– Я рад, что она смогла приехать, – сказал Эдмунд.

Джейн, будто не слышала его, продолжала поглаживать пальцем раскрашенную вручную карту с надписью: «Сицилия».

– Как я уже сказала, мне не хотелось бы прожить скучную жизнь, а вот моя мать, напротив, только об этом и мечтала. После смерти отца, а это было так давно, что мне большого труда стоит воскресить в памяти его образ, мы с матушкой жили вдвоем. Да, еще держали одну горничную, вечно шмыгавшую носом особу, которая служила нам и кухаркой и экономкой. Мы жили в доме на самой окраине деревни, скромно, но аристократично, иными словами…

– На ковры хватало, – усмехнулся Эдмунд.

– Да, хоть и на весьма потертые, – добавила Джейн, продолжая изучать карту. – Но я всегда чувствовала, что такая жизнь не по мне.

Эдмунд раскрыл было рот, намереваясь произнести очередной вычурный комплимент, но передумал. Джейн предпочитала честность, так что придумывать ни к чему.

– Понимаю.

– Неужели? – усмехнулась Джейн. – Я, баронесса леди Киркпатрик, не понимаю и половины.

– Здесь нет никакой загадки. Баронесса или нищенка – не имеет значения: каждый делает то, что должен. Столь остроумной и проницательной даме, как ты, не стоит даже беспокоиться, сумеет ли она соответствовать титулу баронессы.

– «Остроумной и проницательной», – повторила Джейн. – Это мне по душе.

– Но это правда: язычок такой же острый, как ум.

– Вот теперь я верю в твою искренность! – улыбнулась Джейн.

Ах, какая у нее замечательная улыбка – зубки белые, ровные, на щечках ямочки, губки нежные, розовые. В прежние времена ее улыбку он воспринимал с опаской, ведь обыкновенно за ней скрывался очередной коварный план, неизбежно приводивший к загубленной одежде или физическим увечьям. Но прошли годы, Джейн перестала быть девчонкой, а вот улыбка ее по-прежнему приводила его в восторг.

И как же легко было улыбаться ей в ответ!

– Что ж, пойдем поищем тебе что-нибудь подходящее. Спустимся вниз?

– Пожалуй. Здесь ты ничего больше не нашла?

– Пока нет, – вздохнула Джейн, бросив прощальный взгляд на карту Сицилии. – Спасибо за книгу.

– Не надо меня благодарить. Тебе следовало бы сказать: «Эдмунд, давно пора было купить мне что-нибудь стоящее».

Она снова улыбнулась, и опять его сердце растаяло.

Джейн спускалась по лестнице первой. С каждым новым пролетом шум усиливался, и, чтобы добраться до высокого книжного шкафа, пришлось протискиваться через толпу. Эдмунд окинул взором ближайшую полку, словно надеялся, что нужная книга сама прыгнет ему в руки.

– Женщинам нравятся романы?

Джейн стояла подле него, изучая содержимое полок.

– Некоторым нравятся. Как полагаешь, что больше по вкусу твоим сестрам: что-нибудь смешное или, может, драма?

– Не могу сказать точно: помнится, Кэтрин любила читать про лошадей, а Мэри нравились цветы и всякие там безделушки.

– Безделушки? Чудесно! Значит, идем искать секцию книг про «безделушки».

Эдмунд игриво ткнул ее пальцем в бок.

– Дерзкая девчонка! Ты знаешь, что я имел в виду: всякие милые вещички, бабочки, феи, сказки…

Она притворилась разочарованной и, вздохнув, проговорила:

– Мы можем поискать для нее книгу о милых вещицах, что-нибудь с красивыми иллюстрациями.

Эдмунд поймал жену за локоть, прежде чем она успела позвать служащего.

– Джейн, подожди. Такие книги нравились ей в детстве. Не знаю, какие вкусы у нее теперь.

– О… – покачала головой Джейн. – А сколько ей сейчас?

– Двадцать три, а Кэтрин и вовсе двадцать пять.

Помолчав, она в раздумье проговорила:

– Думаю, тогда им следует подыскать какие-нибудь хорошие романы.

Джейн начала вытаскивать один за другим тома в изящных переплетах: зеленая кожа, черная отделочная лента, мягкий сафьян и лайка, – и скоро они образовали в руках Эдмунда высокую стопку. Киркпатрик был благодарен жене за чувство такта, не позволившее выяснять, почему уже двадцать лет он не интересовался жизнью своих сестер.

– Этого пока достаточно, – заявила наконец Джейн, когда стопка книг уже достала Эдмунду до подбородка. – Вот эти несколько уэверлийских романов[1] должны прийтись по вкусу твоей матери. А вот «Историю Тома Джонса»[2] нужно отправить отдельным пакетом, чтобы ваша матушка не узнала, какие книги читают ее девочки, во избежание нервного потрясения.

– Сомневаюсь, что в мире осталось хоть что-то способное потрясти мою мать.

«Особенно если Тернер не соврал». В отправленном утром письме управляющему Браунингу содержались разные юридические вопросы. Вероятно, после прочтения письма сообразительный молодой человек мог бы сделать заключения вполне определенного рода, но Эдмунд очень надеялся на его порядочность.

– Лучше принять меры предосторожности, нежели доставить неприятности твоим сестрам, – подмигнула ему Джейн, и улыбка ее снова стала озорной, от чего показались ямочки на щеках.

Эдмунд тяжело сглотнул и севшим от волнения голосом спросил:

– Куда тебе угодно отправиться после? Можешь назвать любое место.

Ему вдруг даже захотелось, чтобы она назвала что-нибудь экзотическое, вроде Франции или Сицилии. По собственному желанию он ни за что не покинул бы Лондон, но ее желанию подчинился бы с превеликим удовольствием, даже зная, что Тернер наверняка идет за ними по пятам. В Англии Эдмунда держало чувство долга перед семьей… ну а теперь еще и Тернер с его жаждой мщения. Поскольку Джейн тоже стала частью его семьи, ради нее он был готов на многое.

Джейн так долго хранила молчание, что Эдмунд начал теряться в догадках о предметах, так занимавших ее мысли. Неужели это все еще карты?

– Давай просто прогуляемся – может, что-нибудь и найдем, – предложила она наконец.


Рождество в этом году наступило для нее раньше обычного. Судя по календарю, ждать оставалось еще месяц. Витрины магазинов пока не радовали прохожих разноцветными гирляндами, а упрямое хмурое небо не засыпало крыши домов белым пушистым снегом.

И все-таки Рождество, самый счастливый для Джейн день в году, уже наступило. Ей удалось провести целый день в обществе Эдмунда, ни разу не затронув тему любви. Она сумела поделиться с ним своими мыслями и чувствами, рассказать о жажде путешествий, об отношениях с матерью, о своей скучной пустой жизни. Ей даже удалось заставить его рассмеяться, словно компания супруги действительно доставляла ему удовольствие.

Завершив поход за покупками по магазину Хетчардса, они отправились в соседний магазин, торгующий мебелью и товарами для интерьера. Джейн обнаружила там вазу, якобы привезенную из Китая, но вероятнее всего сделанную на фабрике Веджвуда неделю назад. Однако вещица была изящно расписана и хранила на себе отпечаток иностранной роскоши. Два фута высотой, прямоугольной формы, позолоченные ручки в виде извивающихся драконов. На каждой из четырех сторон, украшенных эмалевыми узорами, были изображены сценки из городской жизни. Здания, люди, животные, деревья, облака и небо были расписаны всевозможными красками куда более насыщенных тонов, чем можно встретить в природе.

Джейн была целиком поглощена рассматриванием вазы, когда услышала у себя за спиной слова Эдмунда:

– Вижу, тебе нравится.

– На эту вазу можно смотреть часами и все равно каждое мгновение обнаруживать что-нибудь новое. По ней можно судить о Китае, ну или о том, что находят красивым китайцы.

– Думаю, никто не стал бы оспаривать ее красоту.

– Полагаешь, она настоящая?

– Из Китая ли она? – Он пробежался пальцами по ручке в форме головы дракона. – Скорее всего да. У нас я никогда ничего подобного не видел.

– Все, решено: у меня как раз достанет денег.

– Чепуха. Я сам заплачу.

Эдмунд властным жестом остановил служащего, распорядился выписать счет и упаковать вазу, а когда вернулся, Джейн поинтересовалась:

– Для чего давать деньги на булавки, если ты не даешь мне возможности ими воспользоваться?

Эдмунд приподнял брови.

– Ну… это на тот случай, когда тебе захочется купить что-нибудь этакое, какую-нибудь фривольную безделушку, тратить деньги на которую мне не позволит… вкус.

– Например?

– Например, шляпку с искусственной птичкой! – Глаза Эдмунда лукаво блеснули.

Оценив его шутку по достоинству, Джейн смягчилась и даже поблагодарила за любезность, хотя где-то глубоко внутри снова почувствовала себя ущемленной.

Кузен Хавьер однажды заметил, что ей нельзя доверять деньги. Разумеется, он имел в виду, что Джейн непременно стала бы совершать неразумные траты. Теперь у нее были свои деньги, однако ей по-прежнему не позволяли ими пользоваться.

Настроение ее переменилось в лучшую сторону, пока они бесцельно блуждали по магазину, рассматривая витрины с фигурками-скарабеями из драгоценных камней, любуясь прекрасными картинами кисти голландских живописцев и поражаясь неудобству миниатюрных французских кресел, издававших ужасно недовольный скрип при всякой попытке на них сесть.

Следующим пунктом назначения стал тесный шляпный салон, буквально набитый яркими тканями, перьями, лентами и, конечно же, готовыми шляпками, красующимися на полках. Эдмунд выбрал три самые дорогие: шелковый тюрбан с перьями и две шляпы с высокими тульями, бархатными рюшами и кружевом – в подарок матери и сестрам. Джейн нашла на полке рулон кружева, которое прекрасно подошло бы в качестве подарка ее матери, миссис Тиндалл. В шляпке с таким роскошным украшением она наверняка перещеголяла бы всех модниц в деревне.

– Ты позаботилась о подарках для других, – заметил Эдмунд, – но ведь надо же присмотреть что-нибудь и для себя.

Джейн рассмеялась.

– У меня и так всего довольно. Но раз уж мы ведем учет покупок, то должна заметить, что и ты ничего себе не выбрал.