Эмбарго и блокада, введенные Наполеоном против Англии, замедлили грузооборот лондонских доков, но не перевелись еще капитаны, уверенные в проворстве своих судов и своих незаурядных навигаторских способностях, которые были готовы за хорошую цену или другое справедливое вознаграждение пойти на риск. С одним из таких людей у Дэнда Росса и была назначена встреча.

Многое еще предстояло сделать. Приходилось менять планы. Если не предупредить товарищей об изменении стратегии, дело могло обернуться плохо. Надо было написать и отправить важные послания, заключить соглашения – и успеть все это, пока не начнется отлив.

Он нетерпеливо стукнул в потолок экипажа, приказывая кучеру остановиться. Открыв дверцу, он спрыгнул на землю до того, как остановился экипаж. Бросив кучеру деньги за проезд, он жестом поманил к себе одного из мальчишек-факельщиков[6], которые сшивались возле таверны в ожидании каких-нибудь случайных поручений.

– Который из шлюпов называется «Беспризорник»?

Мальчишка указал на небольшой шлюп со свежеокрашенными в черный цвет бортами. Пара матросов с помощью горсти песка натирали борта суденышка, чтобы не блестела краска. «Мудрый человек капитан, – одобрительно подумал Дэнд, – не хочет, чтобы лунный свет, случайно отразившись в блестящей поверхности, привлекал внимание».

Покопавшись в кармане, он извлек толстый конверт и нерешительно посмотрел на него.

Он не хотел этого. Ему это было не нужно. У него были более важные дела. Было прошлое, с которым следовало считаться, оставались враги, которых следовало отыскать, и ему еще предстояло вернуть свое место в этом мире.

И был старый долг, по которому следовало заплатить.

Он вручил конверт мальчишке, присовокупив кое-какие краткие указания. Потом, вложив блестящую монетку в грязную ладонь, он мрачно прошипел что-то угрожающее в маленькое грязное ухо, потому что отлично знал, на что способны мальчишки. Он знал, что они способны на предательство, и точно знал, какие слова следует сказать, чтобы довести до их сознания, что в случае чего им это с рук не сойдет. Мальчишка судорожно глотнул воздух и с готовностью закивал головой, а Дэнд Росс направился по сходням на борт «Беспризорника».

Глава 18

Большая северная дорога и Шотландия,

4 – 9 августа 1806 года

Поездка к северу, в шотландский замок Сент-Лайо-на, была продолжительной и утомительной, несмотря на роскошное оборудование кареты, присланной за ней Сент-Лайоном. Шарлотта пребывала в подавленном настроении. От грустных мыслей ее отвлекала только Ли-зетта. Девушка, казалось, была очень довольна ситуацией и напропалую флиртовала с мускулистыми молодыми верховыми, которых Сент-Лайон нанял, чтобы сопровождать экипаж и защищать его от разбойников, или весело молола всякий вздор.

Судя по всему, мягкие кожаные сиденья и бархатные шторы с кисточками на окошках произвели неизгладимое впечатление на неравнодушную к роскоши служанку. Она с наслаждением пользовалась стегаными подставками для ног, пуховыми подушками и кашемировыми пледами. Шарлотта буквально могла читать мысли Лизетты, настолько отчетливо они отражались на ее лице: если это называется в свете «грехопадением», то опорочить себя, возможно, не так уж плохо.

В обычных обстоятельствах Шарлотту позабавил бы прагматизм горничной, но сейчас она была слишком занята своими мыслями и не обращала особого внимания на Лизетту. Когда Лизетта наконец поняла, что Шарлотта ее не слушает, она тут же продемонстрировала потрясающую способность спать практически в любых условиях и оставила Шарлотту наедине с ее мыслями. А мысли были, прямо скажем, тревожные...

Дело было в том, что... она не могла не вспоминать. Ночь, которую она провела с Дэндом, заполняла все ее мысли, и она стала сомневаться в правильности своего решения. Она говорила себе, что, не сказав ему о своем намерении уехать, она не столько обманула его, сколько избавила их обоих от трудного расставания. Но упрямое сердце не желало этому верить.

Она смотрела на открывавшийся за окошком пейзаж и с каждой милей все сильнее сомневалась в правильности собственного поступка. Что он мог испытать, когда, вернувшись вечером, узнал, что она уехала? С другой стороны, он ничего не смог бы сделать, если бы она сказала ему, что уезжает завтра, а не послезавтра. Чего она от него ждала?

Что он потребует, чтобы она вышла за него замуж, послав ко всем чертям Сент-Лайона, письмо и интересы всей Великобритании? Дэнд? Он сохранил преданность своему делу, пройдя через пытки, предательство, превратности судьбы и личные потери. С какой стати ему меняться сейчас? Из-за того, что он лишил ее девственности? Она позволила себе печально усмехнуться. Ведь он не сказал, что любит ее.

Да, его тело любило ее, и весьма красноречиво говорило об этом на своем языке. Настолько красноречиво, что было трудно поверить, будто он не испытывает более глубокого чувства, чем физическое желание. Но много ли она знала о том, что означает заниматься любовью? Вполне возможно, что так бывает всегда.

Но и этому она тоже не верила. Она упорно придерживалась того мнения, что мужчина и женщина не могут получать друг от друга такого удивительного наслаждения, если не испытывают более глубоких чувств. Причем оба. И если бы она сказала ему, что через несколько часов уезжает в замок Сент-Лайона, а он бы ничего не предпринял и даже не попытался бы отговорить ее от поездки, ее сердце было бы разбито. Нет уж, пожалуй, лучше не проверять его чувства к ней. По крайней мере так она могла верить в то, во что ей хотелось верить.

Даже если бы Дэнд послал весь остальной мир ко всем чертям ради любви к ней, разве смогла бы она оплатить свое счастье кровью молодых солдат? У нее были сильные опасения, что смогла бы. И это больше, чем что-либо другое, убеждало ее, что она должна сделать то, что запланировано, пока ее не покинуло... мужество. Значит, если у нее не окажется выбора, она станет любовницей Сент-Лайона.

Такие невеселые мысли одолевали Шарлотту. День шел за днем, и ее терпение истощалось. На пятый день пути Шарлотта на чем свет стоит ругала нежную заботу Сент-Лайона о ее удобствах. Будь она многообещающей куртизанкой, она, наверное, с одобрением отнеслась бы к его заботе. Но хотя Шарлотта пообещала кучеру, что его никто не станет ругать, если он не будет плестись как черепаха, старый седовласый француз упрямо не желал нарушать указания хозяина, распорядившегося, чтобы леди не слишком утомлялась в дороге. Так они и плелись, выезжая поздно и рано останавливаясь на постоялых дворах, которые, по мнению Сент-Лайона, были подходящими для этой цели. И Шарлотту с каждой милей охватывало все большее напряжение.

Ландшафт за окошком постепенно изменился и стал унылым, как и ее мысли. Возделанные поля, одетые летней зеленью, которые окружали Лондон, сменились садами и полями, обнесенными изгородями. Потом начались вересковые пустоши, а склоны холмов стали круче. Клены и березы сменились соснами, а поля – высокогорными, пестреющими цветами лужайками и наконец сланцевыми пиками, абсолютно голыми, если не считать серо-.зеленой поросли утесника да бордовых листьев папоротника-орляка. Городишки отстояли друг от друга все дальше и становились все меньше, дома в них тесно жались друг к другу, словно выступая единым фронтом против огромных пустых пространств за их пределами.

На шестые сутки после полудня экипаж свернул с главной дороги и стал взбираться по изрытой глубокими колеями дороге, проложенной по голому склону низкого холма. Кучер остановил экипаж и предложил ей полюбоваться открывающимся видом. Шарлотта и Лизетта с нетерпением выглянули из окошек. Лизетта в смятении втянула сквозь зубы воздух. Шарлотте показалось, что на этот раз девушка подумала, что «грехопадение» все-таки не слишком приятная вещь, если приходится здесь жить. В такой глухомани. В такой мрачной местности. И в такой непривлекательной. На расстоянии мили от них в центре широкой долины стоял замок Сент-Лайона. Он поднимался прямо на отвесной скале, образующей мыс, выходящий на широкую и быструю реку. Даже издали замок поражал воображение массивностью каменных стен стального цвета, густо увитых плющом. Узкие окна были только на верхних этажах. Эти стены можно было преодолеть разве что с помощью метательного орудия, а единственный вход, насколько успела разглядеть Шарлотта, находился в конце крутой дороги, ведущей к массивным деревянным воротам, по обе стороны которых стояли одинаковые сторожевые башни.

И впрямь крепость. Шарлотта откинулась на спинку сиденья, кучер причмокнул лошадям, они взяли с места. Без позволения хозяина не было никакой возможности ни проникнуть внутрь замка, ни выйти оттуда. На открытых глазу вересковых пустошах, окружавших замок, было негде спрятаться. Единственный в пределах видимости мост пересекал реку прямо напротив замка и хорошо просматривался из амбразур сторожевых башен. Вокруг этих двух башен плющ разросся особенно густо, и его похожие на пальцы листья почти достигали оконных створок.

Они переехали через мост и поднялись по крутому подъездному пути к воротам, которые сразу же распахнулись. Все мрачное и зловещее чудесным образом осталось позади, как только путешественники оказались во внутреннем дворе. У Сент-Лайона вместо мрачного четырехугольного вымощенного булыжником двора был разбит очаровательный сад. Живые изгороди из тиса были подстрижены в виде самых фантастических фигур, а подъездную дорожку здесь обрамляли клумбы с синими и белыми цветами – цветами королевской династии Бурбонов, как поняла Шарлотта. В центре возвышался мраморный фонтан, а рядом с ним, придав лицу с орлиным профилем гостеприимное выражение, их ожидал граф Морис Сент-Лайон. В ближайшем будущем ее любовник.

Шарлотта задумчиво окинула его изучающим взглядом. Он был красив, если кто-то отдавал предпочтение черным как смоль волосам перед каштановыми, тяжелым галльским чертам лица перед четко очерченными чисто мужскими или стройности фигуры, достигнутой упражнениями, перед врожденной грацией. Или же, например, рту с влажными губами перед губами твердыми и умелыми, как и руки их обладателя. Может быть, кто-то и предпочитал это, только не она.