До колонии ехали молча. Я все думала, что она скажет Вадику, и что он ей ответит.

Но мы не успели. Вадик повесился этой ночью, очевидно, не выдержав ломки. Об этом сказала мне белая как снег Гелька, вернувшаяся через час с пакетами передачки. Я ошарашенно смотрела на нее, не в силах поверить ей и документам о медицинском заключении, утверждавшим, что Вадик умер от асфиксии и свидетельству о погребении на местном кладбище за казенный счет. Вадик не указал ни одну из нас в графе родственников, сообщать было некому. Повесился в своей камере на простыне перекинув ее через верхнюю перекладину решетки. Все было очевидно, и администрация тюрьмы с похоронами не тянула.

Я очумело смотрела на неровные каракули Вадика, написанные на помятом тетрадном листе. «В моей смерти прошу никого не винить».

Гелька разрыдалась и попросила поехать к кладбищу недалеко от местного поселка. Я, сдерживая дрожь, подчинилась.

Вот стою я и смотрю на простой крест с табличкой на могиле Вадика, а на душе кошки скребут. Хотя чуть меньше, чем полторы недели назад я бы точно обрадовалась. Или хотя бы равнодушно повела плечом. Ветер на кладбище поднялся, заставив плотнее запахнуть куртку, и я первая зашагала обратно к машине Антона за ограждением. Как-то нехорошо мутило. Понять не могла, что не так. Стараясь дышать глубоко и размеренно, остановилась у входных ворот, оглянувшись на бредущую, всхлипывающую Гельку, и несколько раздраженно попросив поторопиться. Поезд у нее через два часа, а ту еще дождь снова начал накрапывать

К горлу подкатило, когда я взялась за ручку водительской двери. Я едва успела сделать три шага до расположенного рядом с краем стояки мусорного бака. Меня вырвало. По ногам прокатился жар, а следом ватная слабость. Причитающая Гелька едва успела подхватить меня подмышки не дав осесть в холодную, стылую грязь.

Дурнота потихоньку отступала. Я жадно ополовинила протянутую Гелькой бутылку с водой, и откинулась на сидении, прикрыв глаза и затягиваясь сигаретой. И тут сестра, негромко, хмыкнув и тоже дымя в окошко, задала совершенно нелепейший, на мой взгляд, вопрос:

— Токсикоз? Ты знаешь…

— Я на таблетках. — Не открывая глаз, хмуро оборвала ее я. И только тут сообразила, что сегодня последняя таблетка, а месячных все нет. В прошлый раз организм работал как часы, и женские дни наступали сразу после окончания действия последней активной таблетки. Сегодня утром я выпила последнюю неактивную. А их все нет.

Да нет, это нереально же. Когда? Я читала, что стресс сказывается на цикле, а у меня весь месяц сплошный стресс. Может быть поэтому…

— Ленка. Ты проверься. — Негромко посоветовала Гелька, выкидывая сигарету и закрывая окно. — Доедем до города, сходи на УЗИ, не откладывай. Таблетки эти… они опасны, если ты беременна.

— Я не беременна, блядь! — рыкнула я, выезжая со стоянки.

УЗИ, после того, как я посадила Гельку на поезд, мне возразило. Я ошарашенно смотрела на врача, который поставил мне предварительный срок — три с половиной недели. Врач частной клиники, за прием которого я отвалила две тысячи, ибо приехала к концу рабочего дня, когда они уже хотели закрыться, смиренно дождался, пока сойдет мой шок и позволит мне говорить. Возражать. Просить перепроверить.

— Может быть, таблетки некачественные, хотя это маловероятно. — Хмуро произнес он, вертя в пальцах пустую пачку. — Скажите, у вас была диарея, рвота в текущем месяце? Принимали ли антибиотики?

— Блядь. — Вырвалось у меня, при воспоминании о приступе панкреатита в Эмиратах.

Там было все. И диарея, и рвота, и антибиотики. Доктор правильно воспринял мое восклицание за утверждение и посмотрел на меня сквозь стекла очков с долей соболезнования.

— После подобных диспепсических расстройств и на фоне приема определенной категории препаратов, нужно использовать барьерные методы защиты, хотя бы неделю. А лучше до начала следующей упаковки. — Негромко заметил он, поворачиваясь на своем стуле к столу. — К сожалению, наша лаборант ушла уже в обед, и анализы сдать не получится. Приходите завтра с утра, я напишу вам препараты, которые стоит принимать сейчас, с учетом нагрузки, которую оказывал прием оральных контрацептивов.

— Я… э-э-э… — вообще не понимала, что происходит.

Сидя в машине Антона, безотчетно остановила себя, когда подносила зажжённую зажигалку к сигарете в губах. Так. Успокоиться. Зажигалка потухла, не дойдя до сигареты.

Я сидела истуканом, пока не стемнело. Взвешивала все за и против. Не знаю, как сказать Антону. С учетом его настроя, аборт мне не светит. Ну, а куда мне сейчас ребенок? Вот куда? Да и бухала как не в себя, и курила как паровоз… Еще и таблетки эти явно не без последствий.

Забытый на консоли телефон завибрировал, оповещая о входящем сообщении. Антон. Как чувствовал. Пальцы задрожали, когда глаза пробежались по строчкам: «Маленькая, ты там как? С тобой все хорошо?». Это сломило. Все сомнения полегли прахом. Разлетелись. Он со мной и он мой. И я от него беременна. И, пожалуй, дите будет счастливо, потому что я его никогда не брошу, а Антон… явно не плохой папа.

Я, безотчетно улыбнулась, протягивая лист с врачебными каракулями фармацевту аптеки, расположенной недалеко от клиники. Девчонка, чуть старше меня, сверкнула зелеными глазами, и доброжелательно улыбнувшись, негромко произнесла, передавая мне пакет с препаратами:

— Поздравляю вас.

На сердце как-то тепло стало. Приятно. Я смущенно ей улыбнулась, безотчетно дернув рукой к животу. Странное чувство. Немного пугающее, но с какой-то неописуемой, неконтролируемой долей надежды и веры, что все будет хорошо. Я больше не одна. У меня будет по настоящему родная кровь, и с ней я никогда не стану чужой.

Сигареты полетели в окно, когда я выруливала с парковки, направляя машину к дому Антона. Он позвонил.

— С тобой все нормально? — тень беспокойства. — Ты не ответила на сообщение. Все нормально, Лен?

— Все хорошо. — Честно ответила я, не понимая, почему глаза слезятся, ведь я и правда чувствовала, что все хорошо.

Просто от счастья плакать еще не приходилось. Я усмехнулась, вытирая сбежавшие по щекам слезы.

— Как съездили?

— Куда? — не поняла я, и затем запоздало осознала, что была сегодня у Вадика. Как-то вытеснило все одно маленькое происшест… событие. — А. Нормально. Гельку посадила на поезд. Только Вадик… вздернулся ночью. На кладбище приехали…

На том конце повисло мрачное молчание.

— Ожидаемо. Вадик был слаб. И на ум и по жизни. — Ровно произнес он. — Ты как?

— Не хочу об этом говорить. — Побормотала я, выворачивая на проспект, и безотчетно ежась от липких щупалец прошлого, все еще тянущегося ко мне. — Когда приедешь? Есть новость.

— Приятная хоть?

— Тебе понравится. — Усмехнулась, снова инстинктивно потянувшись пальцами к животу.

— Через час. Постараюсь раньше. Но я ненадолго, правда. Пару документов заберу и еще на часа два смотаюсь. Но ночью, я весь твой.

— Договорились. — Улыбнулась я. — Антон?

— М?

— Я люблю тебя. — Мягкая теплота разлилась по венам, заполонив с ног до головы и кутая чуть быстрее забившееся сердце в пелену удовольствия. Оказывается, такое не только приятно слышать, но и говорить.

— Я тоже, маленькая. — По смягчившемуся голосу было слышно, что он улыбается. — Скоро приеду.

Остановившись на последнем светофоре, перед поворотом к дому Антона, я стала свидетелем нехорошей аварии на перекрестке. Влетели друг в друга на мигающий сигнал. Я бросила взгляд на видеорегистратор, и выключила его, стремясь сохранить запись.

Припарковав машину за перекрестком, застегивая на ходу куртку, побежала к горе-водителям со страстью орущим друг на друга на перекрестке у поврежденных машин.

— У меня есть запись с регистратора. — Произнесла я, подходя к ним.

Невысокий черноволосый крепыш, владелец побитой девятки, хмуро зыркнул на своего примолкшего оппонента, с расстройством посмотревшего на меня, и вежливо попросил флешку с регистратора. Я покивала было, но сообразила, что Антон иногда ездит по своим темным делишкам, и очень может быть, что там есть записи не полагающиеся чужим глазам. Признав, что машина не моя, и я не могу отдать карту, оставила свой номер, на случай, если запись все же понадобится. Крепыш записал мой номер и, поблагодарив, стал звонить гаишникам.

До дома добралась без происшествий. Вытянула с регистратора флешкарту, желая перекинуть запись аварии на отдельную флешку, и почесала в квартиру Антона.

На флешке регистратора было достаточно много записей, и из-за почему-то путающихся дат, они были разбросаны неравномерно. Я раза с четвертого нашла нужную запись. Уже хотела было закрыть ноутбук, но привлекла запись, где я стояла перед капотом у подъезда и прижималась к Антону, упирающимся пальцами о капот.

Воспроизвела. Не знаю зачем. Встала из-за стола, хотела налить себе чай, но замерла, заметив что к нам подходит Зимин. Пара секунд и он садится на пассажирское сидение бэхи, а я чуть погодя, ухожу в подъезд. Хотела уже выключить, но Зимин, дождавшийся пока Антон сядет за руль и начнет выезжать со двора, негромко спросил доверяет ли Антон типам в Порше.

Сердце кольнуло тревогой. Тот самый день, когда у него давление упало, я на него орала, чтобы заходил домой, а он уперся и поехал с Зиминым на встречу. Антон, после незначительной паузы, ответил, что само собой не доверяет. С трудом сглотнула, глядя на безразличную запись дороги. Щелкнула чья-то зажигалка, и Славка негромко спросил:

— Тоха, а Ленка что, уже в курсе?

— В плане?

— В плане, что ты ширяешься. — Регистратор выпал из обмякших пальцев на лакированную столешницу.

Я всхрапнула и поняла, что ноги подкосились, и я сижу на полу с неверием глядя на продолжающуюся запись, которая разбивала меня, расщеплял пиздецом, творящимся в машине. Каким-то бредом, несовместимым с реальностью.