятков французских и немецких романов, проглоченных долгими зимними вечерами или спасаясь от летней жары в беседке, увитой плющом и плетьми дикого винограда. — Слушай, что я скажу.

Выслушав подругу, Оленька пришла в полный восторг. В самом деле, план Татьяны был одновременно и прост, и удивительно хитроумен. Весь секрет таился в тексте их будущих писем, в одной-единственной точке, а еще точнее — в ее отсутствии.

Подруги и прежде обменивались записочками в кокетливых конвертиках с вензелями, вкладывая в надушенные листочки бумаги лепестки здешних диких роз или нежные цветки фиалок. Но отныне они решили использовать тайный знак.

— Это станет нашим с тобою секретом, — важно сказала Таня. — О чем бы мы ни писали друг дружке, теперь в конце последнего предложения мы не будем ставить точку. Это должно означать, что все хорошо и расчудесно. А коли случится беда и понадобится помощь, точку надобно поставить.

План Татьяны был и в самом деле прост как все гениальное. Воображая себя героинями все тех же романов, девочки знали, что любое письмо, а тем паче с просьбой о помощи можно перехватить. И тогда отсутствие точки в одном из предложений может насторожить лютого врага или коварного завистника. Зато присутствие ее в конце последней фразы никого не насторожит. В этом и заключалась тайна.

— Это будет наш с тобою секрет, — пообещала Таня. — Смотри же, не забудь.

Конечно, это была всего лишь тайная игра, детская шалость. Но использовать ее в их девичьей переписке было так увлекательно и романтично, что обе девушки мало-помалу привыкли пропускать в своих письмах последние точки. Иногда одна из них забывала условный знак, иногда — специально проверяла подругу. И так продолжалось все время их дружбы, и ни одна из девушек не подозревала, что однажды придет день, когда их секрет понадобится по-настоящему, всерьез.

«…У меня нынче все хорошо, а в скором времени, даст Бог, будет еще лучше», — вновь перечла Оленька злополучную последнюю строку Таниного послания, каждое слово которой, каждая буква, казалось, наливалась сейчас прямо на ее глазах тревогой и ощущением таинственной, неведомой опасности. А главное — точка.

Она беззвучно кричала ей о том, что подруга попала в беду. И оттого все письмо было ложным, приобретало иной, скрытый смысл. И она, Ольга Ланская, непременно расшифрует его, докопается до малейшей крупинки смысла.