Долго не раздумывая, я аккуратно улеглась рядом с Вадимом и, подложив одну руку под голову, окинула его лицо обеспокоенным взглядом. Он тяжело дышал, из груди иногда вырывался странный хрип. Мне это совсем не нравилось.

Не знаю, как так получилось, но я не успела понять, в какой момент вообще уснула. Мне, как обычно, ничего не снилось, просто одна сплошная тьма. Неожиданный рваный крик заставил меня проснуться. В комнате уже было темно, но не настолько, чтобы я не смогла увидеть метавшегося по кровати Вадима. На его груди проступило крупное темное пятно – кровь, а Воронов всё еще находясь в полубреду, продолжал что-то бессвязно кричать и говорить.

17.

Я вскочила с кровати, схватилась за голову и несколько секунд туго соображала, что, блин, здесь происходит. Бывало и ни раз, когда я друзей, особенно, Петьку вытаскивала буквально с того света из-за высокой температуры. Но там вся суть скрывалась в простуде, а не… в пулевом ранении.

Вадим ухватился за простыню и с такой силой натянул ее, что я услышала глухой звук рвущейся ткани. Из-за необъяснимого ступора, который парализовал меня, я какое-то время не могла пошевелиться. Кому звонить? Что делать?

- Алиса… Алиса, - будто задыхаясь, позвал меня Воронов.

Я тут же подбежала к нему и схватила его за руку. Неужели пришел в себя? Но блуждающий рассеянный взгляд, кажется, говорил об обратном.

- Всё хорошо, - прошептала я, целуя Вадима в горячий влажный лоб.

- Я его убью! Размозжу его голову! Где мой пистолет?! Пить! Пить! – он продолжал что-то бессвязно кричать, а потом нашептывать. Это было очень жуткое зрелище.

Спотыкаясь об собственные ноги, я прибежала в ванную, где еще днем обнаружила ведро с окровавленными бинтами. Мозг начал лихорадочно думать и я тут же пришла к выводу, что раз здесь бинты, то именно в этой комнате Воронов делал перевязку. А раз так, то тут должны остаться какие-нибудь лекарства и подобная лечащая дрянь.

Матерясь себе под нос, я выгребала всё содержимое с разных полочек и шкафчиков, не понимая, нахрена их столько установили в одной ванной комнате. Делать больше нехер?! Меня злило то, что я была вынуждена шнырять то тут, то там, а не помогать Вадиму.

Первая победа – две пачки бинтов и пачка ваты. Вторая – жаропонижающие таблетки. Схватив в холодильнике бутылку воды, я помчалась обратно в спальню со всем найденным мной добром. К этому времени Воронов немного успокоился, не кричал, зато руки беспокойно начали раздирать повязку. Складывалось такое ощущение, что она не дает ему дышать.

Бросив всё необходимое на кровать, я трясущимися руками достала таблетку и подсела к Вадиму.

- Иди-ка сюда, - осторожно произнесла я, открывая бутылку.

Он перевел свой уставший всё еще не до конца осознанный взгляд на меня и улыбнулся, слабо, измученно.

- Побудь со мной, - шепчут сухие губы.

- Побуду-побуду, - бормочу, - но для начала выпей это, - я аккуратно вложила Воронову в рот таблетку и, приподняв его голову, помогла глотнуть воды.

После этой не совсем легкой процедуры, Вадим обессиленно откинулся на подушки и глубоко вздохнул. К счастью, кровавое пятно не становилось больше, но, кажется, повязку всё-таки стоит поменять.

Меня дико всю потряхивало, и я никак не могла унять этот блядский тремор. Давно со мной такого уже не случалось. Включив свет, чтобы рассеять ненавистную мне темноту, я вернулась к Вадиму. Искать ножницы, у меня попросту не было времени, да я, если честно и не знаю, где они вообще должны храниться в квартире. Поэтому я не придумала ничего умней, чем разорвать зубами и руками проклятые бинты. Воронов всё еще беспокойно шевелился и постанывал, из-за чего повозиться пришлось дольше, чем предполагалось.

Закончив с первым этапом я, немного зажмурившись, убрала использованную ватку в сторону и глянула на рану. Она была зашита, как и говорил Вадим, но видок предстал еще тот. Вроде бы не опухшая и не гниет, наверное, это уже хорошо.

Пришлось еще раз вернуться в ванную, чтобы найти перекись. Если честно, то кроме перекиси и зеленки я никаких других штук для случая с ранами больше и не знала. Перерыв груды хлама, который я еще до этого вывалила на идеальный кафельный пол ванной комнаты, я нашла перекись.

Стараясь как можно осторожней обработать ранение, я чуть не схлопотала от Вадима удар в печень. Он не отдавал себе отчета, но врезать ему за махающие кулаки всё равно захотелось. После этого этапа, началось самое сложное. Мне нужно было его забинтовать и посмотреть, что творится с раной на спине. Это был просто какой-то ад. Только сейчас я отчетливо поняла, насколько беспомощна в физическом плане перед Вадимом. Но на нежности времени не было, поэтому приходилось толкать его, просить перевернуться. Он слабо понимал, чего я от него хочу, но стиснув зубы, я всё-таки завершила начатое дело. После этого просто уселась на пол и вытянула ноги, чтобы отдышаться. Мышцы буквально горели, что было неудивительно. На вид Воронова никак нельзя отнести к разряду качков или крупных людей. Жилистый, с большими руками, широкой спиной, но не больше того. Впрочем, какая разница, если он всё равно оказался дико тяжелым?

Интересно, Милана так же возится с Вадимом, как и я? И вместе ли они вообще? Мысль об этой рыжей мымре меня дико бесит, поэтому чтобы отвлечься, я поднимаюсь на ноги и отношу в мусор использованные бинты. Красивая светлая рубашка, которой со мной так любезно поделился Воронов, теперь была безнадёжно испачкана его же кровью. Мне стало жаль. Никогда не заморачивалась по поводу одежды, а тут, будто кусок от меня оторвали. Ничего, заберу себе, думаю, Вадиму она теперь без надобности.

Оставив еще пачку бинтов и таблетки на тумбочке у кровати, я уселась с ногами в небольшое кресло, стоявшее в спальне неподалёку от окна. До рассвета я не сомкнула глаза, постоянно подходила, проверяла, есть ли у Воронова температура, прислушивалась к его дыханию. Он уснул. Кажется, я всё сделала верно, насколько это могло быть возможным.                     

Неожиданный хлопок заставил меня вздрогнуть и поднять голову. Я часто заморгала и не сразу просекла, что за окном уже давно утро, а Вадима в кровати нет. Аккуратно убранная постель, таблетки и бинты с тумбочки куда-то пропали. Сейчас это была обычная спальня, а не то ночное поле боя, что я сегодня перенесла.

Ноги сильно затекли, и когда я попыталась встать, то тут же свалилась на пол. Голова просто трещала по швам, и я даже ума приложить не могу, в какой именно момент задремала. Колючее ощущение в ногах постепенно спало, и я тут же вскочив с пола, побежала в гостиную, залитую лучами зимнего солнца. Воронова я, конечно же, нигде не нашла. Видимо, уже уехал. Не человек, а зверь какой-то, честное слово. Еще ночью корчился и стонал от боли, а наутро умчал куда-то по делам.

Пусть так. Главное, что в этот не самый легкий период я оказалась рядом с ним. Мне до ломоты во всем теле хотелось увидеть его, чтобы убедиться – переживать больше не о чем. Но я понимала, что мне просто нужно поверить в это, другого выхода нет.

В желудке неприятно заурчало. Я прошла на кухню и заметила, что обеденный стол накрыт на одного человека. На белой блестящей тарелке лежали блины, щедро посыпанные свежими ягодами, в чашке еще дымился чай, а в узкой высокой вазе стояла маленькая красная розочка. Когда он успел всё это устроить?

Я заулыбалась, будто умалишенная и осторожно подошла ближе к столу. Всё это было реальностью, а не сном, придуманным моей больной фантазией. Я рассматривала блины и цветок так, будто видела впервые. Радость смешалась с удивлением и непониманием. Для меня было дикостью то, что Вадим позаботился обо мне. Да, это обычный завтрак. Просто блины. Просто роза. Что в этом может быть особенного? Не знаю, как для других, а для меня это сродни целой вселенной, неожиданно обнаруженной в кармане моей старой куртки.

В груди что-то внезапно защемило. Я прижала руки к той стороне, где билось сердце, и медленно опустилась на стул. В то утро я была настолько счастлива, что это причиняло мне боль, хотелось разреветься как ребенку и одновременно рассмеяться до надрыва живота.

Недели снова понеслись одна за другой, но в этот раз я вела себя спокойней, правда, иногда всё же срывалась: кусала губы до крови, беспричинно злилась и не могла по ночам спать. Но как бы там ни было, а я, ломая себя, всё равно старалась принять тот образ жизни, который мне предложил Вадим. Трудно. Одиноко. Будто кусок от тела оторвали и оставили захлебываться в собственной крови. А потом всё это становилось неважным, абсурдным, когда он снова возвращался в мою жизнь. Его возвращение было сродни бешеному вихрю – резкий, напористый, но желанный и наполненный спасительным воздухом.

В периоды возвращения Воронова мы либо занимались любовью, либо бесконтрольно трахались там, где приходилось: заднее сидение его «Мерседеса», стол в кабинете «Корвина», пол в гостиной, ванна, кровать, ближайшая стена или подоконник. Без разницы. Главное – его руки, губы и этот вынимающий душу взгляд глаз-льдинок. Поцелуи на моем запястье завораживающе опаляли кожу. Если мы и не будем вместе всегда, то я твердо для себя решила, что никто другой к моему шраму не прикоснется. Выломаю себе руки, но не позволю чужим губам касаться тонкого почти незаметного для посторонних глаз следа секундного отчаянья.

Сегодняшний мартовский день в ресторане начался, как и все предыдущие: принятие смены, завтрак на ходу, идеально вымытые руки, запас ручкой и блокнотом. Как-то Вадим мне предлагал бросить пост официантки, но я отказалась. Не для того, чтобы показать ему, какая я независимая и бла-бла-бла. Я просто уже не представляла своей жизни без какой-либо работы. Слишком много времени я уделяла тому, чтобы притащить себе и друзьям кусок хлеба, поэтому в одну секунду превратиться в фифу-бездельницу не могла и не собиралась. Мне нравилось работать, нравилось по миллиметру превращаться из сумасшедшей дикарки, которая готова всем и вся снести голову, если потребуется в более вменяемого человека. Конечно, все эти богачи всё так же нервировали меня, но я старалась воспринимать их как своих клиентов. Если бы не этот пунктик, уже давно заплевала им всё вино и блюда, после чего непременно получила нагоняй от Вадима. И говоря про нагоняй, я никак не имею в виду жаркий секс. Он в прямом смысле отчитает меня, влепит штраф и лишит секса. Быстро смекнул, что я неравнодушна к этому занятию, вот теперь и манипулирует, засранец.