Иосиф Гольман - Игры для мужчин среднего возраста

– Он умер? – испуганно спросил ошеломленный Самурай.

– Живее всех живых, – сказал Док и довольно грубо ухватил профессора за кончик носа.

– Э-э-эй! – заорал очнувшийся взрывник-неудачник. – Больно же!

– То ли еще будет, – пообещал добрый доктор. – Мы тебя еще йодом будем мазать.

Док уже начал отходить от чудовищного испуга и был полон решимости отомстить. Сейчас все сказки про хирургов-садистов, рассказанные ему Береславским, станут былью.

– Док, я не виноват, – взмолился профессор. – Она должна была рвануть раньше.

– Обычное дело, – проворчал сзади Александр Веденьевич. – По скорости горения – плюс-минус десять процентов. Причем практически всегда минус.

Через несколько минут хорошенько помазанный йодом Береславский разглядывал дело рук своих.

Валуна на дороге не было.

Одна его часть – причем бо́льшая – сразу улетела в обрыв, вторая – меньшая – лежала на самом краю дорожного полотна. Ее поддели двумя ломиками, всегда лежавшими на всякий случай в «Ниве», и скатили вниз.

Не нужно объяснять, что Береславский в этот момент в деле не участвовал: разве можно тяжело раненному – и ломиком? Но давал ценные советы и вел отсчет – без «Раз-два-ухнем!» все же не обошлось.

Осчастливленный дед не знал, как благодарить новых друзей. И катать на катере обещал пожизненно, и нырять научить, и даже с друзьями-осьминогами чудовищной величины познакомить.

– Не надо, – буркнул усталый и перенервничавший Док. – У нас уже есть свое чудовище.

А Самурай подошел к Береславскому и попросил показать, что же все-таки остановило осколок гранита.

Это и Ефима заинтересовало: он только теперь в деталях узнал, как недавно помирал.

Береславский сунул руку в карман и достал пробитый посередине деревянный амулет Шамана.

Не зря старик вымачивал лиственницу.

– Ну ладно, – прервал затянувшуюся паузу Самурай. – Поехали в гостиницу.

И впервые за сегодняшний день естественно улыбнулся.

Мы летим в стареньком, но очень удобном «Ил-62» компании «ДальАвиа». Расстояния между кресел – почти как в бизнес-классе, в котором летит вся наша буржуазия. Ну и Ефим, конечно.

Попыхтел, посмущался, а за разницу доплатил – там-таки удобнее. И по рангу.

Часов через восемь будем в Москве. С каким удовольствием я обниму жену и поцелую сына! Устрою им вечером праздник – зарплату мне мои наниматели честно отдали прямо во Владивостоке.

А ночью устрою жене еще один праздник. Ну и себе тоже.

Заразил меня, что ли, Береславский своими излишествами? Последнюю неделю постоянно об этом думаю. А раньше вроде не такой озабоченный был.

Короче, еду хоть и не в бизнес-классе, но вполне состоявшимся гражданином, в том числе материально. Хоть и отказался от предложенной мне Ефимом трети бандитских денег, заныканных им за доставку несуществующего груза. Отказался без сожалений: все-таки это я разом лишил профессора полутора миллионов. Неудобно было грабить его еще на десять тысяч.

По этой же причине отказался от доли Самурай. Так что карманные деньги у профессора теперь имеются, и что-то мне подсказывает, долго они у него не залежатся.

А еще греет мне сердце летящий в багаже серебристый чемодан. Подобные штуки – одно из немногих, что заставляет меня думать о деньгах как о чем-то жизненно необходимом.

Но не чемодан с инструментами – и даже не близкая встреча с моими любимыми – причина моей тихой и неспешной радости.

Я потягиваю пивко, смотрю в круглый иллюминатор, и меня просто прет – как выражается наш уважаемый интеллектуал-профессор – от счастья самого моего существования на этой планете.

Мы летим над теми местами, которые только что проехали. С нашей высоты почти ничего не видно. Но все это проплывает у меня перед глазами. Без названий и определений, без мыслей и логики.

Одни только ощущения. И они прекрасны.

Я допиваю пивко, заказываю у стюардессы еще бутылочку – могу теперь себе позволить. А вскоре смогу еще больше: меня снова пригласили в Ирак, через месяц – отъезд. Это – гарантированная приличная жизнь моей семьи. И гарантированная нескучная жизнь для меня самого.

Любимые близкие. Любимая работа. Нескучная жизнь. Что еще нужно человеку для счастья?

А вон и Ефим по проходу протискивается. Сразу видно – большой человек. Враг диет.

К нам идет, с Олимпа – к плебсу. В руках – едреный коньяк: так ему надолго карманных денег не хватит.

На морде – улыбочка виноватая. Ну да, душой – пролетарий, а телом, извините, уже нет. Тело уже боярское, для эконом-класса неподходящее.

И очень классно, что он приперся: сам бы я к ним, в верхний свет, не пошел.

А почему – классно? Потому что «любимых близких» я в формулу уже вставил. Теперь надо придумать словцо для него.

Вот уж для него «любимый» точно не подойдет. «Любимый» – это уж еще раз извините. Это – к другим ребятам. В штанах в обтяжку.

Но – не чужой. После всех проистекших событий – точно не чужой.

Идет, улыбается, блестит своими ехидными очками – наверняка что-нибудь припас. Вот ведь гад.

О, нашел слово!

Он наш большой гад.

Причем ключевое в определении – наш. Это как американцы про диктатора Дювалье говорили: конечно, сволочь, но – наша сволочь.

– Садись, друг, – радушно пригласил я его на пустовавшее рядом место. И, не удержавшись, добавил: – Если влезешь.

И я уже знаю, что он скажет. Я тоже научился угадывать его мысли. Что-нибудь про козу.

А ведь действительно было смешно, черт возьми.

Так что садись рядом, старина.

А до Москвы осталось лететь 7 часов 52 минуты.

Деньги я начал тратить сразу, но – по делу. Купил на авторынке во Владике четырехлетний зеленый «Сузуки Самурай». Он мне понадобится для работы и чтоб с остатком денег добраться домой.

Остальные я распихал по банкам и фондам в соответствии с указаниями Береславского.

Обижался он, кстати, совсем недолго, хотя все наши с Доком хитрости просек мгновенно. И действительно здорово помог мне в финансовых вопросах.

Некоторую неловкость я, конечно, перед ним испытывал – не каждый же день отнимаю у друзей миллионы. Но уверенность в том, что они мне нужнее, меня не покидала. Несмотря на все наши разговоры о судьбах народов.

И что-то мне подсказывает, что я сумею изменить отдельно взятую судьбу маленького народа.

Он уже даже, может, чуть-чуть увеличил свою численность.

На этой мысли я не выдерживаю, обнимаю Татьяну Валериановну – благо японцы давно не выпускают ручные коробки передач и вторая рука у водителя лишняя – и целую ее в щеку. Она поворачивается ко мне, и теперь получается – в губы. Прямо в мягкие, алые, ласковые, нежные губы.

Но поцелуй длится недолго.

– Руль держи, маньяк! – указывает мне моя жена.

Да, она права. Руль надо держать твердо. Вполне возможно, что я в данный момент отвечаю уже за три жизни.

Меня вдруг захлестывает лихая счастливая волна. Я берусь за руль двумя руками, поддаю газа и жму на сигнал. И несемся мы по пустынной хабаровской трассе прямиком – я твердо в это верю – к нашему счастью.

Спустя два года

Времени после поездки уже прошло изрядно, однако льющаяся лента дороги по-прежнему часто снится Ефиму, и, просыпаясь в своей благоустроенной московской квартире, он всякий раз расстраивается.

Рекламное агентство «Беор» не только не развалилось, но даже увеличилось и окрепло. Хотя все же, пожалуй, не столько из-за бизнес-рвения Береславского, сколько вопреки ему.

Постоянно ходят разговоры о втором пробеге по тому же маршруту, но все как-то не складывается. И Береславскому иногда кажется, что уже, может быть, и не сложится. Любовей бывает сколько угодно, но первая – одна.

Да и с экипажами не все гладко. Например, два парня из второй машины – друзья и бизнес-партнеры одновременно – вдруг рассорились и совершенно разошлись. Это не редкость в делах, где крутятся большие деньги. Но почему-то сильно – и лично – расстроило Береславского. Может, потому, что эти парни тоже были частью его пробега?

Проблем ни с криминалом, ни с правоохранительными органами по возвращении не возникло. Наверное, некоторые персонажи и в самом деле никого не интересовали вне профессиональных отношений. А тем более после жизни.

Самурай многого достиг в реализации своих планов. Его артель работает. Территория официально застолблена.

Но и разочарований не меньше. Отдельные представители осчастливливаемого  – во, какое слово подобралось! – им родного народа вовсе не хотят осчастливливаться.

А хотят они водки.

И денег, чтобы покупать эту самую водку.

И идут из-за денег на многое, если не на все. Браконьерство в родной реке и мелкое воровство в родной артели – не самые неприятные из случавшихся за эти пару лет инцидентов.

А даже те, кто не пьет, далеко не все мечтают о работе в поте лица своего – тут Береславский в свое время попал в точку, Самурай постоянно вспоминает его рассказ о детдомовской девочке, не захотевшей взрослеть.

Но на то он и Самурай, чтобы не сдаваться. Да и нельзя ему проигрывать, пусть даже по-самурайски. Какое тут, на хрен, харакири, когда его пацанчик, первенец Серенька, уже почти бегает, хоть и придерживаясь лапкой за мамину юбку. А упомянутая мамина юбка оттянута вновь округлившимся животом – Шаман говорит, что в нем – девочка.

Вот с Татьяной Валериановной как раз никаких проблем. Даже удивительно.

Она и думать не хочет, чтобы возвращаться в грязный и душный город. Ей показалось гораздо более простым перенести на природу те городские радости, отсутствие которых максимально тяготило: например, теплый ватерклозет, горячий душ, газовую плиту. Это, кстати, не отняло у Самурая много сил и денег.

В театр и музеи они катаются в Хабаровск – всего-то пять часов езды на неистребимом четырехколесном тезке Самурая. Но ездят нечасто – своего, домашнего, театра вполне хватает.