Перед самым рождением детей он купил ей этот дом, чтобы как-то успокоить ее, и он же оплачивал все ее счета. Он купил бы ей и бо́льший дом, но она захотела именно этот, и они с девочками были вполне счастливы здесь. Дом идеально подходил для Эшли, да и сам Маршалл любил здесь бывать. Для него это было самым уютным местом в мире, особенно когда он лежал в объятиях Эшли в их большой кровати. Тем не менее, когда он бывал в Россе, тамошняя жизнь казалась для него не менее идеальной. Он любил Лиз и тот образ жизни, который они вели столько лет. По правде говоря, он любил обеих женщин. Они прекрасно дополняли друг друга, и хотя он никогда бы не признался в этом, но нуждался в обеих – правда, по-разному.

– Пойдемте куда-нибудь ужинать? – предложил Маршалл, и Эшли заколебалась.

Когда приезжал к ним в Малибу, он привозил с собой атмосферу праздника, и она позволяла баловать дочерей, поскольку они общались с отцом всего два дня в неделю.

– Да! Да! Да! – с восторгом закричали девочки в ответ на предложение, и все дружно отправились в любимый соседний китайский ресторанчик.

Когда настало время ложиться спать, они вернулись домой, и Эшли уложила девочек в постель. Они делили комнату на первом этаже, находившуюся прямо под ее спальней. Маршалл зашел к ним, чтобы подоткнуть одеяло и поцеловать на ночь.

– Они любят, когда ты дома, – тихо сказала Эшли, когда он вернулся в спальню.

Она лежала в кровати, довольная после ужина и секса. Маршалл, перед тем как подняться наверх, отправил сообщение Лиз, пожелав спокойной ночи, и теперь был спокоен, что она не будет звонить ему, выйдя из кинотеатра.

– И я тоже очень люблю бывать с вами, – ответил Маршалл, и Эшли знала, что это правда.

Потом он лег в кровать рядом с ней и стал разглядывать знакомый потолок. Он знал все трещинки и разводы на нем и провел множество часов, лежа здесь и думая о ней и о том, как ее любит. Он не мог теперь представить своей жизни без нее, но когда возвращался в Росс, также не мог представить своего существования и без Лиз. Это было единственной мучительной проблемой в его жизни, и он откладывал ее решение уже восемь лет.

Эшли знала все про Лиз, а Лиз ничего не знала о ней. И Маршалл делал все, что было в его силах, чтобы так оно и оставалось. Хотя бы пока, на время. Он не хотел причинять боль Лиз или подрывать любовь и уважение, которые они испытывали друг к другу. Но обветшалый домик в Малибу был местом, где он действительно жил полной жизнью, с Эшли и их дочерьми, которые стали настоящим подарком для него самого с момента появления на свет. Он вылетел из Сан-Франциско, как только у Эшли начались схватки, провел долгие часы в госпитале рядом с ней, присутствовал при их рождении и сам обрезал пуповину. Он провел тогда в Лос-Анджелесе две недели, уверив Лиз, что у него огромное количество совещаний, которые он не может отменить. Он оставался с Эшли, пока она не наладила свою жизнь с детьми, а потом нанял сиделку, которая помогала, когда его не было рядом. Эшли много плакала, но к моменту его отъезда уже простила его. Она была эмоционально очень возбудимой как до, так и после родов, но никогда даже не рассматривала вопрос о том, чтобы прервать беременность. Она хотела этих детей. И никто в офисе не знал о том, что произошло, только ближайшие друзья Эшли, которые были невысокого мнения о Маршалле. Он был человеком, который вел двойную жизнь, что казалось им всем бесчестным. Только сама Эшли понимала и прощала его, зная, что никто не разделяет ее чувств. Ее друзьям было известно лучше, чем ему, сколько Эшли пролила слез в его отсутствие. Сама же она скрывала это от дочерей и описывала им отца как героя, чтобы они не винили его за ее слезы.

Перед сном они снова занимались сексом. Потом он тихо уснул, обессиленный, в ее объятиях. Она же лежала рядом с ним, обнаженная, благодарная за каждый момент, проведенный вместе. Она мирилась с этой мучительной ситуацией в течение долгих восьми лет, пока он рядом с ней воплощал в жизнь все свои мечты. Она понимала, что это несправедливо по отношению к девочкам и к ней самой, но любила Маршалла и надеялась, что в один прекрасный день она победит и они смогут вести нормальную жизнь, не прячась от людей. Пока же она была исключительно счастлива и удовлетворена всего два дня в неделю.

Глава 4

Когда Маршалл приезжал в Малибу, Эшли чувствовала себя так, будто они обычная семья, ведущая размеренную жизнь. Он завтракал с ней и с девочками, потом отвозил их в школу. Они очень любили эти моменты и радостно щебетали в машине. Он сажал обеих на крошечное заднее сиденье «ягуара» и проезжал несколько кварталов до школы, поддразнивая их и рассказывая смешные истории. Его отношения с близняшками были совершенно другими, не такими, как со старшими детьми. Мальчики были более жесткими и сильными, и их связывал с ним в основном спорт, а Линдсей всегда была трудным ребенком, даже в раннем детстве. Она спорила, часто протестовала и всегда была сорванцом, подражая братьям, которых считала героями. Кассия и Кендалл же были забавными, женственными, кокетливыми и такими же красивыми и очаровательными, как и их мать. Любовь Маршалла к ним была как бы продолжением его любви к Эшли. И ему нравилось, что дочери такие хорошенькие и так любят его. Люди замечали Эшли и девочек, где бы те ни появились: они составляли поразительно красивую группу.

Лиз управляла семьей так рационально, что у детей почти не оставалось времени на разные причуды и забавы. Эшли же была такой творческой и непредсказуемой личностью, что все, чем бы девочки ни занимались, казалось чудесным. Он не мог бы так жить каждый день, но был счастлив на два дня в неделю превратиться в короля волшебной страны, где Эшли и их дочери были феями. Он не мог противостоять такому соблазну.

На работу Маршалл отправлялся в прекрасном настроении и редко задерживался в офисе: спешил вернуться домой, к Эшли. Обычно они ходили куда-нибудь поужинать или заказывали китайскую еду на дом, но иногда и готовили сами. Эшли, самая соблазнительная женщина из всех, кого он когда-либо знал, была неважной домохозяйкой и уж тем более кухаркой. Повсюду царил художественный беспорядок. И Маршалл всегда чувствовал себя как мальчишка, находясь рядом с ней. Казалось, все его заботы и тревоги исчезали, и он или играл с детьми, или проводил время в постели с Эшли. Быть частью ее мира казалось волшебством. И она чувствовала себя так же, когда он был рядом. Он был центром ее вселенной. Последние восемь лет ее жизнь вращалась вокруг него, исключая все остальное, кроме детей.

Тяжелее всего было расставаться в пятницу утром. Он отвозил девочек в школу и обычно возвращался, чтобы какое-то время еще побыть с Эшли. Чаще всего они занимались сексом, иногда в спешке, прежде чем он уезжал в офис. Возвращаться в Сан-Франциско он любил после обеда, чтобы успеть заехать на работу и провести там несколько часов перед выходными. Все было расписано по минутам и прекрасно налажено, но все равно его сердце разрывалось всякий раз, когда самолет взлетал и он понимал, что не увидит ее целых пять дней или четыре, если ему удастся найти предлог вернуться в Лос-Анджелес пораньше. Все выходные он чувствовал себя оцепеневшим, поэтому часто проводил оба дня на поле для гольфа. Каждый раз, покидая Эшли, он словно испытывал чувство тяжелого похмелья.

К полудню в пятницу, каждую неделю, Эшли впадала в глубокую депрессию. Она даже не могла послать ему сообщение. Она согласилась играть по его правилам и строго придерживалась их. Она должна была ждать, пока он сам даст знать о себе, и не могла связаться с ним ни в Сан-Франциско, ни даже в его офисе в Лос-Анджелесе. Из-за этого она часто впадала в панику, когда он уезжал, понимая, что он находится вне досягаемости и она должна ждать, пока он свяжется с ней сам. Что, если что-нибудь случится с одной из девочек? Она знала, что в этом случае может позвонить, хотя это почему-то только ухудшало дело. Она не могла позвонить, чтобы просто услышать его голос. Он всегда звонил ей, перед тем как уехать из офиса в пятницу, а в выходные дни – с поля для гольфа, но единственным временем, когда он находился в зоне доступа для нее, были те дни, которые он проводил в Малибу, и осознание этого с течением лет становилось для нее все тяжелее. Теперь ей трудно было продолжать такую жизнь: в тридцать лет, имея двух детей, она хотела большего.

В пятницу днем она сидела в своей студии, уставившись в пустоту, будто осиротевшая, когда к ней зашла подруга Бонни. Она видела такое выражение на лице Эшли тысячу раз и знала, что тому причиной. Бонни ненавидела Маршалла за то, что он сделал с подругой, и, что самое плохое, с ее же согласия. Из-за любви к нему и детям она безмолвно согласилась быть тайной его жизни и стала уже совсем не той, что восемь лет назад. Она жила ради Маршалла и ради будущего, которое, по убеждению Бонни, он никогда не согласится разделить с ней. Что бы он ни обещал Эшли, Бонни больше не верила, что он оставит Лиз.

– Привет, – уныло сказала Эшли, когда Бонни вошла в студию.

На ней были те же шорты и майка, что и накануне, потому что они еще хранили его запах. Маршалл поступал прямо противоположно и тщательно переодевался, перед тем как покинуть Лос-Анджелес, чтобы ничто из того, что он носит дома, не выдало ее присутствия в его жизни. Последние восемь лет Маршалл продумывал все мелочи, чтобы сберечь свою двойную жизнь, и превратил это в целую науку. Эшли даже не подозревала, насколько он осторожен.

– Узнаю этот взгляд, – сказала Бонни, с неодобрением глядя на подругу, на ее сгорбленные плечи.

Эшли сидела напротив чистого холста, уставившись в пустоту.

Бонни – ее самая давняя подруга, они знали друг друга с детства – работала помощником директора на киностудии художественных фильмов, и в настоящий момент у нее был перерыв между съемками. Она всегда весила на десять – пятнадцать фунтов больше, чем следовало, и уже с год у нее не было приятеля, что давало ей возможность проводить много времени с Эшли и девочками. И ее сердце разрывалось от жалости, когда она видела, как подруга чахнет из-за Маршалла, продолжая надеяться, что он бросит жену, и губит свою жизнь ради него. Бонни считала, что их встреча была самым плохим событием в жизни Эшли, несмотря на прелестных детей.