– Возможно, неудачное капиталовложение? Или разъяренная любовница? Нет, ничего такого! – легкомысленно парировал Эдмунд, стараясь обратить все в шутку. Ужасный инцидент остался в прошлом, так что теперь несложно изображать улыбку.

– Я и не предполагала ничего подобного, но ведь могут быть и другие неприятности.

– Верно.

– Так в чем же все-таки дело?

Черт побери! С ее прямолинейностью справиться непросто: своими бесконечными вопросами она не позволяла ему уходить от ответа.

– Все в порядке! – попытался он соврать. – Зря я ввязался в этот спор, но, кем бы ни был тот человек, мне было жаль отказываться от вальса с тобой.

– Значит, правду раскрывать ты не намерен, – со вздохом констатировала Джейн. – Но это же глупо. Я твоя жена, и ты можешь доверить мне любую тайну. Никогда я тебя не предам и всегда буду… заботиться.

Она чуть запнулась, прежде чем закончить фразу, но ему, любителю поэзии и ничего не значивших комплиментов, лучше, чем кому-то еще, было ясно, что Джейн подыскивала подходящую замену слову «любить», неприемлемому для них обоих.

Скажи он ей правду о Тернере, она бы тут же собрала воедино все кусочки мозаики: восстание в Ирландии, измену, утянувшую на дно всю его семью, смерть его отца при подозрительных обстоятельствах, происхождение сестер. Стоило лишь приоткрыть крышку ящика Пандоры, и тогда поток не остановить.

Разумеется, Джейн его возненавидит, и не только за происхождение и родословную, но и за ложный предлог, под каким он связал ее обязательствами. Хоть она никогда больше и не повторяла признания в любви, в искренности ее чувства Эдмунд не сомневался, и даже сама мысль, что он может все разрушить, была невыносима.

– Пожалуйста, не беспокойся, – попросил он как можно беспечнее, хотя душу терзала ужасная боль. – Ты слишком близко все принимаешь к сердцу.

Паутина лжи опутала его целиком. Будь он действительно морским офицером, его бы уже давно отправили под трибунал. Похоже, Тернер медленно, но верно шел к своей цели – разрушить доверие.

Джейн тяжело вздохнула, и Эдмунд уже приготовился отражать очередную атаку, но она просунула руку ему под локоть и, прижавшись к нему покрепче, предложила:

– Давай прогуляемся по саду. Сегодня полнолуние.


Низко висевшая огромная серебряная луна освещала дорожки в саду и оставляла укромные уголки в тени для тех, кто искал уединения.

Джейн увидела скамейку, едва заметную под лианами дикого винограда, теперь уже без листвы и повела Эдмунда туда. Скрытые от посторонних взглядов и прохладного ветра ветвями огромной ели, они могли побыть наедине, лучшего момента выудить у него правду не придумаешь.

– Давай сядем, – предложила Джейн.

Он смахнул листья с каменной скамейки и улыбнулся:

– Только после тебя.

– Безупречно вежливый, как всегда, – буркнула она себе под нос и добавила чуть громче: – Нет, прошу тебя, садись, а мне лучше постоять.

Он пожал плечами, ничего не понимая, сел и выжидающе посмотрел на нее.

– Так в чем дело?

Стоило ли спрашивать снова? Раз уж ему так не хотелось делиться с ней маленькими откровениями, то открывать большие тайны он наверняка ей не станет. Теперь убедить Эдмунда довериться было попросту невозможно. Джейн вовсе не хрупкая кисейная барышня – ей хватит сил разделить с ним любое бремя. Своими поступками она должна доказать мужу готовность принять его таким, какой он есть, со всеми его секретами. Если бы он только доверил ей свои тайны, как она доверяла ему свое тело!

Нужно было только придумать, как его в этом убедить.

Собравшись с мыслями, она воскресила в памяти созданный когда-то образ идеальной жены: уверенной, страстной, дерзкой и милой – и позволила себе надеть его как второй костюм – поверх блузки с корсетом. Этот образ согревал ее.

И вот наконец она решилась. Спокойно, медленной походкой, чуть покачивая бедрами, Джейн приблизилась к мужу и хрипло, с просторечным говором, словно настоящая служанка из таверны, спросила:

– Чего изволите, милорд?

Они забрались довольно далеко от дома, сюда не проникали звуки чужих шагов по гравийным дорожкам, вокруг них не было никого, кроме самой ночи, темного неба и еле уловимого запаха хвои. Джейн, не замечая холода, ждала, чуть приоткрыв темно-алые губы, что муж ей подыграет. Пусть только протянет руку, и она упадет в его объятия.

И он это сделал, но она медлила, а потом спросила:

– Сколько?

– Сколько… чего? – не понял Эдмунд, сверля ее взглядом.

– Сколько дашь и чего хочешь?

Эдмунд от неожиданности не сразу понял, что Джейн хотела продолжить игру, а когда догадался, развалился в позе пресыщенного повесы и лениво протянул:

– Что ж, раз уж ты спросила, то ответ – все.

– И?..

– Ответ тот же.

Она оторвала кончик ветки, покрутила в руках и отдала Эдмунду.

– Должно быть, не так много у тебя есть, раз ты готов отдать все.

– Должно быть, я очень многое хочу получить, – ответил он вкрадчивым голосом. – Раз уж я предлагаю все, то и получить ожидаю за это сполна.

Эдмунд бросил на землю ароматные иглы, которые тер между пальцами, снова протянул к ней руку и на сей раз поймал за кисть! Джейн не сопротивлялась, и он усадил ее к себе на колени.

– Все, Джейн. Я хочу… – Эдмунд умолк, вздрогнув всем телом, и крепко ее обнял.

– Больше, чем можешь сказать, – отважилась закончить она.

Он кивнул. Ей же хотелось знать точно, что ему нужно, но спросить Джейн не осмелилась. У них обоих были секреты: у него – какая-то темная тайна в прошлом, у нее – невозможность изгнать из сердца чувства к нему. Вероятно, эти чувства и были причиной, по которой она не могла с самого дня свадьбы играть предназначенную ей роль баронессы, довольной своей прохладной, сдержанной семейной жизнью.

– Ты можешь получить все, что пожелаешь, Эдмунд.


Секунду спустя Джейн, широко раздвинув бедра и подобрав юбки, уперлась коленями в скамейку и уселась верхом на Эдмунда.

– У тебя ноги замерзнут, – сказал он машинально.

Зачем говорить про ноги, если ее руки делали такое, о чем еще недавно чопорная баронесса даже помыслить не могла?

– Я ничего не чувствую, – прошептала Джейн.

– Сейчас мы это исправим. – Его руки тоже принялись за дело.

Сначала Эдмунд приподнял ее так, чтобы колени опустились на плотную ткань сюртука. Она действительно не испытала бы особой радости от холодного жесткого камня.

Джейн тут же нащупала пуговицу на его бриджах и ловко ее расстегнула. В ответ Эдмунд взялся за ее корсет и завязки блузки, дрожащими пальцами касаясь нежных округлостей. Когда она положила руки ему на плечи, запустила пальцы в волосы, стараясь прижать к своей груди его голову, одной рукой он обхватил ее за талию, а второй принялся гладить через тонкую ткань рубашки грудь. Соски ее тут же затвердели, из горла вырвался хриплый вздох, и Эдмунд почувствовал, как по всему ее телу пробежала дрожь, спина выгнулась. Он зажал один сосок между пальцами, потом потер, и Джейн подалась вперед, навстречу его рукам.

– Хочешь продолжить?

– Да. Хочу.

Ее глаза закрылись, когда он гладил упругую грудь, тело вздрагивало от каждого прикосновения. От лунного света тело Джейн, казалось, светилось. Каждое ее движение отзывалось в нем новым приливом желания. Ничто на свете не могло быть столь сладким, горячим, столь настоящим, как эта женщина в его объятиях. Неужели он был когда-то так слеп, что не замечал ее красоты?

Эдмунд в каком-то исступлении покрывал поцелуями изгиб ее шеи и впадинку у ключиц, обрисовывал языком, пальцами играл с сосками. Тело Джейн было таким податливым и отзывчивым, кожа – мягче и нежнее цветочных лепестков. Лаская ее руками и языком, он постепенно находил сокровенные местечки, прикосновения к которым вызывали в ней особый отклик.

Джейн вздохнула и со стоном взяла в ладони его лицо, прильнула к губам и нашла языком его язык. Свои действия она сопровождала движением бедер, безошибочно давая понять мужу, что хочет, он не заставил себя долго ждать: расстегнул бриджи до конца, освобождая себя от разделяющей их преграды, чтобы скорее погрузиться в ее влажное тепло. Прежде чем погрузиться в океан удовольствия, какое-то время они оставались неподвижны, лаская друг друга глазами, деля между собой этот момент ожидания, это сладкое томление в предвкушении наслаждения.

Наконец он вошел в нее, и они позволили себе наслаждаться каждым прикосновением, каждым движением и каждым вздохом. Он крепко держал ее в объятиях, а она медленно поднималась и опускалась, раз за разом ускоряя темп. И вскоре Эдмунд уже не мог ее сдерживать и, закрыв глаза, вторгался в нее, заполняя собой до конца. Океан удовольствия, бурный и дикий, увлекал его, лишая рассудка и оставляя место лишь одному ненасытному чувству. Ослепленные своим желанием, задыхаясь от наслаждения, они исступленно двигались в едином порыве, пока экстаз не захлестнул их волной чувств и не выбросил на берег, дрожащих от усталости, но так и не разомкнувших своих влажных объятий.

Это длилось всего несколько минут, но то были лучшие минуты в его жизни.

Ветер, которого Эдмунд раньше не замечал, щекотал шею, сдувая капельки пота с разгоряченной кожи. Джейн, безмятежно положив голову ему на плечо, всем телом прижалась к нему, и он постиг новое для себя удовольствие – не от того, что сумел жену удовлетворить, а от того, что сумел завоевать ее саму. Понимание потрясло его до глубины души. Он вздрогнул, по коже побежали мурашки, словно по нему пропустили разряд электрического тока.

Его брак изначально был лишь способом искупить вину и никогда не предполагал подобных удовольствий, а весь этот маскарад – только для Джейн, не для него, как и их забавы здесь, в саду.