– Но ты-то, разумеется, понимаешь, в чем главная ошибка Романовых? – не удержался Док. Однако толстую шкуру нашего профессора не пробил.

– Разумеется, понимаю, – согласился он. – Они не заметили дисбаланса. И этот дисбаланс их убил.

– Дисбаланса – в чем?

– Ну смотри. Мы – точнее наши правители – всегда должны выдерживать тонкий баланс. Мы – между Востоком и Западом. Между культом сообщества и культом личности.

– Так культ личности у нас же был, – не выдержала Смагина.

– Нет. У нас его просто неправильно называли, – объяснил профессор.

Ну конечно, вся страна называет неправильно, один он – правильно. Это – по-нашему, по-береславски.

– У нас как раз был культ общества, а не личности. Все, включая саму жизнь, – за страну, все – за Родину. И ладно бы за Родину, это хоть представить можно, а то и вообще за никому не ведомый, сугубо теоретический коммунизм.

Это и есть культ общества, культ муравейника. За царя, за Родину, за Сталина, за коммунизм – по большому счету, разницы нет, только название меняй. А реально – за муравейник.

Стаса потихоньку начинало перекашивать. Царь – это для него наверняка святое. «Как бы в «уазике» не начали строить баррикады», – подумал я.

– А на Западе тем временем строили именно культ Личности, – продолжил свою теорию Ефим. – Личности не правителя, а члена сообщества. Неосознанно строили, но под свое видение мира. Особенно с отступлением Средневековья. Здесь муравейнику уже места не было. Человек свободен. Человек сам принимает решения. Человек сам за себя отвечает, ни от кого не ожидая заботы. Именно потому, что свободен.

– Анархия – мать порядка, – снова подколол Док.

– Нет, – не поддаваясь на провокации, спокойно ответил профессор. – Анархии в этом случае не наступает, потому что свободные люди добровольно – подчеркиваю это – принимают на себя некоторые обязательства. Скажем, платить деньги на содержание удобных им центральных структур – достаточно прозрачных и переизбираемых структур, заметим, – ходить оборонять это свое образование от внешних врагов, решать проблемы с другими членами сообщества в рамках определенных алгоритмов.

– Ты считаешь эту модель более верной? – спросил Стас. Он, оказывается, вовсе не злился, а вполне академично оценивал аргументы оппонента. А то, что он будет оппонентом либералу Береславскому, я ни на миг не сомневался.

– Нет, – неожиданно для меня ответил Береславский.

А вот это уже действительно странно.

– Верная модель – только та, которая адекватно отображает реальность, – пояснил он. – Там, на Западе, эта модель действительно в основном верна. Но на Востоке она бы с треском провалилась, вздумай ее тупо, как коммунизм, начать воплощать в жизнь. Мы ведь, как всегда, посередине. И как только с середины сбиваемся, оказываемся в… – Он посмотрел на Смагину и так и не сказал, где же мы оказываемся. Потом продолжил: – Кстати, когда те же французы сбиваются к муравейнику – а это всегда у них происходит при социалистах: кормление всех подряд, деньги поровну, все равны, да здравствуют эмигранты и т. д., – у них тоже происходит коллапс. Потому что муравейник – не их модель.

– Чего-то не заметил коллапс во Франции, – не удержался я.

– Погоди еще, заметишь. Если социалистов не отодвинут. Так что на самом деле действительно все несложно. Просто любая модель управления должна соответствовать параметрам управляемого объекта. Например, у нашей вполне демократично избранной власти нет ни привычки быть прозрачной, ни привычки отчитываться перед гражданами. Зато есть манера сидеть прочно и оставаться надолго. Отсюда такое неистовое воровство и коррупция.

– Так мы-то в итоге кто? – снова спросил Стас.

– Мы, несомненно, муравейник, – растолковал ему профессор. – Но не как Восток. Потому что в среднем мы не вполне муравьи. А значит, мы должны понемножку пестовать свободных граждан. Но не так наотмашь, как в 90-е. Потому что мы – не Запад.

– А сейчас что с нами происходит? – решила уточнить Танечка. Любит она полную ясность во всем. И это мне в ней нравится.

– Типа – «усиления властной вертикали»? – спросил Береславский.

Мне даже интересно стало – неужели поддержит?

И ведь поддержал! Хотя не полностью.

– Когда уходили от «лишней» на тот момент свободы – было оправданно. Вообще неуправляемая ядерная держава – это уже опасность вселенского масштаба.

Ну а сегодня – это повторение прошлого. Остановиться-то сложно, хочется уж всех конкурентов додавить.

А вот как последнего додавят, тогда снова – в задницу, – на этот раз он произнес это слово. – Но уже не так глубоко и не так надолго, – напоследок утешил собравшихся профессор Береславский.

Что ж, не утопически, но достаточно оптимистично.

А мы тем временем порядочно отъехали от Хабаровска. Начинались мои родные места.

Дорога была неплохой – военные, которых тут немерено было, всегда поддерживали ее в отменном порядке.

Иногда – вот как сейчас – на прямых кусках трасса вдруг резко расширялась. Это остатки мышления времен тотальных войн: такие широкие и прямые отрезки должны были стать временными аэродромами, если постоянные разбомбят.

Сколько здесь закопано денег, подозреваю, никто не знает. Закопано бездумно и бесполезно.

– А что о нашем движении скажете? – усмехнулся Стас. – Для меня-то царь – не просто должность.

– Понимаю, – согласился Ефим. – Хотя и не разделяю вашей точки зрения.

– А как же вы с Андреем нашим сдружились? – засмеялся Стас. – Он-то не столь толерантен, как я. И придушить может.

– Я считаю Андрея умным и порядочным человеком. Даже не принимая его главных идей. И он, возможно, так же думает про меня. Вот и сдружились, – спокойно объяснил Береславский. – Да и нет проблем в том, что мы мыслим по-разному. У нас главное желание общее: чтоб страна, в которой мы живем, крепла и развивалась. И чтоб параллельно ее граждане жили лучше и веселее. А то в нашей истории, как правило, эти два процесса не совпадали. Танков становилось больше, а еды и свободы – меньше. Или наоборот.

– А что говорит Андрей о свободе в вашем понимании? – не унимался Стас.

– Плохо говорит, – сознался Береславский. – Правда, как человек религиозный, – не матом.

– И это вас устраивает?

– Нет, меня это не устраивает. Но многое из того, что он делает, очень полезно. Например, та же борьба с пьянством. Или культ многодетных семей, причем с детьми, выращенными любовно. Или противодействие тем из гостей страны, которые желали бы избавиться от ее хозяев. Разве подобная его деятельность не полезна? Я сам, например, очень тепло отношусь к Востоку. Очень люблю Китай и его жителей, не раз там бывал. Но как-то не хотелось бы мне однажды проснуться в пусть и богатой, но китайской Московии.

– Э-э, да вы, батенька, еще и националист… – опять подначил Док.

– Ничего подобного, – отбился Ефим. – Нет такой нации, которую я бы ненавидел. Значит, не националист. Но мне действительно хочется, чтобы Россия при всем своем национальном многообразии оставалась бы Россией, а не китайской провинцией и не Русистаном каким-нибудь. Ты мне это желание простишь, Док?

– Я-то тебе все прощу, – ухмыльнулся Док. – А вот простят ли тебя любимые либералы?

– И патриоты, – усмехнулся Стас. – Как-то вы опасно посередине прогуливаетесь…

– А мне, по большому счету, безразлично, что скажут о моих воззрениях те или другие. Мне главное, чтоб мои дети считали меня порядочным человеком. Остальное менее важно, – поставил точку Ефим. – И вообще пора менять тему. Мы нашу Татьяну Валериановну политикой уже замучили.

– Нет, почему же, – немедленно отозвалась та. – Мне даже очень интересно.

Но разговор о политике и в самом деле как-то увял.

Мы давно уже свернули с трассы на более узкую, но еще асфальтовую дорогу. Потом, после того как проехали райцентр, твердое покрытие как-то незаметно рассосалось. Исчезло оно не сразу, а постепенно – сначала появились редкие грунтовые проплешины, потом они участились и удлинились. А потом – уже закономерно – исчез сам асфальт.

Да он бы здесь и не был уместен. Начиналась настоящая тайга. Кое-где посреди дороги встречался низкий подрост, иногда его даже приходилось объезжать по обочине. Дорога явно не была оживленной.

– Никогда сюда не доезжал, – сознался наш водитель. А едем-то от Хабаровска меньше пяти часов.

Очень скоро понадобились и выдающиеся внедорожные качества «УАЗа». В первый раз – когда упавшая сосна перегородила дорогу. Либо надо было ее пилить, либо объехать по мелким кустам с краю, но по прилично наклоненному откосу. Выбрали второе, так как пилы не было, а топорами – до вечера махать. Высадились все, кроме Стаса. И Береславского, конечно.

Береславский объяснил, что необходимо уравновешивать машину. Но все и так поняли, что ему было просто лень вылезать. Вот ведь прикольный в этом плане мужик!

Правда, недавно я видел его вполне трудолюбивым. Когда он сооружал «подарок» для Гнедышева.

Впрочем, по откосу проехали без проблем. Ефим вновь оказался прав.

Второй раз это был довольно глубокий и быстрый ручей. Мост над ним окончательно прогнил, и мы переехали его вброд, предварительно прощупав дно. Для меня это было несложно – я ведь не Береславский.

А еще через полчаса тряски по корням, окончательно победившим бывшее дорожное полотно, мы въехали в наше село.

Это уже не было стойбищем – дома ставили из дерева, а два здания вообще были сложены из привозного кирпича. Но выглядело все как-то не очень столично.

Зато воздух был потрясающий. А с самого высокого места виднелся, причем по всей диагонали пейзажа, как любят выстраивать кадр фотографы, широкий изгиб нашей небольшой, неторопливой, но очень обитаемой реки.

Вот здесь я и живу. Точнее – хотел бы жить.

Я со страхом посмотрел на Татьяну. Она – на меня. И в ее глазах страха не было. А на губах была улыбка.

Неужели понравилось?

Нас прибежала встречать ватага таких же раскосых, как я, мальчишек. Их Таня осмотрела особо внимательно. Представляет, как будут выглядеть наши с ней детки? Ох, как бы я этого хотел.

– Здорово, дядя Володя! – разноголосо заорали они.