После этого они с Жан-Пьером отправились к Биксу со Стивеном и чудесно отметили праздник. Для Жан-Пьера это был первый День благодарения, и ему было интересно. А в последовавшие выходные они ходили в кино и посмотрели целых три картины – две французские и одну американскую. Жан-Пьер обожал кино.

Следующий месяц они провели в своем замкнутом раю, как близнецы в материнской утробе. Они чувствовали себя защищенными от неприветливого внешнего мира и были абсолютно счастливы. Правда, Пэрис по-прежнему ходила на работу, и они с Биксом провели несметное количество рождественских праздников, а Жан-Пьер много снимал для нового журнала. В редакции не верили своему счастью и на всю катушку использовали заезжую знаменитость, так что Жан-Пьеру пришлось дать немало объяснений по поводу того, как это он на целых два месяца выпал из поля зрения парижских и нью-йоркских издателей. Утешить их ему было нечем – он пока не знал, когда вернется к своему обычному ритму. Виза у него была до апреля, а потом надо будет либо оформлять вид на жительство, что сопряжено с массой сложностей, либо возвращаться домой. Но пока все в их мире было безоблачно и просто. Пэрис никогда не была так счастлива.

Она пригласила Ричарда тоже приехать к ней на Рождество и вдруг осознала, что для того, чтобы с ними был и Жан-Пьер, придется объясняться с сыном и дочерью. Но рано или поздно это все равно должно было произойти. Пэрис решила, что от судьбы не уйдешь, и за неделю до Рождества позвонила дочери. Правда, набирала номер она дрожащей рукой. Пэрис придавала большое значение поддержке и одобрению со стороны детей и сейчас боялась их реакции. Вдруг скажут, что их мамочка совсем спятила?

Она немного поболтала с Мэг и наконец решилась запустить свою бомбу.

– Мэг, у меня произошло кое-что необычное… – начала она.

Не дождавшись продолжения, дочь спросила:

– Ты все еще встречаешься со своим французским фотографом?

Она интуитивно догадывалась, что речь именно об этом.

– Да, встречаюсь. Если ты не против, я бы хотела, чтобы на Рождество он был с нами. Он здесь больше никого не знает, если не считать коллег и Бикса со Стивеном.

– Мам, и чудесно!

Мэг была благодарна матери за то, что она пригласила Ричарда, и очень хотела, чтобы у нее тоже все было хорошо.

– Думаю, мне надо тебя кое о чем предупредить.

– Что, он со странностями? – насторожилась Мэг.

– Нет, никаких странностей… – Пэрис ничего не оставалось, как выложить всю правду. – Просто он не такой, как я. В смысле возраста. Он моложе.

В трубке воцарилось молчание, и Пэрис показалось, что они с дочерью поменялись ролями – теперь ей приходилось оправдываться.

– И намного? Пэрис перевела дух:

– Ему тридцать два года.

Ну вот, она наконец сказала.

Мэг явно была ошарашена и ответила не сразу:

– Ого! Очень даже намного…

– Да. Но он вполне зрелый мужчина.

Пэрис рассмеялась про себя. «Зрелый»! Да он совсем пацан, в строгом соответствии с возрастом, и порой в ней пробуждались материнские чувства – только, конечно, не в постели.

– Ну, может, не совсем так, – уточнила она. – Он просто совершенно нормальный тридцатидвухлетний мужчина. Не то, что я, старая дура. Но мне с ним очень хорошо.

Это была чистая правда. Она не притворялась.

– Это замечательно.

Мэг старалась сохранять благоразумие, но Пэрис слышала по голосу, что дочь в шоке. Да уж, обычной ситуацию никак не назовешь. Не только для Мэг это было большой неожиданностью.

– Ты влюблена? – встревоженно спросила дочь.

– Кажется. По крайней мере, в данный момент. Но рано или поздно ему придется уехать. Это не может продолжаться вечно. Вообще-то он и сейчас уже многим жертвует, это тоже не может долго продолжаться. Работает здесь на один крохотный журнальчик, тогда как ему место в «Харперс Базар» или «Вог». Но мы замечательно проводим время.

– Мам, самое главное, чтобы ты была счастлива. Просто не делай резких движений. Например, не выходи за него замуж.

Мэг не верила в такой брак. Правда, у них с Ричардом разница в возрасте была куда больше, но это казалось более нормальным – мужчина старше женщины. Мэг была в шоке от одной мысли, что ее мать завела роман с каким-то мальчишкой. Только поговорив с Ричардом, она немного успокоилась. Он не верил, что ее мать может совершить какую-нибудь глупость, а такие пары – зрелая женщина и молодой мужчина – встречались на каждом шагу, особенно в кругу знаменитостей.

В настоящем шоке оказался Вим.

– Сколько, ты говоришь, ему лет? – переспросил он дрогнувшим голосом. – Но это же все равно, что я буду встречаться с четырехлетней девочкой!

Пэрис поняла, что он крайне расстроен.

– Нет, не все равно, – спокойно сказала Пэрис. – Жан-Пьер – взрослый человек.

– А зачем ему женщина твоего возраста? – с юношеской бестактностью воскликнул Вим.

Ему казалось, что весь мир сошел с ума. Отец бросил маму и ушел к женщине чуть старше Мэг, а скоро у них еще и ребенок родится. Это же глупо, дурной тон! А теперь и мать завела шашни с мальчишкой, чуть не вдвое ее младше. Да, молодым везде у нас дорога. Родители точно чокнулись.

– Это ты у него сам спроси, – ответила Пэрис по возможности спокойно.

Ей не хотелось выглядеть глупо в глазах детей, а основания для этого были. К счастью, Жан-Пьер вел себя так, словно его это все не касается. Стоило ей завести разговор о возрасте, как он небрежно отмахивался, и Пэрис тут же переставала замечать эту проблему. Как ни странно, у них и в самом деле все шло прекрасно. Посторонним они казались красивой парой. Никто на них не таращился, пальцем не показывал, и Пэрис испытывала от этого большое облегчение.

Дети прибыли накануне Сочельника, и Пэрис готова была провалиться сквозь землю, когда знакомила их с Жан-Пьером. Со стороны это выглядело как стая собак, обнюхивающих чужака.

Пока Пэрис колдовала над ужином, Ричард пытался растопить лед. В конце концов это ему удалось, и не успела Пэрис и глазом моргнуть, как все уже хохотали и подшучивали друг над другом, а к концу вечера и вовсе стали друзьями. Даже Вим наутро уже играл с Жан-Пьером в сквош, а к моменту, когда стали усаживаться за праздничный стол, казалось, что он не столько ее приятель, сколько друг ее детей. Все сомнения и тревоги куда-то испарились.

Это было дивное Рождество! Даже мысль о том, что Мэг встречается с мужчиной, который годится ей в отцы, а сама она крутит любовь с молодым, который ненамного старше ее детей, вызывала у Пэрис только улыбку.

– Твои дети мне очень понравились, – с теплотой в глазах сообщил Жан-Пьер, когда они поднялись в ее спальню. – Хорошие. И ко мне так мило отнеслись. Они на тебя не сердятся?

– Нет. Спасибо, что ты все понимаешь.

Пэрис сознавала, что для него все это тоже непросто. – Живет в чужой стране, язык знает неважно, работает в журнале намного ниже того уровня, к какому он привык, живет с женщиной, которая годится ему в матери – ну, почти, – и к тому же ее взрослые дети устраивают ему смотрины. Но Жан-Пьер держался великолепно. В постели он с улыбкой протянул ей маленький сверточек, и, развернув нарядную упаковку, Пэрис обнаружила изящный золотой браслет от Картье, с изображением Эйфелевой башни. Браслет был украшен маленьким золотым сердечком, на одной стороне стояли ее инициалы, на другой – его. Поверх сердечка было выгравировано по-французски: «Я тебя люблю».

– С Рождеством, любовь моя! – шепнул он.

Со слезами на глазах Пэрис протянула ему свой подарок. Оказалось, они покупали их в одном магазине. Пэрис выбрала для Жан-Пьера часы от Картье. Что бы теперь ни случилось, она знала, что это Рождество навечно останется у нее в сердце.

Они упивались каждым отпущенным им мгновением и продолжали жить в своем магическом шаре. Но постепенно он наполнялся более осязаемыми вещами. Теперь в этом шаре были и ее дети, и по крайней мере сейчас все у них было хорошо. Да здравствует Рождество!

Глава 26

Мэг с Вимом и Ричардом пробыли у Пэрис неделю, а в Новый год всей компанией отправились кататься на лыжах в Скво-Вэлли, где остановились в большом отеле. Жан-Пьер оказался превосходным лыжником и лихо гонял с горы, как подросток. Вим с удовольствием катался с ним, а Ричард, Мэг и Пэрис выбирали себе менее крутые склоны. Вечером все вместе шли куда-нибудь ужинать.

Отдых для всех получился великолепный. Пэрис даже удалось в новогоднюю ночь не думать о том, что это годовщина свадьбы Питера с Рэчел и что через пять месяцев у них появится малыш. Зато она отлично помнила, каким тяжелым был для нее этот день год назад, когда она окончательно убедилась, что Питер ушел от нее навсегда и отныне принадлежит Рэчел.

Одеваясь к ужину, она задумалась, и это не укрылось от Жан-Пьера.

– Тебе грустно? – Нет, просто задумалась. Все в порядке.

Она улыбнулась, а Жан-Пьер мгновенно догадался, что у нее на душе, и нахмурился. Пэрис знала, что он не любит, когда она вспоминает Питера. Почему-то это его обижало. Он начинал думать, что она любит его меньше, чем бывшего мужа. На самом деле все было куда сложнее. Ведь речь шла о ее прошлой жизни, о воспоминаниях, о сердцах, которые, по ее представлению, были связаны навеки, что бы там ни написали юристы в своих бумагах. Однажды она попыталась объяснить это Жан-Пьеру, после чего он два дня ходил мрачный. Он воспринимал чувства Пэрис к Питеру как предательство, и объяснять что-либо было бесполезно. Пэрис сделала вывод, что есть слова, которые лучше не произносить. Он не понимал, какое значение для нее имел распад семьи. Наверное, в силу своей молодости.

Временами, несмотря на все его обаяние и теплоту, Пэрис начинала ощущать разницу в возрасте. Жан-Пьер смотрел на жизнь глазами молодого человека и жил сегодняшним днем. Никаких планов не строил и терпеть не мог загадывать наперед. Он был человек сиюминутных страстей и поступал так, как ему казалось лучше в данный момент, не задумываясь о последствиях, что порой раздражало Пэрис.