Этот урод, покойник, пригнал к нему на свидание тупого водителя нафаршированной «Нивы».

Плохая была идея. Тот так славно – и втемную – воплощал замыслы Скрепера. Уже полстраны проехал. Ан нет, теперь перешел из разряда «болванчиков» в разряд игроков.

Да и не такой уж он тупой, этот водитель. Жадный – да. Вон как клюнул на халявную тачку, красная цена которой – пять тонн баксов. Но не тупой. И, к сожалению, не самый трусливый – это было понятно по репликам, которые прозвучали на их импровизированной очной ставке.

Так что тут тоже надо было хорошо подумать, что говорить и  как говорить.

Встреча с Береславским состоялась через полтора часа. Кафешка на пересечении двух центральных улиц была достаточно оживленная. Место самое подходящее – никто не вспомнит.

Скрепер уже успел подготовиться к беседе, а вот рекламный профессор, похоже, нет.

Пальчики подрагивали, в голоске слабость прорезывалась.

Хотя, с другой стороны, никак не ожидал он увидеть живого Скрепера.

(«А почему не ожидал? – вдруг проснулась смелая такая мыслишка. – Он же не знал о наших с Петром Николаевичем взаимоотношениях. И уж тем более не должен был знать про то, что случилось сегодня с домиком Гнедышева. Или должен?»)

И еще одна вещь: когда охранник в первый раз открывал окно, почудилось Скреперу что-то такое знакомое, желто-голубое на том берегу реки.

Когда второй раз смотрел, уже не до того берега было, больше этот интересовал. Может, все-таки надо было чувака на пристани попытать?

Но сам же себя и оборвал: явно сдувшийся профессор никак не тянул на роль ликвидатора гангстера-депутата Гнедышева.

– Что, не ожидали увидеть? – подчеркнуто вежливо – он же не хам Гнедышев – спросил Скрепер.

– Не ожидал, – согласился Береславский, так и не сумев взять себя в руки.

– Да вам-то мое появление ничем не грозит, – мягко улыбнулся собеседник. – Я не Петр Николаевич. Я умею ценить соратников.

– А мы уже соратники? – уточнил Ефим.

– А как же. Полстраны провезли груз, полстраны осталось.

– А Гнедышев не против?

– Я его грохнул, – просто объяснил Скрепер.

– Тоже хорошо, – улыбнулся Береславский. Его такая версия более чем устраивала.

– Так что, продолжаем отношения?

– А у меня есть выбор? – с сомнением спросил Ефим.

– К сожалению, нет, – спокойно констатировал Скрепов. – Вопрос был риторическим.

Ефим секунд на тридцать взял тайм-аут.

– Ладно, согласен, – наконец согласился рекламист. – С вас двадцать тысяч долларов.

– Что? – чуть не подавился слюной Скрепер. – Что?

– Что слышал. – Вот теперь профессор точно взял себя в руки. Наверное, помогла сумма.

Настал черед задуматься Скреперу. Что-то глубинное подсказывало ему, что бесплатно этот товарищ работать не будет. Но решил на всякий случай поддавить.

– Кстати, расписка ваша, которую вы писали Гнедышеву, находится у меня.

– Можешь ею подтереться, – ласково улыбнувшись, перешел на дружеское «ты» рекламист.

– Не понял, – с угрозой выдохнул Скрепер. Но как-то неубедительно.

– У тебя – расписка, у меня – груз, – объяснил профессор.

Вот теперь Скрепер понял. Он таких уже встречал. Деньги достались легко, первый страх прошел, и сейчас он себе кажется этаким сицилийским доном. Самое неприятное, что наказать его, конечно, можно и нужно, но потом. Потому что сейчас без него не обойтись.

– Хорошо, – сдержав мат, выдохнул Скрепер. – Но двадцать не пойдет. Есть только пять.

– «Я думаю, торг здесь неуместен», – поправив очки, строго процитировал профессор.

Эта сволочь явно издевалась над ним. Злоба начинала заливать глаза Скрепера.

– Есть еще вариант, – сказал он.

– Какой же? – поинтересовался Береславский.

– Пришить тебя прямо здесь. Как Гнедышева.

– Ну, с Гнедышевым вы уже один раз ошиблись. – И куда девалась его трусость? Похоже, действительно возомнил себя гангстером.

Больше всего сейчас Скреперу хотелось дать этому уроду по жирной шее. Но, по сути-то, он прав. Без Береславского – и всего этого вонючего автопробега – ему, Скрепову, сейчас не обойтись.

– Хорошо, давай хоть сумму разобьем. Дам тебе в аванс десятку. У меня с собой больше нет. А во Владике отдам остальное.

– Во Владике я постараюсь тебя не увидеть, – честно сказал профессор. – Так что ищи деньги где хочешь.

– Ну ты с-сука, – не выдержав больше, прошептал бандит.

Береславский не удостоил его ответом и начал деловито протирать очки.

Скрепов залез в карманы, вытащил оттуда два конверта:

– Жри.

Ефим спокойно забрал деньги и, сунув в конверты толстые пальцы, проверил содержимое. Пересчитывать не стал.

– Я тебе доверяю, – сказал он.

Конечно, эта жирная тварь издевалась над ним. Но на этот раз Скрепер сдержался. Просто завязал узелок на память. Этот очкастый пострадает не только за деньги, но и за язык.

– Расписку писать? – привычно спросил Береславский. – Потом в арбитраж подашь в случае чего.

Вот тут Скрепера прорвало. Хоть говорил тихо, а оборачиваться начали. Но остановиться сразу не смог.

– Вы закончили лингвистические упражнения? – уточнил Ефим. – Тогда, если позволите, я пойду.

Все. Он – покойник. Просто из принципа – есть же у Скрепера в его возрасте принципы.

Но только по приезде в столицу Приморья.

Уже выйдя из кафе, почувствовал, что неприятный осадочек остался. И не из-за утраченных двадцати тысяч – в «Ниве» лежало в десятки раз больше. А из-за наглости этого профессора. Из-за хитрого блеска его очков. И из-за желто-голубого утреннего нелепого видения, которое никак не могло быть правдой, но и никак не желало стираться из памяти.

Глава 27

Трасса Новосибирск – Красноярск, 27 июля

Из дневника Самурая (запись пятая)

Мы ехали от Новосиба уже три часа, а я никак не мог освободиться от странного ощущения. Даже от двух странных ощущений. Что это происходит не со мной, а я лишь смотрю какое-то захватывающее кино.

И что меня начинает заливать какое-то ранее неведомое ощущение счастья.

Конечно, я был рад, что мы не стали жертвами этого бандита Гнедышева. Конечно, я был рад, что получил шанс найти деньги через мужика, который «пасет» наш несуществующий в природе героин, – деньги, которые, возможно, спасут мой маленький несчастный народ.

Но еще больше я был рад – нет, даже не рад, а счастлив, – что в двадцати сантиметрах слева от меня сидела она. Татьяна Валериановна Смагина.

В ней было прекрасно все.

И глаза, и лицо, и руки, и фигура. Это, так сказать, физически. У нее был приятный голос, она говорила интересно и увлекательно. А как она пела!

Да от нее даже пахнет чудесно и по-особенному – молодостью и свежестью. И это так здорово, что она работала воспитательницей. Счастливые дети…

Перечитал написанное – и ужаснулся. Не быть мне, наверное, литератором. Сплошное бла-бла-бла, как говорит Ефим Аркадьевич Береславский, когда хочет разом полить помоями чье-то пустословие и словоблудие.

В данном случае – мое. Потому что из всего вышенаписанного не то что кусочек души несравненной Татьяны Валериановны, но даже и мельчайшая часть ее внешнего облика и то не вырисовывается.

Поэтому замнем для ясности.

Я в зеркальце заднего обзора встретился взглядом с Береславским. Он цинично подмигнул мне, явственно указав на Смагину. Нет, этот человек вряд ли способен на большую и светлую любовь.

Хотя справедливости ради надо признать, что некоторые другие его способности вчера не оказались лишними. Я был просто восхищен его манипуляциями с пластитом.

Иногда мне кажется, что этот изнеженный и разбалованный горожанин не пропадет даже в нашей тайге.

Надо будет, кстати, его познакомить с Шаманом. Я не раз рассказывал тому о Береславском, и каждый раз дед слушал с большим вниманием. Да, это идея.

Но все равно, если он скажет про Татьяну Валериановну что-нибудь непотребное, я, несмотря на все свое искреннее уважение, отвечу ему невежливо.

Вчера Ефим уже мне выдал. Я сдуру начал изливать свои чувства, ну, про ее сверкающие глаза, алые губки, розовые щечки, белоснежные зубки. А он мне как раз – про бла-бла-бла. А еще посоветовал купить анатомический атлас, чтоб не сдерживать полет фантазий стандартным набором из десяти позиций. Если уж честно, то он сказал: эротических фантазий. А после упоминания позиций – подумал и заржал еще раз.

Да уж, политкорректным нашего славного Береславского точно не назовешь.

Я уже писал здесь, в дневнике, о его вопросе, как звучит на нанайском «широко раскрытые глаза».

А взять того же «самурая»? Это сейчас я привык, а сначала слово меня слегка задело. Это все равно как сказать черному – ниггер.

На что я и намекнул Береславскому. Он меня внимательно выслушал и вежливейшим образом уточнил – является ли обидной прямая связь между дефиницией и этнической особенностью?

Я сказал – да, является. Нехорошо называть узкоглазого – узкоглазым, желтого – желтым, а черного – черным.

Он удивился, заметив, что, на его взгляд, вроде бы как раз хорошо и логично. Но объявил себя сверхсупергиперполиткорректным и предложил в дальнейшем называть меня, чтоб мне не было обидно… ниггером! Типа – здесь-то связи нет точно!

Ну и что можно сказать о таком человеке?

Машину качнуло на повороте, и Татьяна Валериановна стала ко мне намного ближе. Я ощутил ее нежное тело и даже грудь. Господи, не надо мне об этом писать, а то больше ни о чем думать не смогу. Тем более она все время интересуется, что это я там строчу.

Нет, ей не надо знать, что я строчу.

Вот если когда-нибудь я добьюсь ее – покажу. А пока – нет.

Док сидит впереди и подкалывает Ефима. У них это постоянно.

Док не любит буржуев как класс. Ну, может, за исключением Береславского. Он объясняет тому, что страну разворовали, что раньше хоть и убого было, но бездомных не было. И беспризорников тоже.