Ольга Лебедева - Игры кавалеров

— Ты лишил нас единственного спасения? Ради того, чтобы сообщить о своем приезде выжившей из ума тетки?

— Ты несправедлива к ней, — возразил коварный Владимир. — Систер вполне трезво смотрит на жизнь. И, кроме того…

— Нет, я просто не знаю, что я сейчас с ним сделаю!! — перебила его Ольга, буквально испуская глазами молнии и едва не скрежеща зубами, точно разъяренная волчица.

— Пощадите его, Ольга Петровна, — вступился за друга усмехающийся Оленин. — Ручаюсь, у Владимира были веские основания даже для столь странного и эксцентричного поступка.

— Экс-цент-рич-но-го… Вот именно, — эхом откликнулся из-за его спины Оболенский, посчитавший разумным воздвигнуть между собою и своею рассерженной невестой надежную преграду в лице верного товарища. — Погодите, скоро вы убедитесь, что я был прав. Или не прав, — прибавил он, но уже гораздо тише, так что этих последних слов уже никто не смог бы расслышать.

— Друзья, мы совсем позабыли о Татьяне Дмитриевне, — меж тем напомнил всем Оленин. И все ошеломленно переглянулись: лишь теперь трое молодых людей вспомнили о своей подруге, оставленной ими, по сути, под домашним арестом.

— Именно поэтому, дорогая, я бы желал, чтобы мы отправились в путь как можно скорее, — проникновенным тоном заключил Орлов, заботливо и внимательно глядя на Татьяну. — Ваши друзья показались мне в высшей степени странными, они даже моего товарища Оленина сбили с пути и задурили ему голову совершеннейшей чепухою.

— Я не понимаю вас, сударь, — ответила Татьяна. — И мне не нравится, что вы так дурно отзываетесь о моих друзьях. Это дорогие мне люди — и Ольга, и Владимир, и…

— Видите ли, сударыня, — задумчиво произнес Орлов. Он прошелся по комнате и остановился у окна. — Ни в коем случае не хочу читать вам нравоучения, ибо сам их не терплю в свой адрес. Но в жизни каждой девушки, мне кажется, однажды приходит минута, когда не следует жить советами родителей или, упаси Боже, подруг. Так вы жили прежде, и что в итоге? Вы счастливы? Ваша жизнь наполнена глубоким смыслом? Вы можете назвать так прозябание в этой… этой глуши? Вдали от света, образованных людей, женских мод, наконец!

Нельзя же заживо хоронить себя в провинции, поймите. Я открою для вас свет! Вы будете приняты в лучших дома столицы. Будете блистать на балах и светских приемах. Вы станете подлинной царицей высшего общества!!

Он был удивительно, безумно красив в эту минуту, этот граф Орлов. Глаза его сверкали, ноздри раздувались, как у жеребца, возбужденного предстоящею битвой; весь его облик напоминал античного римского императора, всемогущего, привыкшего повелевать и отправлять на жизнь или смерть одним лишь царственным мановением руки.

Девушка невольно залюбовалась им. А граф смотрел на нее так страстно, точно желал проникнуть в ее душу, раскрыть все ее тайны и сомнения. А потом подарить ей совсем другой мир, другую жизнь, иную судьбу, сверкающую и лучезарную.

Видно было, однако, что графу поистине были безразличны и подруга его невесты, и ее друзья, и все ее прошлое с настоящим. Для него существовало только их будущее, и он желал приблизить его не медля, не колеблясь и не испытывая при этом никаких колебаний.

— Вы должны немедленно ехать со мною, Татьяна, друг сердечный! — воскликнул Орлов. — Оставьте колебания, отрешитесь от сомнений — нас ждет впереди одно лишь счастье и… и… благоденствие.

Последнее слово тоже было сказано с каким-то особенным нажимом, но девушка не придала тому никакого значения. Она лишь глубоко вздохнула, точно намереваясь кинуться в омут, и… не сделала этого шага. Лишь молитвенно сложила на груди руки и умоляюще смотрела на распаленного графа.

— Каков же будет ваш ответ, Татьяна Дмитриевна? — глухо молвил граф.

— Позвольте мне все же подумать. И посоветоваться с подругою. Поверьте, это сейчас — единственный близкий для меня человек, — тихо ответила Татьяна. — Довольно с меня уже поспешных и необдуманных шагов.

— А я? Разве моя любовь — не достаточное доказательство моих искренних чувств к вам? — покачал головою Орлов. — Моей преданности, заботы, внимания?

— Да, все это так, так… Но я прошу, я умоляю вас, граф — расстройте завтрашнюю дуэль! — взмолилась Татьяна. — Это ведь просто какое-то наваждение… И Владимир, и этот… молодой человек…

— Я вижу, вам симпатичен Оленин? — жестко усмехнулся Орлов. — Между тем вы не знаете, что этот молодой человек впрямую способствовал нашей с вами встрече.

— Как это? — недоумевающее переспросила Татьяна.

— Когда-нибудь я расскажу вам о его истинной роли в нашем… счастье, — пообещал граф.

Девушка вздрогнула: в его последнем слове ей на сей раз уже явственно послышалась злая усмешка.

— Позвольте мне сейчас побыть одной, — попросила она, чувствуя, что силы оставляют ее.

Граф с минуту молча глядел на нее, в то время как на его лице беспрестанно сменяли друг друга настроения и страсти. После чего он с достоинством поклонился девушке, отчеканил: «Как вам будет угодно, сударыня!» — и резко вышел, плотно притворив за собою дверь.

Татьяна несколько минут в замешательстве глядела вслед ему, на запертую дверь. После чего вскочила и принялась лихорадочно застегивать шубу. Находиться более одной, без дружеской поддержки, раздираемой сомнениями и страстями, было уже выше всяких ее сил.

Но пуговицы с крючками наотрез отказывались слушаться ее непослушных пальцев, и тогда Татьяна попросту накинула шубку на плечи и бросилась к двери.

В ту же минуту дверь распахнулась, и в комнату вошли Ольга, Владимир и Оленин. Очевидно, они видели выходящего с крыльца Орлова, потому что лица всех троих молодых людей были встревожены.

Татьяна, не говоря ни слова, бросилась в Ольгины объятия, и дала волю нахлынувшим чувствам. Рыдания разрывали ее душу, но странное дело — с каждою минутой ей становилось легче и светлело на душе. А Ольга лишь гладила ее по вздрагивающим от рыданий плечам, и у ней самой тоже стремительно влажнились глаза. Так что пришлось Владимиру рыться в карманах в поисках платочка.

Оленин подошел к ним, крепко обнял обеих девушек и тихо шептал какие-то нежные, ласковые слова. И странное дело: Татьяне почему-то казалось, что они обращены именно к ней.

Уже под вечер воротился Пров. К тому времени молодые люди расположились все вместе в Татьяниной светелке, дабы не подвергать ее более никакой опасности со стороны Орлова. Осиновский кучер передал Владимиру письмецо. Тот быстро пробежал его глазами, и на его устах заиграла мрачная, кривая усмешка.

— Так-так… — озабоченно пробормотал он, вовсе не утруждаясь объяснить хоть что-либо своим друзьям и невесте. — А что, братец, больше Марья Степановна ничего мне не передавала?

Пров виновато развел руками.

— Да вроде нет, барин. Токмо конвертик велено отдать. Правда…

Кучер для чего-то оглянулся, после чего понизил голос:

— Оченно антересовались, где вы да что… того-етого… В общем, так-то.

И Пров вновь развел здоровенные руки, точно намеревался заграбастать ими Оболенского и еще кого-нибудь прихватить в придачу.

— Ну хорошо, ступай, ступай, — отправил кучера Владимир. На лице его уже было написано откровенное разочарование. Впрочем, Оболенский был не из тех людей, что надолго поддаются унынию.

— Пожалуй, спать ложиться пора. Завтра трудный день, — сообщил он. — Секунданты зайдут за нами сразу после рассвета.

И в ответ на вопросительные взгляды своих друзей тихо прищелкнул пальцами.

— Утро вечера мудренее. Пойдем, Эжен, нам надобно с тобою кое-что обсудить.

И они удалились, оставив обеих девушек в совершеннейшем недоумении.

Ольга решила ночевать вместе с подругой. А для верности и безопасности Владимир приставил к дверям их комнаты Прова. Этот молчаливый здоровенный детина мог в одиночку выдержать, пожалуй, осаду даже всей наполеоновской армии — нашествия двунадесяти языков, как звали в России бесславно поверженное воинство Буонапарте.

Тем не менее под самый вечер молодые люди заглянули к девушкам проведать их, пожелать покойной ночи и заодно удостовериться, что Пров исправно несет службу у дверей двух молодых барынь.

Первым делом Ольга успокоила Татьяну. Ни о какой дуэли не могло быть и речи. Это было лишь уловкою, стремлением выиграть время — вот и все, что знала или о чем догадывалась Ланская. Но истинный смысл своей задумки Владимир не открыл даже собственной невесте, как та ни пыталась вывести скрытного жениха на чистую воду.

После чего они с Владимиром под каким-то разумным предлогом вышли, оставив Татьяну с Олениным одних в комнате.

— Знаете, Евгений, я все никак не могла найти удобного момента поблагодарить вас, — тихо произнесла девушка. — Позвольте выразить вам мою самую горячую и искреннюю признательность.

— Ну что вы, сударыня, пустое, — смутился молодой человек. — Я счастлив, что сумел оказать вам хоть какую-то услугу.

— Нет, не говорите так, — покачала головою Татьяна. — Если бы не вы, я просто не представляю, как жила бы дальше. Вы открыли мне глаза на Всево… на графа. Человек, способный обмануть любовь, способен на гораздо более дурные поступки, теперь я в этом уверена.

— Говорят, любовь слепа, Татьяна Дмитриевна, — задумчиво произнес Оленин. — Однако я убежден, сударыня, что настоящее, истинное чувство никогда не бывает таковым.

— Я бы, наверное, хотела… хотела поговорить с вами об этом. Но потом… Когда все закончится, — тихо молвила девушка.

— Всегда готов услужить вам, Татьяна Дмитриевна. Почту за честь, — пообещал молодой человек срывающимся голосом. И словно не в силах справиться с нахлынувшими чувствами, быстро повернулся и вышел из комнаты.

Татьяна долго смотрела ему вслед.