— Она вообще редко использует свою голову по назначению.

Выдавливаю улыбку и отворачиваюсь, выгружая из рюкзака тетради, ручки и учебник по основам менеджмента; ради любопытства пролистываю приличную по толщине книгу: понятия не имею, как буду разбираться во всём этом. Когда всё необходимое оказывается на столе, поднимаю голову и изучаю пустую доску; в аудиторию подтягиваются одногруппники, среди которых легко отличить мажоров от обычных ребят. И пока я сканирую глазами присутствующих, Ярослав точно так же сканирует меня — аж щёки горели от его взгляда. Делаю вид, что не замечаю его интереса, но лицо предательски краснеет, и мне приходится прятать его за пеленой волос.

Когда в аудиторию входит препод, я изо всех сил пытаюсь вникнуть в тему предмета, но с сожалением осознаю, что, скорее всего, с первого раза сессию сдать не получится: мозг завис сразу после словосочетания «стратегическое управление». Старательно, но явно зря конспектирую лекцию, пока Яр прожигает во мне дыры.

— Может, хотя бы для вида прикинешься, что слушаешь преподавателя? — тихо шиплю, потому что не могу сосредоточиться, пока он так пристально на меня смотрит.

Парень фыркает.

— Я тебя смущаю?

— Нет, ты меня нервируешь.

Он тихо смеётся, пока я пытаюсь разобраться с его настроением — семь пятниц на неделе. Всё оставшееся время до конца пары он на меня не смотрит, и даже когда учебное время подходит к концу, не говорит ни слова — будто вспомнил, что он, вообще-то, меня недолюбливает. После учёбы Яр несколько минут болтает о чём-то с двумя парнями, пока я пытаюсь придумать, как решить домашку по математике — век бы её не видать… — и не схлопотать при этом двойку.

По пути домой Поляков то и дело бросает на меня косые взгляды — ждёт, что я расплачусь? — и тормозит у какого-то магазина.

— Сиди тут, сейчас вернусь, — тяжело вздыхает, будто это я вынудила его остановиться и забежать за покупками.

Справляется он и правда быстро; зашвыривает что-то на заднее сиденье, и мы наконец-то едем домой; там я первым делом перехватываю пару бутербродов, сделанных Валентиной наспех, и принимаю душ, чтобы освежиться. Разноцветную квадратную коробку на своей кровати замечаю не сразу — она сливалась с подушками — а когда замечаю, мои глаза распахиваются до размера двух гигантских озёр.

Разве не за ней ходил Ярослав?

Улыбка сама растекается от уха до уха — неужели он поменял своё отношение ко мне? Я уже собираюсь было развернуть подарок, как пальцы сами замирают, а мозг прокручивает в голове слова, которые Яр говорил мне неоднократно — о том, что превратит мою жизнь в ад. Скорее всего, это очередная издёвка: он вроде как делает мне подарок, а внутри окажется какая-нибудь страшилка, от которой у меня преждевременно поседеют волосы…

Не на ту напал.

Надеваю домашние джинсовые бриджи с белой футболкой и стягиваю с волос полотенце — только после этого прихватываю вновь коробку и направляюсь прямиком в спальню Ярослава. Ещё на подходе к ней слышу безвкусную песню, которая в припеве больше похожа на истерично кричащую женщину.

Совсем никакого вкуса.

Распахиваю дверь, и меня буквально оглушает; в комнате Ярослава царит уже привычный глазу бардак, так что я не сразу его нахожу, брезгливо скривившись от обстановки. Парень лежит на постели — заправленной по всем правилам, как ни странно — закинув ноги на спинку в изголовье, и швырял в стену теннисный мяч кислотного цвета. Пока я несколько секунд наблюдала за этим, в глазах всё поплыло.

— Что это такое? — пытаясь перекричать музыку, спрашиваю.

Ярослав ловит мяч и поворачивает голову в мою сторону; во второй его руке мелькает пульт — от стереосистемы, видимо.

— Не слышу тебя, — орёт в ответ с издёвкой.

Поджимаю в раздражении губы — он ещё и улыбается…

— Я спрашиваю — что это такое? — снова ору, размахивая коробкой, но в начале моего вопроса Яр отключает систему, и получается так, что самый громкий звук в комнате — это мой голос. — Ха-ха, как смешно. Что за дрянь ты слушаешь?

Он снова ухмыляется и поворачивается на бок.

— Полегче, это же «Three Days Grace»[1]! — говорит таким тоном, будто это должно всё объяснять. — Знаешь, издеваться над тобой — смысл моей жизни, но в этот раз твоё недоверие меня убивает. — Он закатывает глаза и поднимается на ноги; подходит к розетке и машет мне рукой. — Иди сюда.

Подхожу с опаской и протягиваю ему коробку, но он качает головой; вздыхаю и открываю коробку, внутри которой оказывается стеклянный шар на подставке с несколькими разъёмами.

— Что это? — озадаченно хмурюсь.

— Какая ты недалёкая, охренеть просто. Вот, смотри.

Он подходит к двум окнам и закрывает их плотными шторами; в комнате сразу воцаряется полумрак, и мне становится неуютно. Яр достаёт шар, у которого снизу приделан провод, и вставляет вилку в розетку; по стенам и потолку, словно по волшебству, начинают кружиться звёзды, луна и планеты солнечной системы.

— Это ночник-проектор; в коробке ещё есть флешка, на которую я закинул единственную более-менее адекватную песню, которую нашёл в своём плейлисте. — Ярослав показывает, куда втыкается флешка ярко-жёлтого цвета, и передаёт коробку снова мне в руки. — Будем считать, что это Эвелина заглаживает свою вину перед тобой. А теперь проваливай.

Собираюсь возмутиться, но он и так был сегодня со мной слишком вежливым, что на него совершенно не похоже, а я не хочу испытывать судьбу.

Возвращаюсь в свою комнату и первым делом подключаю ночник к розетке: в моей комнате нет окон, так что это чудо техники просто создано для неё. Вставляю флешку в нужный разъём, и когда слышу слова припева «Я везу её к себе, ей так это нравится…[2]» — почему-то краснею. Но песня действительно более-менее нормальная в сравнении со всеми остальными, так что я даже немного подтанцовываю, подняв голову вверх, и скоро от хоровода звёзд она начинает кружиться.

Интересно, о ком Ярослав думает, когда слушает её? Она ведь совершенно не вяжется у меня с его образом нахального мажора — совсем…

Поддавшись желанию, укладываюсь на пол, сложив руки на животе; не знаю, сколько лежу так — по ощущениям целую вечность. Рассматриваю яркие звёзды, пляшущие на стенах и потолке, и настолько отвлекаюсь, что не слышу звука открывшейся двери и шагов своего персонального тирана; только когда он оказывается рядом, сердце испуганно ухает куда-то вниз.

Пытаюсь понять, что Ярослав задумал на этот раз, но парень, кажется, не собирается издеваться надо мной

— Подвинься, — устало роняет.

Я отползаю немного влево, освобождая больше места, но пространство комнаты не позволяет находиться на приличном расстоянии друг от друга, и, когда он ложится, наши локти соприкасаются довольно ощутимо. Я боюсь сказать или сделать что-либо, чтобы не разозлить его снова — он ведь такой вспыльчивый — и просто возвращаю взгляд на потолок. Мы оба так и лежим в полном молчании, пока меня не начинает клонить в сон; засыпать рядом с Ярославом страшновато, но усталость сильнее, и я закрываю глаза, не в силах с ней сражаться.

Просыпаюсь оттого, что кто-то отрывает меня от пола и осторожно укладывает на кровать. Меня бросает в холодный пот, потому что я знаю, что это Яр, и стараюсь ничем не выдать тот факт, что я проснулась. Парень умудряется одной рукой скинуть на пол покрывало, а потом откинуть одеяло, чтобы затем так же аккуратно укрыть меня им. Я послушно притворяюсь спящей, надеясь на его скорый уход, но вместо этого Ярослав садится на край моей кровати. Дышу размеренно и медленно, хотя сердце колотится, как сумасшедшее, и чувствую мягкое прикосновение кончиков пальцев к своему лицу. Понятия не имею, как мне при этом удаётся сохранять спокойствие, потому что первым желанием было отскочить в сторону. Парень осторожно и невероятно нежно очерчивает контур моего лица, а после проводит пальцами по моим губам — практически не ощутимо. Не замечаю, как губы отзываются на это прикосновение и послушно раскрываются — разве что приглашение не дают.

Надеюсь, он спишет это на сон.

Практически не дышу, потому что все ощущения сконцентрированы на пальцах Ярослава; очень хочется хотя бы приоткрыть глаза, чтобы убедиться, что мне всё это не снится, но я боюсь. А парень тем временем меняет положение, и я чувствую, как он оставляет мягкий невесомый поцелуй на моих губах — словно мимо пролетела тонкая паутинка и случайно задела их.

— Спи спокойно, детка, — слышу его приглушённый шёпот. — Я никому не позволю обижать тебя.

«А себе?» — хочется спросить, но я, разумеется, молчу.

Он сидит со мной ещё некоторое время, а после уходит, и мои глаза сами собой распахиваются; тело словно парализовало — я даже на ужин не вышла, и Яр не пришёл меня «будить». Не удивительно, что в эту ночь я не смогла заснуть, размышляя о том, зачем он меня поцеловал, хотя поцелуем назвать едва слышное касание сложно, и поменяет ли это как-то его отношение ко мне.

Может, я теперь главная героиня собственной сказки про Золушку?

Не могу сказать, что я в него сама влюбилась — всё-таки, мы слишком долго друг друга ненавидели, чтобы стрелки наших моральных компасов так резко стали указывать на любовь. Но сейчас, когда у меня появилась призрачная надежда на то, что у Ярослава всё же есть сердце, я допускала мысль о том, что мы могли бы стать, по крайней мере, друзьями.

Хотя у него явно не дружба была на уме, когда он целовал меня.

Стоит подумать об этом, как память тут же услужливо подсовывает мне лицо Вадима, который до недавнего времени был единственным, кого я видела в качестве своего бойфренда в будущем. Но если сравнивать поцелуи двух парней, то Вадим явно проигрывал, потому что рядом с ним я не ощущала и половины того, что чувствовала рядом с Ярославом. Хотя мы с Калугиным всё это время были просто друзьями и ни разу не пытались стать друг другу чем-то большим — возможно, если бы встречались некоторое время, всё было бы по-другому.