Он предпочёл прикрыться учёбой?

— Очень по-мужски, — снисходительно улыбаюсь и следую его примеру. — Только не смахиваешь ты на прилежного студента — такая халтура!

— Не нарывайся, — предупреждает, копируя мой безразличный тон. — Ты ничего для меня не значишь.

— Оно и видно, — наигранно расстроенно вздыхаю.

Пальцы Ярослава так сильно стискивают ручку, что костяшки пальцев белеют, и этим он даёт мне подсказку о том, как нужно себя с ним вести.

Лучшая защита — это нападение.

На дом по теории задают найти и ознакомиться с законами, регламентирующими органы местного самоуправления, и я с тоской прикидываю, что мне придётся просидеть в библиотеке до завтрашнего утра, не меньше. На второй паре по методам принятия управленческих решений надо составить схему по подходам к управлению, а ведь я ещё вчера не сделала математику, и в голове ноль целых, ноль десятых идей о том, как это всё до завтра успеть. А если ещё и Ярослав откажется делать домашку, то я вообще из этой битвы живой не выйду.

После учёбы я плетусь в сторону библиотеки, с грустью осознавая, что половина моей жизни будет потрачена на бесконечную учёбу и борьбу за хорошие оценки. Зарываюсь в собственные мысли и торможу, только когда кто-то хватает меня за рюкзак. Поворачиваюсь, почему-то уверенная, что это Эвелина, но вижу перед собой Полякова.

— Далеко собралась?

— Вообще-то, у меня много домашней работы, если ты забыл, — бурчу и пытаюсь вырваться, но он не отпускает.

Яр закатывает глаза.

— В двадцать первом веке никто не сидит в библиотеках — для этого есть Интернет.

— У тебя он может и есть, а у меня нет, — упрямлюсь, но парень резко дёргает меня.

— А кто мешает попросить?

— А если я не хочу ничего у тебя брать? Если я не хочу даже лишний раз видеть тебя?

Он стискивает зубы и просто тащит меня за рюкзак в сторону парковки; я упираюсь, как могу, но когда тебя тянут спиной вперёд, тормозить процесс не очень-то удобно. Скидываю лямки рюкзака с плеч, и Поляков чуть не валится на асфальт.

Вот зрелище-то было бы, если б он не успел поймать равновесие.

— О’кей, домой будешь добираться пешком, — кивает он, хотя я и вижу, что он готов взорваться.

Развернувшись, он просто идёт к своей машине — вместе с моим рюкзаком; хочу было гордо продолжить свой путь, но вспоминаю, что все тетради и ручки остались у Ярослава, а тащить кучу книг домой не охота. Поэтому, проглотив свою гордость, вздыхаю и плетусь к машине тирана. Он молча ждёт, пока я усядусь, чему-то усмехается себе под нос — явно собой доволен — и выезжает с парковки. Когда мы подъезжаем к воротам, поворачиваюсь к окну и замечаю в отдалении Эвелину — она щурится, отчего сразу становится похожа на змею, и сминает в руках какой-то лист бумаги. Посылаю ей самую милую улыбку, на которую только способна, и машу рукой; в таком поведении нет ничего мудрого, но я просто не могу удержаться.

Во дворе дома выхватываю свой рюкзак с заднего сиденья и сразу иду в комнату, чтобы поскорее избавиться от Ярослава. Переодеваюсь и пытаюсь найти какой-то выход из ситуации — может, вернуться обратно и пойти в библиотеку? Но дверь в мою комнату распахивается, и я снова вижу Полякова — что-то его сегодня слишком много. У него в руках новенький ноутбук со всеми наклейками и в пупырчатой упаковке — и тонкий белый планшет — тоже с обёртками.

— Я ещё не успел их открыть, — безэмоционально комментирует свой приход. — Можешь использовать это для учёбы и чего угодно ещё, они теперь твои.

— Вот скажи мне — зачем? — хмурюсь. — Ты меня ненавидишь, но при этом всё равно помогаешь — почему?

— Потому что выбора у меня нет, — сгружает добро на край моей кровати. — Ты живёшь под моей крышей, значит, я должен дать тебе всё что нужно, потому что мой аккомодант не может быть худшей студенткой в группе.

Закатываю глаза, но я всё же не бессовестная, поэтому искренне говорю:

— Спасибо.

Яр прячет руки в карманах джинсов…

— Ага.

…И просто испаряется.

А я, заткнув гордость благоразумием, принимаюсь разворачивать подарки и радуюсь, как маленький ребёнок на Новый Год.

По теории и методам сделать домашку не составляет труда, когда есть откуда брать информацию, а вот математика… Я честно признаюсь, что перерыла весь интернет, чтобы решить дурацкие матрицы; квадратные ещё куда ни шло, а вот линейные — да если в них ещё и косинус с синусом — это просто финиш. Голова уже пухнет от этих чисел и буква, и я чувствую, что мне очень хочется плакать. Такое ощущение, что в промежутке между окончанием школы и поступлением в универ есть ещё какой-то параграф в математике — и я его пропустила.

От звука неожиданно распахнувшейся за спиной двери подпрыгиваю на стуле.

— Давай ты уже запомнишь, что обед в три, а ужин в семь, потому что я не собираюсь каждый раз ходить за тобой! — ворчит Ярослав, но я не обращаю внимания.

Мой лоб падает на поверхность стола, потому что я ненавижу математику, а мне с ней ещё два года страдать… И пока я думаю над тем, что в зимнюю сессию у меня будут просто космические проблемы, Поляков подходит ближе и нависает надо мной.

— Ты с этой ерундой разобраться не можешь? — весело фыркает.

Запрокидываю голову и посылаю ему убийственный взгляд.

— Так может сам попробуешь решить, раз такой умный?

Яр ухмыляется и уходит — ну, в общем-то, чего и следовало ожидать; я даже не успеваю снова проникнуться своим страданием, как он возвращается, волоча с собой стул. Оттискивает меня немного в сторону и усаживается рядом, прибрав к рукам ещё одну ручку из органайзера.

— В чём проблема? — спрашивает и всем своим видом показывает, что готов помочь.

Подавляю желание разинуть от удивления рот; в этот раз у меня не возникает мыслей послать его — если он серьёзно сможет объяснить, то я готова слушать.

— Я посмотрела решения в интернете, но понять принцип всё равно не могу.

Он пару секунд рассматривает параграф в учебнике и после берёт одну из чистых тетрадей в качестве черновика.

— Смотри сюда, щас будем делать из тебя человека разумного.

Подавляю тяжёлый вздох и послушно утыкаюсь взглядом в тетрадь.

Над математикой мы сидим почти три часа; за это время ни я, ни Яр даже не вспомнили о том, что нас ждали в столовой — ну, «нас» вряд ли, а его точно. Я видела, как он злится моей непробиваемости, потому что, хотя из него и вышел отличный учитель, этот предмет всё равно давался мне с трудом. Парень пару раз психанул, чуть не разорвав учебник пополам — и меня вместе с ним заодно — но надо отдать ему должное: у него отличный контроль над эмоциями, когда ему это нужно. И, как ни странно, своё домашнее задание Ярослав тоже сделал сам — сказал «Не хватало ещё, чтобы девчонка делала за меня уроки», но я подозреваю, что дело тут не только в его самолюбии — он явно что-то скрывает. Конечно, он ведёт себя как тиран — по большей части — но иногда его поступки вызывали недоумение.

Как, например, все его внезапные подарки или желание защитить меня.

— В следующий раз просто оставь матан на меня, — всё же позволяет себе высказаться. — Проще стене объяснить что-то, чем тебе.

— Ну прости, — развожу руками. — Я не выбирала такую специальность, где математика — один из профильных предметов!

Он активно трёт руками шею и ерошит волосы, создавая хаос на своей голове.

Впрочем, содержимое головы у него тоже вряд ли в порядке.

— Короче, я всё сказал.

Он собирается уходить, но я его торможу.

— Как ты всё это понимаешь?

Я действительно не представляю, какой склад ума нужно иметь, чтобы с первого раза понимать, о чём говорит преподаватель. Предметы, по которым у меня всегда было стабильное «отлично» — это русский, литература, английский, испанский и география. Обществознание тоже было не ахти — особенно после того, как учебник слегка переписали после смены общественного строя и добавления новых функций; физика и химия тоже мимо, хотя с самого начала было интересно; информатика, биология, история и ОБЖ на среднем уровне — не особо сложно, но и не особо интересно. Музыку, рисование, технологию и физкультуру в расчёт не беру — это слишком просто даже с нашей безумной школьной программой. Я намучилась с этикетом, но только потому, что наша учительница чересчур рьяно подходила к обучению: она нередко доводила своих учеников до слёз и повышала голос.

А вот математика — это космические потёмки.

— У меня никогда не было проблем с тем, чтобы что-то понять или запомнить.

Подозрительно прищуриваюсь.

— Какого цвета твой аттестат?

— Красного, — самодовольно подмигивает и всё же уходит.

Мой аттестат такой же — разница лишь в том, какими усилиями мы его получили.

О Боже, теперь я ему ещё и завидую!

К семи часам мой желудок уже просто вопит от голода; я еле дотерпела, чтобы раньше времени не поесть на кухне — моего присутствия за общим столом всё равно никто не ждал — но воспитание сделало своё дело. А когда я всё же попала в столовую, желудок вдруг замолчал — и всё потому, что неловкость от необходимости находиться в компании людей, которые мне не нравятся — к счастью, наша «симпатия» полностью взаимной — была сильнее. Одновременно со мной, как на зло, в комнату вошла и Эвелина и тут же бросилась занимать единственное свободное место рядом с Ярославом; закатываю глаза — можно подумать, я собиралась играть с ней в игру «Кто быстрее завоюет внимание Полякова?»… Сажусь на свободный стул напротив них обоих и вдыхаю аромат незнакомого блюда, от которого текут слюнки.

Интересно, что это?

Наверно, мой вопрос отражался на лице, потому что подносившая к столу хлеб Валентина наклонилась к моему уху.

— Я сейчас осваиваю итальянскую кухню, — доверительно улыбается. — Это тосканский овощной суп и салат «Пармиджано», а хлеб называется «Чиабатта».