Нет, перед глазами не плыли картины, которые я вспомнила. Перед глазами не было ничего.

Ни одной мысли, — мозги как будто впали в спячку.

Только крошево от души осталось, только дрожь от того, что он — чудовище. Ужас панический, — слыша его шаги сдавливало грудь, я начинала задыхаться, чувствуя, как подкашиваются ноги.

И пусть пыталась себе объяснить все теми словами, что говорил мне он всю ночь.

Пусть пыталась саму себя заставить поверить, что в чем-то он, возможно прав, — его жестокость лишь следствие, способ бороться с другой, более жуткой жестокостью, той, которую я тогда видела в его кабинете на записи, но…

Нет, ничего не могло пробиться сквозь тот страшный слой ужаса, который меня охватил.

Я — не знаю его.

Не знаю того, кому так слепо доверилась, кому отдала себя всю — свое тело, свою страсть, душу свою отдала! Не знаю…

Вспоминала его ласковую, нежную улыбку, его прикосновения, — такие трепетные, как будто я создана из фарфора и он боиться даже прикоснуться, чтобы не повредить…

И не понимала. Чему верить, во что — не понимала, — совсем, никак!

Кто он, — человек, с которым я так хотела разделить жизнь?

Тот, кто залил нашу свадьбу кровью и заставил меня произносить клятву силой? Угрозой смерти!!! Кто???!!!

Мое сердце — заледенело.

Оно — не знало ответа.

И та безумная, безудержная, нечеловеческая сила, что исходила от него, которая притянула, будто ураганом меня к нему когда-то, теперь стала кошмаром наяву…

Когда вошел, когда коснулся, — накатила паника.

А вдруг все повторится?

И снова, как тогда, — даже слушать ничего не станет? Просто навалится, подавит силой, возьмет, — не слыша моих слов, не видя моих слез?

Я уже ничего не знала. Не знала, чего от него ждать, на что он способен.

Тигр переступил все мыслимые и немыслимые грани.

— Уходи…

Сама себе не поверила, услышав, что отпускает.

Может, — просто пьян, зол сейчас, — и просто вырвалось, вспылил?

Не дожидаясь, пока он передумает, лихорадочно собралась, — да и собирать, в общем-то, было-то почти и нечего.

Несмотря на ночь на дворе, бегом неслась прочь из этого дома.

Хотя…

Если Тигр передумает и захочет меня вернуть обратно, — кто сможет помешать? Он способен идти через трупы, если чего-то хочет…

Нет, нормальной жизни уже не будет, никогда.

Каждый раз теперь буду дергаться и оборачиваться по сторонам из страха, что он захочет вернуть себе свою игрушку. Даже если мы с бабушкой уедем на край мира. Этот найдет. Разве что… Разве что забудет. Вышвырнет из головы. Только на это одна надежда…

Сравнит, поймет, что по сравнению с его женщинами здесь, я — так, — бледная моль, может, что-то вроде экзотики, на которую его потянуло там, на острове… А, может, все так вышло просто потому, что я оказалась рядом, под боком, — вот и привык.

С горечью усмехнулась, прикусывая губу до крови, — теперь я жадно впиваюсь в надежду на то, чего еще так недавно боялась…

Конечно, никто не дал мне уехать самой.

Сергей, приставленный ко мне с самого начала, как только мы переехали с острова, молча взял у меня сумку и открыл дверь машины.

Да и смысла отбиваться совершенно не было.

Этот человек… Он все равно узнает, где я. Все равно найдет, если захочет. Главное — чтобы не захотел.

Даже не оборачиваюсь, уезжая.

Только сердце щемит такой болью, что меня, кажется, сейчас просто раздавит, хотя уже вроде — куда уж сильнее?

Все это — наша с ним жизнь, наша кровавая страшная сказка.

Надежды — и жуткая реальность.

Вазы, полные роз — и кровавые пятна на платье невесты.

«Люблю больше жизни» — и пистолет у виска. И резкий голос, требующий, чтобы я произнесла клятву.

Нежные прикосновения, сводящие с ума ласки — и жесткий рык насильника, которому плевать на твою волю.

И все равно — сердце так страшно щемит… От того, что только теперь расстается со своими глупыми мечтами… С тем счастьем, в которое оно так верило. И которое не могло быть возможным. Просто не могло!

Что он сейчас делает?

Разносит все, что попадется под руку?

Пьет?

Или стоит тенью у окна, чувствуя то же, что и я? Так же задыхаясь от горечи и боли? От того, что разрушил сам, своими же руками?

Мы едем долго, — даже слишком долго.

Как будто водитель специально не спешит, — ожидает отмашки от своего хозяина? Ждет, что тот передумает и прикажет вернуть его игрушку?

Но мне, кажется, уже все равно.

Жизнь будто вытекла из меня полностью, до последней капли.

Вернет, отпустит, — все уже кажется не важным.

Все равно я уже не смогу. Ни любить, ни верить. Будто оболочка одна от меня осталась.

Но мы все же добираемся до поселка.

И я, все еще не веря, что оказалась дома, осторожно оглядываюсь.

Неужели? Неужели и правда — отпустил?

Даже всхлипываю, только сейчас понимая, в каком напряжении находилась все время, пока мы ехали.

Будто не узнавая, осматриваюсь по сторонам.

Все — и привычное, и в то же время — такое чужое…

Просто…

С тех пор, как была здесь в последний раз — будто две разных жизни прожила.

Все то же, — только вот я теперь уже — не я.

Только киваю, понимая, что никаких звонков не будет.

— И… — Сергей мнется, явно не одобряя того, что собирается сказать. — Вот, — наконец выкладывает передо мной на стол смятый клочок бумаги. — Номер Георгия. Альбиноса. Артур сказал, вы захотите, наверное, с ним связаться.

Сердце пропускает удар. Неужели? Тигр настолько щедр?

Да, тот Артур, которого я знала, был ради нас, ради меня, — готов на что угодно!

Но этот…

Просто не верится, — и грудь снова обжигает.

— Но я все же надеюсь, что вы этого не станете делать, — слишком грубо добавляет Сергей, и, даже не кивнув мне на прощанье, просто уходит, оставляя меня одну. Со звоном бросив закружившееся на столе обручальное кольцо, которое я оставляла на трюмо в том, его, доме. Оно вертится, а я просто смотрю, не в силах оторвать от него глаз. В нем — жизнь, которой не было на самом деле и никогда не будет…

Сердце из меня будто выдрали, — а все равно болит, — так, что раздирает, разматывает на куски, — рваными осколками всей меня. Позвоночник словно вырвали жесткие руки Тигра, — и ломает его нещадно, с жадным хрустом в каждом позвонке. Я — будто сгусток, слабые ошметки чего-то, что от меня пока еще осталось. И этот ошметок просто бьется сейчас в последней своей агонии.

Падаю прямо на пол, на ковер, вцепившись руками в волосы.

Слез нет, — просто ору, задыхаясь от боли.

Как??? Как же так вышло??? Как, Господи? Он же — жизнь моя вся, — и отодрать его, вырвать изнутри не могу, — даже когда он такое чудовище!

Было ли в нем хоть что-то человеческое? Была ли она, — его любовь, или я просто придумала ее, — ничего не замечая, отчаянно поверив в то, чего мне так хотелось?!

Что я должна делать? Чему верить?

Тому, что рассказал мне об отце ОН, или…

Или все же позвонить?

Родная кровь…

Единственный родной после бабушки человек… Отец…

Нет, — встряхиваю головой, отгоняя от себя все те ужасы, что говорил Артур и что я сама, собственными глазами видела тогда на экране. Он ошибся со мной, — значит, может ошибаться и насчет моего отца! Да нет, — конечно же, он ошибается! Такого просто не может быть!

Клочок бумаги обжигает руку, — а что, если все, что рассказал насильно взявший меня в жены человек, окажется правдой? Может, лучше и не знать его, собственного отца? Переживу ли я еще раз такие откровения?

Но дрожащие пальцы уже сами набирают нацарапанный ручкой номер.

— Да? — отзывается хриплый резкий голос.

— Георгий? Это я. Света…

— Да, моя родная, — голос теплеет, и на сердце ставится тоже хоть чуточку, но уже тепло… Родная кровь… То, чего у меня никогда не было… Отец…


* * *

Нет, все, о чем рассказывал Артур — просто не могло быть правдой!

Этот человек — он вел себя со мной, просто как принц из сказки.

Общаясь с ним, я чувствовала, как будто я его — самое бесценное сокровище.

Хотя… То, что произошло в моей жизни, все же не давало так просто поверить.

Артур ведь тоже был когда-то совсем другим…

Я все ожидала подвоха.

Того, что маска слетит и под ней я увижу какого-нибудь монстра.

Но этого не происходило, — и с каждым днем я расслаблялась, отогреваясь и приходя в себя.

Даже не знаю, было бы это возможно, если бы я не встретила отца…

Он не давил.

Ни на чем не настаивал.

Мы просто гуляли по набеежной долгими вечерами.

Он рассказывал мне о своей нелегкой жизни, о том, как с самого низа, будучи никем, пробивался и добивался всего, что у него есть.

А было у него немало, — это я уже поняла. Бизнес, политика, связи… Многое было. И все же — он откладывал все свои дела ради того, чтобы провести время со мной.

Расспрашивал о моей жизни, сокрушаясь, что не мог быть рядом, пока я росла, о том, что мне пришлось так непросто.

О маме, правда, почти не говорил, — только то, что она была необычайно красива.

Там, где бизнес, — всегда и большие сложности.

Всегда есть конкуренты, готовые убрать тебя или вынудить к чему-то силой и оружием. Всегда война, — вопрос лишь в том, в какой она фазе находится. Иногда — в жесткой, иногда — на уровне политических игр. Но война — всегда, без остановки.

Он говорил, что моя мама изчезла. Скорее всего, — ее просто выкрали, чтобы давить на отца. Он прочесал все, что только мог, — но так и не нашел ее. Был уверен, что ни она, ни я — не выжили.