Эдна тем временем все еще пребывала в шоке, застав своего возлюбленного мужа за такими занятиями, которые, с ее точки зрения, могут существовать только в жизни законченных извращенцев. Ее вырвало, и единственное, о чем она могла думать, так это об испорченном ковре. Но почему-то, впервые в жизни, это не имело для нее никакого значения, и она продолжала пачкать ковер, не обращая внимания на враждебный взгляд Золотой дамы, которую Эл отшвырнул на другой конец комнаты.

— Милостивый Боже, — воскликнула Линн, когда Эл оторвал ее голову от себя. — А это еще кто?

— Это моя жена — объяснил Эл, внезапно совершенно протрезвев — Убирайтесь отсюда ко всем чертям!

Линн схватила норковое манто и надела его на голое тело.

— Пошли, — обратилась она к Золотой даме, ползающей по полу в поисках одежды.

Эл спросил: „Эдна?" не уверенный, что это в самом деле она.

Она посмотрела на него полными слез глазами.

— Мне очень жаль… — начала она.

— Ей жаль! — возмутилась Линн, проталкиваясь мимо нее вместе с Золотой дамой, все еще пребывающей в полуодетом состоянии.

Эл дождался, пока они закрыли за собой дверь, подошел к Эдне, взял ее за руку и усадил в кресло. Сам сгорбился рядом на диване и пробормотал:

— Почему ты не предупредила меня, что приезжаешь?

— Оденься, ты простудишься, — сказала она голосом заботливой матери. Она отказывалась встречаться с ним глазами и тупо оглядывала комнату. Потом встала. — Где ванная? Я хочу все это убрать.

— Оставь так, — приказал он.

— Я не могу оставить, — возразила она прерывающимся голосом, — не могу. И прости меня, что я приехала, мне жаль, что я тебя огорчила. Я знала, мне не следовало ехать. Это все Мелани… — Голос продолжал дрожать. — Как ты мог? Как ты мог? — Она расплакалась. — Я только хотела быть с тобой в твой день рождения… Вот и все. О, Эл, зачем ты это сделал?

„Зачем я это сделал? Потому что я это делал многие годы в разных вариациях. Потому что, когда я покидаю сцену, я чувствую, что сейчас взорвусь. Потому что, когда ты была мне нужна, тебя никогда не было. Потому что ты считаешь, что сексом заниматься можно только в спальне, в темноте, раз в неделю, в одной позиции. И если я предлагал что-то другое, ты в ужасе отказывалась".

— Можешь развестись со мной, — произнес он грубо и удивился, какое облегчение почувствовал, выговорив эту фразу.

— Я вовсе этого не хочу, — поспешно проговорила она, — мы ведь были так счастливы. Я люблю тебя. И вообще, если это случилось только однажды… — Она не закончила фразу, надеясь, что он уверит ее, что это действительно исключительный случай.

Он молчал.

— Где Эван? — рискнула она спросить.

Быстро же она вспомнила про своего драгоценного сыночка.

— Он в порядке, — резко ответил Эл, — утром его увидишь.

— Хорошо, — согласилась она, — утро вечера мудренее. Нам утром все покажется дурным сном. — Она глубоко вздохнула и с трудом улыбнулась. — Я постараюсь забыть о случившемся, Эл. Я постараюсь тебя простить.


— Ах ты, сукин сын! — визжала Мелани. — Я могу понять, если ты время от времени перепихнешься с какой-нибудь шлюшкой, но спать с ней, провести с нею ночь! Кто она?

Пол пожал плечами.

— Это не имеет значения.

— Не имеет значения! — передразнила Мелани. — Можешь быть уверен, что это действительно не имеет значения, потому что больше ты ее не увидишь! Если ты, конечно, хочешь видеть своих детей. — Она торжествующе помолчала, зная, что достала его этой угрозой.

Они ругались с той поры, как Линда ушла.

— А я-то думала, — фыркнула Мелани с твердым намерением извлечь как можно больше пользы для себя из ситуации, — что ты мог получше устроиться, найти себе по крайней мере какую-нибудь девятнадцатилетнюю крошку. Или ты уже не котируешься? Потерял квалификацию? А все лучшее достается Элу? Эта старушенция что, из отбросов, выкинутых Элом?

Полу до смерти хотелось отвесить ей здоровенную оплеуху, съездить по ее хорошенькому заостренному личику. Но он понимал, что должен оставаться спокойным, держать себя в руках. Если только Мелани заподозрит, что Линда — нечто серьезное…

— Я подцепил ее в баре, — признался он, — даже толком не знаю, кто она. „Господи! Слышала бы Линда, она никогда не стала бы больше с ним разговаривать".

— Просто прелестно! И, надо думать, если ты подхватишь от нее сифилис, ты прибежишь с этим ко мне домой.

— Не мели ерунду.

— Ах, не мели ерунду, — сузила глаза Мелани. — Ты что, полный кретин? Ты мог заразиться, она выглядит как потаскушка. Завтра же пойдешь к врачу.

— Ладно, пойду к врачу, если ты так хочешь, — пробормотал Пол.

— Благодарю покорно, это самое меньшее, что ты можешь сделать. — Она зевнула, готовая на время забыть происшедшее. Если сказать правду, она получила удовольствие, накрыв Пола. Он был нестерпимо скучен последние несколько лет, интересовался только делом и деньгами.

Мелани почувствовала возбуждение, вспомнив о симпатичном служащем аэропорта, привезшем их в гостиницу. Возбуждение скоро перешло в зуд. Она вспомнила голую женщину, вылезавшую из постели Пола. Кем-кем, а старушенцией она не была. Очень даже ничего себе.

Она пододвинулась поближе к мужу.

— У нее красивая грудь? — спросила она детским голосом.

Пол знал правильный ответ. Дураком он не был.

— У тебя лучше.

— Лучше? — Она изобразила удивление. — Но у меня такая маленькая. Тебе больше нравится маленькая?

Он почувствовал облегчение от того, что она так быстро его простила, поэтому он потянулся к жене и принялся ласкать ей грудь так, как ей нравилось. Она немедленно застонала и сняла бюстгальтер. Он стянул с нее трусики, все время думая о Линде. Он склонился к ее груди, она застонала еще громче. Что хорошо было у Линды, так это то, что она великолепно молчала. Эрекции у него не наблюдалось, чего Мелани, к счастью, не заметила. У нее были другие планы. Она толкала его голову вниз, одновременно раздвигая ноги.

— Я не могу разрешить тебе любить меня по-настоящему, — выдохнула она, когда он принялся работать языком, — во всяком случае, пока ты не покажешься врачу. Не хочу ничего подхватить.


У себя в номере Линда торопливо собирала вещи. Она окаменела от злости и отвращения. И то, и другое адресовалось Полу. Любовник. Отважный мужчина. Да он едва не обделался от страха.

Она снова прокрутила в уме события вечера: вечеринка, где все веселились, все старались оттянуться от последних событий, потому много пили, и, когда они с Полом вернулись в номер, оба были здорово навеселе. Они даже не стали заниматься любовью. Поцеловались на ночь, пригрелись и заснули. Как старая женатая пара.

Следующее, что вспомнила Линда, это руки на ее обнаженной груди, которые мгновенно отдернулись, и визгливый голос завопил:

— Кто ты такая, черт побери?

Проснулся Пол, включил свет и в ужасе отпрянул, разглядев женщину, присоединившуюся к ним в постели. Он произнес только одно слово: „Мелани!" Этого Линде оказалось достаточно. Молча она слезла с постели, нашла свою одежду и отправилась в ванную комнату одеваться.

Что еще сделать, она не знала. Пол оторопело молчал, а тощая блондинка, его жена, визгливо осыпала его ругательствами.

Пол молчал, когда Линда вышла из ванной. Блондинка уставилась на нее, начала что-то говорить. Но Линда не стала ждать, она постаралась побыстрее уйти. И когда она оказалась в собственном номере, то неожиданно увидела всю сцену в другом свете.

Какого черта? Разве она потаскушка? Она уже давно любовница Пола. Он клянется ей в любви. И тем не менее он не произнес ни одного слова. Он никак не попытался защитить ее.

Да, она могла понять, что все произошло неожиданно. Но это произошло. И в этой ситуации он мог бы повести себя как мужчина.

Она мрачно закончила упаковывать вещи. Ей вовсе не хотелось оставаться и слушать его объяснения. Она улетит в Нью-Йорк первым же рейсом, а Пол Кинг пусть застрелится.


Эван проснулся от телефонного звонка. Спал он все равно плохо. Как можно спать нормально втроем в одной постели? Глория лежала посредине, прямо на покрывале, полностью одетая и все еще в отключке. Плам примостилась с одной стороны. Ее жирное тело было только наполовину прикрыто простыней. Она лежала на спине и громко храпела. Эвану осталось не больше трех дюймов с другой стороны. Он чувствовал себя препогано, рука болела, тело затекло.

Он облизал пересохшие губы и взял трубку. Отец не стал тратить слов впустую.

— Немедленно выкини этих двух задрыг из своей комнаты, если они до сих пор там. Приведи себя в порядок и поднимайся ко мне. — После короткой паузы он вздохнул и добавил: — Твоя мать здесь.

Черт возьми! Эван виновато посмотрел на двух спящих девиц. Его мать! Если она узнает…

Он не представлял, с чего начать. Будить их. Одеваться. Прятаться.

Эван побежал в ванную, взглянул на свое пятнистое лицо, вернулся в комнату, принялся трясти Плам, которая только застонала и перевернулась на другой бон.

В отчаянии он схватил Глорию за плечи, и та внезапно села, испугав его.

— Какого черта? — пробормотала она.

— Моя мать, — объяснил он, от страха не владея своим голосом, — она здесь. Она с моим отцом, она здесь.

— Ну и что? — спросила Глория, ядовито поджав губы.

Эван потерял дар речи. Он полагал, что Глория отреагирует так же, как и он. Он думал, она вскочит, оденется, разбудит Плам и уберется вместе с ней к чертям собачьим из его комнаты.