Игрушки женщина тоже покупала исключительно девичьи. Погремушек, пупсиков-голышей, плюшевых мишек и зайчиков накупила столько, что пришлось для них освободить целую полку в старинном, бабушкином еще, шифоньере. После них пришел черед кукол в нарядных платьицах и с пышными волосами, которые можно расчесывать и заплетать в косы. Конечно, современные резиновые куклы чудо как хороши. Их можно даже купать, а их тельца, в особенности крохотные пальчики, мягкие и податливые, как у настоящих живых детей.

Несмотря на большое количество уже приобретенных игрушек, женщине почему-то очень хотелось где-нибудь найти для будущей дочки куклу из собственного детства, с тяжелой фарфоровой головой и прической в крутых, неразвивающихся локонах. И однажды ей повезло. Разговорившись на улице с постоянной клиенткой, которой часто шила не только платья, но даже и пальто, женщина поведала о своей мечте, и та согласилась уступить по сходной цене куклу, которую давно хотела продать, поскольку та никак не вписывалась в интерьер ее квартиры, отделанной по последней моде. Таким образом у беременной появилась прехорошенькая кукольная барышня в соломенной шляпке с цветами и перьями, в клетчатом пышном платье и в трогательных кружевных панталончиках.


Когда начались родовые схватки, женщина только улыбалась. Она готова была перетерпеть любую боль, поскольку знала: через несколько мучительных часов у нее появится крошечная девочка, которую она сначала будет холить и лелеять, одевать в чудесные наряды и завязывать ей огромные банты, а потом, когда та подрастет, превратит ее в самую свою близкую подругу и поверенную. У них с дочерью никогда не будет никаких тайн друг от друга. Они будут жить душа в душу и, возможно, даже умрут в один день.

Но вместо чудесной девочки, будущей подруги и поверенной, у нее почему-то родился мальчик. Женщина была так огорчена, что сначала даже хотела оставить его в роддоме. Ну, в самом деле, что делать мальчику в ее квартире, набитой игрушками и нарядами для девочек? Впрочем, дело, конечно же, не в куклах и платьицах, которые она шила с таким усердием и надеждой. Ей просто в принципе не нужен был мужчина. Конечно, она кормила малыша грудью, пока находилась в роддоме, но брать его домой не собиралась до тех пор, пока одна из соседок по палате, заглянув ему в личико, не сказала:

– Ну надо же, какой симпатяга! А ресницы-то, ресницы! Прямо девчачьи!! Спички три удержат!

Женщина повнимательней вгляделась в своего сына и с удивлением убедилась, что соседка права. Мальчик был прехорошенький: с тонкими темными бровками вразлет, красивой формы маленькими губками и ясными глазками с длиннющими ресницами, от которых не отказалась бы ни одна девочка. В этот же день все было решено. Она заберет ребенка из роддома, но пока он маленький, позволит себе еще потешиться мечтой. Она будет одевать его как девочку и воспитывать в нем красивые романтические черты, и потому, когда вырастет, он ни за что не превратится в мерзкого грубого мужлана, наподобие того, который грязным бульдозером проехался по ее жизни. Ее мальчик будет похож на благородного принца из старинной баллады, а потому вполне сможет стать ее другом и наперсником вместо дочери, которая, к сожалению, не родилась.

После принятия такого судьбоносного решения женщина совершеннейшим образом успокоилась и начала претворять свой план в жизнь. Даже придуманным именем поступиться не пришлось. Она назвала сына Виктором, Викой, Викусей. Женщина справилась в книгах и удостоверилась в том, что это мужское имя ничуть не хуже женского, поскольку тоже означает «победитель». По написанному в книге выходило, что в характере любого Виктора должны обязательно присутствовать основательность, терпимость, стремление к справедливости, трудолюбие, педантизм и высочайшее чувство долга. Все это женщину очень устраивало, вплоть до педантизма.

Благополучно миновав период младенчества, Викуся вошел в пору малышового детства. Ни в ясли, ни в детский сад мать его не отдавала, поскольку по-прежнему занималась шитьем на дому, и мальчик был все время при ней. Он рос спокойным и послушным, чем не уставал радовать свою родительницу. Вика с удовольствием играл в куклы: пеленал их, катал в колясочке и поил чаем из чашек игрушечного сервизика. Он носил темные кудри до плеч, которые мать каждое утро завивала ему электрической плойкой, и странные наряды, перешитые из девичьих платьев. По ним очень трудно было установить, мальчик это или девочка, что его пока нисколько не беспокоило. Вика точно знал, что он мальчик, но даже не подозревал, насколько отличается от всех остальных представителей своего пола. Иногда на улице он вдруг с восторгом вперивал свой взгляд в какую-нибудь машину или мотоцикл, но мать всегда умело отвлекала его от всяческих грязных и вонючих механизмов, обращая внимание, например, на то, что пупсик, которого он вез в колясочке, совершенно распеленался, отчего запросто может замерзнуть.

Самой любимой игрушкой Вики была та самая кукла, которую женщина купила у своей клиентки и назвала Мартой. Наверное, он так любил ее потому, что она сильно отличалась от остальных и одеждой, и всем своим обликом. Мальчику нравилась и удивительная фарфоровая голова со скользкими холодными щеками, и маленькие ручки, высовывающиеся из рукавов платья, тоже всегда холодные в отличие от рук резиновых кукол, которых у него было великое множество. Марта была красивее всех. Мальчик считал ее царицей своих кукол.

Играть с Мартой женщина позволяла сыну не всегда. Только во время болезни, когда ему не разрешалось вставать с постели. Вывозить ее на улицу она тоже запрещала, потому что коляска могла перевернуться, а Мартины фарфоровые ручки или личико – повредиться от удара об асфальт. Мальчик это очень хорошо понимал, а потому никогда не выпрашивал Марту в необозначенное взаимной договоренностью время.

До шестилетнего возраста Вика жил с матерью в любви и согласии. Почему-то именно в шесть лет он, наконец, заметил, что многие дети гуляют во дворе одни, без сопровождения своих матерей. Они, эти дети, совершенно по-другому одеты, сбиваются в разновозрастные стаи, вместе бегают по каким-то своим делам, играют в мяч или смешно прыгают по нарисованным на асфальте квадратикам. Вике вдруг нестерпимо захотелось в их компанию. Когда он сказал об этом матери, та пришла в совершеннейший ужас. Прежде всего она обратила внимание сына, отличавшегося чистоплотностью и страстью к порядку, на то, как грязны и неопрятны эти дети. Потом, специально проведя его мимо них, дала мальчику возможность послушать, как они отвратительно громко голосят, ссорятся и даже весьма непристойно выражаются. Но Вика, вместо того чтобы испытать чувство омерзения и перестать о них думать, стал говорить о них все чаще и чаще, а потом принялся самым откровенным образом проситься во двор к ним в компанию. Мать не знала, что и делать. Она, конечно, понимала, что нельзя на всю жизнь пристегнуть Вику к собственной юбке, но к тому, что придется отпустить его от себя так скоро, оказалась все же не готовой.

Обдумывая ситуацию, женщина провела несколько бессонных ночей и пришла, наконец, к весьма утешительному для себя решению. Она выпустит Вику во двор в самом нарядном из его костюмчиков, с завитыми волосами до плеч и с куклой в руках. Наверняка эти уличные Гекльберри Финны его высмеют и отторгнут как инородное тело, и сын, униженным и оскорбленным, вернется под ее распростертое крыло, где снова найдет утешение и покой. Но все получилось не совсем так, как она задумывала. Вернее, совсем не так.

Однажды воскресным днем она действительно выпустила Вику одного во двор и прилипла носом к окну, следя за развитием событий. Ее мальчик, наряженный в ярко-синий вельветовый костюмчик с отложным кружевным воротником с шелковым бантом, с большой куклой в руках, сначала долго кружил возле компании дворовых детей, а потом подошел к ним и смело встал в их ряды. О чем они там говорили, слышать женщина не могла, но понимала, что ничего хорошего ее сын от них услышать не должен. Очень скоро она увидела улыбки на замурзанных лицах детей и даже, как ей показалось, услышала их презрительный смех. После этого ее Вика резко развернулся и быстро побежал к дому. Выражения его лица она рассмотреть не успела. Женщина надеялась, что, вернувшись домой, мальчик упадет в ее спасительные объятия, но ошиблась. По его лицу она не смогла прочесть ничего, и это ей очень не понравилось. Ей всегда казалось, что она знает Вику как свои пять пальцев, а уж его лицо вообще читает как открытую книгу. В этот раз Викина книга была от нее закрыта.

– Ну, как прогулялся? – осторожно спросила она.

– Нормально, – абсолютно спокойным голосом ответил сын.

– С ребятами пообщался?

– Да.

– И они тебе понравились?

Женщине очень хотелось услышать «нет», но она услышала:

– Да.

Поджав губы в бессильном неприятии происходящего, она спросила:

– И чем же?

– Всем, – односложно ответил Вика, развязал бант под подбородком и аккуратно повесил атласную шелковую ленту на спинку стула.

Женщине показалось, что это действие было ритуальным, то есть имело какой-то сакральный смысл, и не ошиблась. Больше никогда в жизни Вика не позволил ей повязать на его шее бант.

В этот день на улицу Вика уже не просился. Зато на следующий тоном, не допускающим никаких возражений, заявил, что идет снова гулять один, но без банта и белого воротника. Поскольку он опять взял с собой куклу, женщина очень надеялась, что в этот раз сын получит от дворовой компании сполна и навсегда.

Дети сбились стайкой в углу двора, а потому в поле зрения Викиной матери, которая опять прилипла к оконному стеклу, попадали только отдельные персонажи, которые вдруг выскакивали в самый его центр за мячом или просто так – пробежаться по кругу или проскакать на одной ноге от избытка впечатлений, живой детской силы и восторга перед жизнью. Собственного Вику она не видела вообще. В этот день сын задержался во дворе дольше вчерашнего. Женщина уже начала волноваться, но он пришел с расцарапанной щекой и без куклы.