Береславский же находился в некоторой растерянности. С одной стороны, он вроде уже не прочь был переступить через некие свои неписаные запреты, признав их – внутри себя – нелепыми и необоснованными. Но с другой – девчонок было сразу четыре. И одна из них – наиболее ему приглянувшаяся – только что разделила с ним более чем интеллектуальное общение. Покупать после этого ее секс было как-то немножко западло.

А тут еще «третья сторона» объявилась, разом решив столь сложные морально-этические (или литературно-сексуальные?) проблемы: портвейн с наложившейся на него водкой явно собирался наружу, причем сразу всеми возможными путями.

Поэтому Ефим быстро достал деньги и расплатился с шатенкой.

– До свидания, – попрощались девчонки, выходя.

– Это был прекрасный вечер, – тепло сказала шатенка. И весело подмигнула Ефиму, вновь внося сумятицу в его было успокоившиеся чувства.

Вот такая проистекла ночка, предшествующая сегодняшней езде.

Береславский бросил взгляд в зеркальце заднего обзора. Обычный доктор был виден, социологический – нет.

– Ну как там наш Птицын? – спросил Ефим у Дока.

– Один глаз открыл, – сказал Док. – Сейчас голос подаст.

И Птицын подал голос. Заорал как резаный.

Ефим и сам уже все видел: прямо на него со встречной полосы сворачивал грязный темно-красный трехосный «КамАЗ».

«Господи, за что?» – только и успел подумать Береславский.

Он уже видел даже грязь на морде «КамАЗа». Даже неподвижное, как маска, лицо водителя.

Время измерялось секундами, и если б руки ждали приказа от головы, то через эти секунды Ефим и два его товарища превратились бы в кровавую смятку.

Но, к счастью, руки водителей с двадцатипятилетним стажем не ждут приказов от головы. Они действуют сами. Как и ноги, которые не только не давили на бесполезный тормоз, но даже успели нажать на полезный газ.

Выкрученные колеса и дополнительное усилие со стороны двигателя помогли быстрее вывернуть машину к правой обочине.

«Нива» получила-таки свой удар. Но не в лоб, как предполагала дорожная ситуация, а по заходящему на левый бок краю заднего «кенгурятника» – то есть по касательной.

Этого пинка – вкупе с усилием родного мотора – с лихвой хватило на то, чтобы немаленькая в принципе машина перелетела через боковой кювет. Причем не «мордой» вперед, а почти боком.

За кюветом она приземлилась на все четыре колеса, несколько раз дико подпрыгнула и понеслась под углом от шоссе сначала по кустарнику, потом по старой стерне, впрочем, с каждой секундой гася скорость.

Шум и треск при этом стояли ужасные, но и они не смогли заглушить удар, раздавшийся за спиной.

«Четвертый экипаж», – подумал Береславский.

Оглядываться не хотелось. Было так горько, как, пожалуй, никогда до этого.

– Сдай назад, – сказал Док.

– Что? – не понял Ефим.

– Быстрее сдай назад, – уже резче приказал Док. – Там люди.

Ефим заставил себя посмотреть в зеркало заднего вида.

На дороге, почти ее перегородив, стоял «КамАЗ». Его кабину не было видно. На остальных частях повреждений не наблюдалось.

Ефим теперь уже целенаправленно искал пострадавшую раскрашенную «Ниву». Не могло же быть – даже после такого удара, – чтоб от машины вообще ничего не осталось!

И обнаружил: «Нива» № 4 стояла, как и его собственная машина, на старом поле, тоже, по-видимому, сумев уйти от прямого столкновения. Присмотревшись, Береславский заметил, что ей все-таки досталось больше: все ветровое стекло в паутине трещин и, наверное, проблемы с передком.

Однако это явно не могло быть последствиями лобовой встречи с грузовиком. Скорее с ветками придорожных кустов.

Пятая «Нива» стояла на шоссе поодаль. Совершенно целая.

Но он же слышал отвратительный звук!

– Ничего не понимаю, – сказал Береславский.

– Между нами и «четверкой» влезла «Газель», – сказал Док. – Я ее видел. Давай назад, может, там есть живые.

Ефим развернул «Ниву» и поехал к месту катастрофы.

«Газель»-микроавтобус частично рассыпалась по дороге, частично буквально свернулась в металлический с торчащими наружу прутьями и слегка дымящий клубок.

Ее не было видно Ефиму с прежнего места, потому что останки микроавтобуса закрывались кузовом виновника аварии.

Живых в «Газели» не было. Не нужно быть врачом, чтобы понять: скопище окровавленных тряпок и выпирающих белых костей в той части кузова, где сидел шофер, не имело никакого отношения к жизни.

Больше никого внутри искореженного железа, к счастью, не наблюдалось.

Как ни странно, Ефиму стало чуть легче.

Да, человек погиб. Но не безвинно – Док сказал, что водитель «Газели» грязно обгонял и влез перед четвертой машиной довольно резко. Может, это и послужило причиной странных действий водителя «КамАЗа»?

– Док, сюда! – вдруг услышали они крики.

Ребята из пятой машины махали руками, находясь не менее чем в десяти метрах от дорожного полотна.

Док с предусмотрительно прихваченным медицинским чемоданом быстрой рысцой помчался туда.

Ефим тоже пошел, не желая оставлять его одного. Но идти не хотелось. Четверть века водительского стажа не оставляли надежд на лучшее. Смотреть же лишний раз на трупы – удовольствие не из приятных: Ефим никогда не мог понять радости зевак на месте аварий.

А Док уже вовсю копошился, встав на колени перед чем-то невидимым в высокой траве.

«Неужели живой?» – осторожно обрадовался Береславский, теперь мотивированно двигаясь к месту находки.

Там был ребенок, мальчик лет пяти. На вид практически без повреждений.

– Когда машину разворотило, он просто вылетел в дыру, – объяснял водитель пятой «Нивы».

– Он живой? – спросил Ефим Дока.

– Да, – кратко ответил тот.

– Почему не шевелится?

– Шок. Ефим, ты мне мешаешь.

– Извини. – Ефим не обиделся и отошел в сторону, сев прямо на пожухлую траву.

А рядом с «КамАЗом» на дороге начинался самосуд над шофером, который оказался таким пьяным, что запах перегара учуяли еще из кабины. Он в аварии вообще не пострадал, но сейчас вполне мог разделить участь водителя «Газели».

Ефим мог бы встать и прекратить процесс – его бы послушались. По крайней мере ребята из пробега, хотя у места аварии к этому времени собралось достаточно любопытных из проезжавших машин.

Но Береславскому вставать не хотелось. И на этот раз не из-за природной лени.

Он встал только тогда, когда до него вдруг дошло, что сдохни эта тварь сейчас от побоев – и может быть искалечена еще чья-то судьба.

Однако вмешательства не потребовалось: подлетели «Жигули»-«девятка» с синими милицейскими полосами и мигалкой. Избиение сразу прекратилось.

– Ефим, – услышал он голос Дока. – Не боись, все обойдется.

Мальчик уже был на руках их автолидера, водителя первого экипажа. Пацан что-то говорил Василию, а здоровенный парень старался стоять так, чтоб мальчишка не увидел остатков «Газели».

– Это был его отец? – спросил Береславский.

– Говорит – нет, – сразу понял Док. – «Газель» – маршрутка. Его на остановке посадила бабушка, а встретить должна мать. Но сначала надо в больницу, сотрясение-то наверняка имеется. Дня на два-три на выдержку, если все нормально. Я пересяду в первую машину, отвезем мальчишку побыстрее.

– Конечно, – согласился Ефим. Как водитель Василий был на сто очков впереди Береславского. Значит, ему и везти ребенка.

Ефим подошел к мальчику и спросил:

– А где тебя мама будет ждать?

– В Глебовке, – ответил внешне вполне пришедший в себя пацан.

«Теперь надо будет не проглядеть Глебовку», – подумал Береславский. Это ж с ума сойти, когда ждешь мальчишку, а он так и не приезжает. Когда еще ей из районной больницы сообщат. Да и сообщат ли…

– А вдруг в ней не одна остановка? – это уже подошедший Птицын спросил.

– Глебовка – маленькая деревня. И прямо на трассе стоит, – успокоил Ефим, перед каждым этапом тщательно изучавший карту. – Подберем женщину и довезем до райбольницы.

– Конечно, конечно, – одобрил Птицын. Он был готов опоздать на рейс еще раз, если это кому-то пойдет на пользу.

Гаишники тем временем начали свои измерения. Пьяного водителя увезли на другой – не дэпээсной – машине. Василий с Доком и ребенком умчались дальше по трассе.

Пора было ехать и остальным.

Глебовку Ефим с Птицыным, пересевшим на переднее место, в четыре глаза определили быстро. Молодая женщина уже стояла у остановки. Ефим остановился, вышел из машины и, стараясь не напугать, объяснил ситуацию, напирая на то, что мальчуган невредим.

Потом довезли ее до районной больницы. Когда она скрылась в дверях, поехали дальше.

Вообще-то этот переезд планировался как один из недлинных. Но сначала «прыжки», а потом авария привели к тому, что в Улан-Удэ попали ближе к вечеру.

Планов на его позднее окончание Ефим не строил – ему еще надо было везти в аэропорт Рыжего.

Так что даже не выпили напоследок.

До аэропорта доехали очень быстро.

Птицын махнул рукой, улыбнулся на прощание и, пламенея головой, прошел сквозь узкую дверь на спецдосмотр.

А Ефим почему-то еще долго смотрел ему вслед.

Нет, никакого предчувствия у него не было.

Просто грустно, непонятно почему.

А может, так и должно быть? Чтоб было грустно, когда расстаешься с хорошими людьми?

Даже не зная о возможных предстоящих превратностях судьбы. Потому что если еще и заранее знать, так лучше вообще не рождаться – все равно конец известен.

Что касается доктора социологических наук, то Птицын сначала попал под машину. Это случилось через год, в начале зимы. Шел с рекламного фестиваля, в снегопад, не заметил летящие «Жигули».

Травма была не слишком опасна: пока Ефим собирался его навестить – сломанная нога Рыжего успела срастись.

Береславский позвонил узнать, когда выписывают, а он уже умер от воспаления легких. Объяснили – тучные люди тяжело переносят неподвижность.

Так что свиделись только в церкви, на отпевании. Пришло много народу – горластого и доброго Птицына все любили. А он лежал в гробу с ленточкой, опоясывающей лоб, нереально тихий, и борода была не рыжей, а серой.