— Дурак что ли? Нет, конечно. — Несколько удивленный голос Антона.

— А с хуя ты гашенный при ней?

— Партия паленая попалась, с утра вкинул, к обеду меня на отходняк пробило. Я даже не успел этого понять. За ней в институт обещал заехать, кинул смс, что типа, позже приеду. Думал, успею снять абстинентку, а Ленка уже на парковке ждала. Не при ней же. Домой едем, а меня зверски кроет, как будто на спайсах сижу. Уже чухаю, что себя контролировать не могу, но держусь. Когда давление упало, понял что ломка вот-вот ебанет из-за этой хуйни. Не привыкший я к паленому товару… и тогда она уже точно поймет. Тормознул, отослал ее в магазин. Сам на заднем кое-как вкинул. Пальцы дрожали, кокс по салону рассыпал. Ладно, из старых запасов, немного было. Потом она пришла, а из-за того, что времени не было рассчитать дозу, да и состояние не то, я блядь, приход словил, прикинь. Первый раз за столько лет. Думал, если есть пиздец в жизни, то он вот-вот наступит, а мозги вообще не варят. Но наплел про давление, типа из-за переутомления, она, вроде, поверила.

Зимин присвистнул. Хлопнула крышка подлокотника.

— Ты опять на синтетику пересаживаешься? — настороженный голос Славы.

— Диазепам, кайф снять. С дозой косячнул же. Опять психика под откос попрет, если на приходы подсяду, а мне нельзя, второй раз я уже с собой не справлюсь… Помнишь у меня тот год адовой жести, от реанимации до реанимации?.. — Голос Антона чуть дрогнул, он тяжело вздохнул и удрученно продолжил. — До сих пор дрожь берет. Две клинические смерти. Невролог предупредил — еще одна и инсульт. Тогда я и начал с психической зависимостью бороться. Деньги ведь рекой текли, на районе поднялся, люди на поклон шли. Жалко ж такое терять, а я потерял бы, если бы жил от кайфа до кайфа… Когда уже диазепам подействует? Надо еще вкинуть парочку, а то отойти не могу от эйфории. Мир весь яркий… Да не таращ так глаза, у меня толерантность не только к алкоголю, но и к некоторым препаратам.

— А нахера ты столько бухаешь?

— Не знаю. Иногда кажется, что расслабляет. — Антон хрипло и невесело рассмеялся. — Пиздец, за столько лет первый раз осечка. Барыгам все ебало разобью за паленую партию, пидоры, сколько времени уже тащат мне, знают же, что я только чистый беру, уроды, подсунули с примесями, чуть не сдох нахер. — Щелчок зажигалки, и уже задумчивый, а не злой голос Антона в напряженной тишине. — Теперь месяца три на химии сидеть, чтобы организм кайфа не требовал… Хотел еще в Эмираты сгонять на днях, теперь реально придется на химку пересаживаться. Хотя похуй, там мне порошок и не светил никогда, все время на таблетках, ладно уж, перетерплю, раз один к одному сложилось. Химка вроде грамотная, спецом транзит через южный заказываю, но травит хуже, чем эта паленая херня, которую мне подсунули, правда, мозги не трогает. С год восстанавливаться придется. Но лучше так, чем снова на приходы сесть.

— Тох, сколько ты сидишь?

— В общем? Двенадцать.

— Месяцев?.. — с тенью слабой надежды. Славкиной и моей.

— Ты ебу дался? — Как-то зло рассмеялся Антон, отправив все наши надежды на хуй. — Мы с тобой со школы дружим. Я же тогда уже при тебе ширяться начал. И в армейке тоже… Только год жизни в ней потерял. До армейки батя, когда понял про дурь и ради чего я со смотрящими трусь, пиздил меня до потери сознания. Буквально. Пару раз реально в несознанку отправлял. Да только мне, малолетнему уебку, семнадцать было, я ж не позволял никому ничего себе запрещать, сразу на дыбы вставал. Батя тоже, правда. До сих пор носовая перегородка смещена и правое ухо херово слышит… Он все верил в силу и мощь российской армии, надеялся, что я там брошу. Ага, бросил. Я там на кокс и подсел.

— До сих пор не общаетесь?

— Не-а. Он же мне тогда как сказал?.. Не помню дословно, но там обидно было и суть в том, что сын у него только один и это не я. Матушка, правда, еще звонила часто. По первому времени. Потом то ли он как-то узнал и запретил, то ли братец Артем ее сдал. Да мне уже все равно. Ну, один у него сын, так один. Живут вчетвером с братом и его женой в двухкомнатной квартире и пусть живут. Я предлагал деньги, причем всем, но был послан на хуй, и тоже всеми. У Ленки похожая история… Может и вцепился в нее потому, что когда ее пробили и инфу мне слили, в душе что-то дрогнуло, что я такой отверженный не один. И что ей тоже на это плевать. Нашлись, блядь, два одиночества. — Антон невесело фыркнул. — Пиздец, только сейчас дошло, что двенадцать лет это много. Нет, я и раньше как бы знал, да похуй было. Но сейчас… прямо проняло до глубины души.

— Тебя все не отпустит, да?

— Ну, по маленьку сходит, хотя на разговоры еще тянет. Ох, нет, очки снимать рано, глаза режет еще. Я уже сам себя заебал, серьезно, так что ты говори, если и тебя тоже. Просто я сход походу ловлю, вот и базарю дохера.

— Да ты болтай, болтай. Лучше уж со мной. — Хрипло хохотнул Слава, и чуть погодя, негромко, серьезно добавил, — Тош, ты от Ленки не скроешь. Если у вас все дальше попрет.

— В курсе. Сейчас пару-тройку дел намучу, чтобы бабки постоянно крутились, пока я отлеживаться буду, ее обучу, что там и как делать, наплету какую-нибудь хуйню типа про отъезд в связи с повышением квалификации и на полгода слягу куда-нибудь в больничку. Хотя мой докторенок давал неутешительные прогнозы. Типа с моим стажем, надо постепенно дозы снижать, потому что организм привык и сдохнет, если я резко брошу… Надо выползать потихоньку. Я, по его совету, дозу пробовал срезать, у меня побочка сразу стреляет. Причем очень не хуево так стреляет. Как будто не просто снижаю, а на дешевую миксованную хуйню пересаживаюсь. Докторенок разводит руками и двигает мне тему за индивидуальную реакцию. Дескать, с моим стажем и типами наркоты еще прецедентов не было, вот если бы сидел я исключительно на герыче, он бы мне сказал, что со мной творится. Там есть такие, которые гораздо дольше меня сидели и все их попытки, правда неудачные, описаны. Меня аж перекосило всего. Так что докторенок был послан на хуй со своими нехорошим прогнозами и ценными советами.

— Будешь… завязывать?..

— Я семью хочу, Слав. Прикинь, залетит Ленка от меня? Да она даже выносить не сможет, не то что родить. Я же весь протравленный. Насквозь просто. Хотя и на чистейшей органике сижу, а сейчас на три месяца на химию придется перейти… Это еще с год восстанавливаться потом, но хоть посплю нормально. С коксом я часа четыре в сутки только сплю… — Антон протяжно выдохнул. — А детей хочу. Выход один, в коме ломку переждать, потом терпеть.

— В коме?

— В Европе в кому погружают и контролируют, пока тело ебашит на ломке. Мне даже представить страшно, но говорят, сорок процентов успеха есть. Да и хуй с ним, я и в меньший процент счастливчиков попадал, сам знаешь.

— Ну, ты красавчик. Наконец-то. Сашку обрадую, что ее любимый непробиваемый наркоман решил соскочить.

— Сашка мне пять лет мозг долбит, представить сложно, как обрадуется. Хочу это увидеть, брат.

— Заскочим ко мне потом, сам скажешь. — Хохотнул Славка. — Э-э-э… У тебя видеорегистратор пишет со звуком, да?

— Бля-я-ядь.

— Не забудь стереть! — гоготнул Славка и запись оборвалась.

А я расхохоталась. Сидела на полу и смеялась, пытаясь трясущимися пальцами пытаясь зажать себе рот, чтобы прекратить этот надрывный, незнакомый, грубый смех. Помогло. Перешло в проклятия. Разум полыхал, грозя провалить весь мир в темноту. Как полыхало все внутри. Если есть ад после смерти, то я уже в нем. Руки странно подергивались, а окружающее смазывалось. Наверное, из-за слез. А может потому, что сгорающий мир внутри меня неумолимо рушился и тело безжалостно резали осколки такого уже далёкого и утопичного будущего, оставив злое, холодное, безжалостное настоящее в котором уже наступил апокалипсис. Эти слова… я прежде не думала, что можно ощущать такую боль, чтобы было физически ощутимо. Лучше бы Вадик меня еще раз избил. Да лучше бы даже оттрахал, чем это все. Я бы пережила. Точно бы пережила это. А это….

Услышала, что кто-то страшно кричит, как будто его режут тупым ножом. Спустя миг поняла, что это срывается с моих губ. Снова закрыла рот руками, пытаясь унять животный вой от обуявшего меня ужаса. Брызнула кровь — прокусила палец. Боль чуть отрезвила. Встала раза с пятого. Села в кресло. Взгляд в одну точку, столешницу, которую я не видела.

Самое страшное, что время на этом моменте не остановилось. Что никто не ощутил, не понял, что меня уже нет. Время продолжало идти вперед, намекая, на то что миру похуй, что я сломалась. Жалко, быстро, непоправимо. Трясущимися пальца снова включила запись.

Нет. Не стало хуже. Стало настолько кошмарнее, что слова нет, чтобы описать. Он говорил об этом так спокойно. Так, сука, спокойно. Планировал он… Тварь. Двенадцать лет… Двенадцать. Лет. Химия. Год восстанавливаться.

«Прикинь, залетит?»

А прикинь, сука, залетела. Я зло рассмеялась, с силой ударив кулаком по столу.

«Выносить не сможет, не то, что родить».

Расплакалась.

Как-то надрывно, жалко, с сильными всхлипами, сотрясающими грудную клетку и весь мой сломленный внутренний мир, лежащий в догорающих руинах.

Сжалась на сидении, обхватила руками трясущиеся плечи. Не знаю почему с моих помертвевших губ сорвалось: «мама». Никогда ее не вспоминала. Да и вообще плохо помнила. Не знаю.

Ключи звякнули в двери, когда я уже ополовинила бутылку дорогого шотландского виски и просмотрела запись столько раз, что знала, каждое слово. Поставила на паузу. Как раз в месте, где он должен был произнести «диазепам, кайф снять».

Антон недолго провозился. Вошел на кухню и радостная улыбка при моем злорадном оскале померкла. Он нахмурился, прислонился плечом к стене, оценивающе глядя мне в лицо. Взгляд быстро, почти не задержавшись, скользнул по бутылке на подлокотнике моего кресла, по горлышку которой постукивали мои наращенные ногти. Хотела завтра на коррекцию записаться, надо бы не забыть. Я хмуро осмотрела отросшие дуги собственных ногтей над черным гель лаком.