Ну и пусть! Я с вызовом вздернул голову. Пусть думает, что хочет. Я для нее никто, значит, и она должна стать для меня никем.

Клаудия обернулась и суховато осведомилась:

– Где у тебя пылесос и швабра? Или хотя бы веник?

Моя челюсть отвисла и замерла, не в силах вернуться на место. Совершенно ошарашенный, я неопределенно мотнул головой в сторону кладовки. Она прошла мимо меня, слегка задев плечом и оставив после себя аромат дорогих духов. Я жадно втянул носом воздух и уставился вслед.

– Пока я буду убирать, тебе не мешало бы душ принять, – заметила она, вернувшись с веником и тряпкой.

– Душ? – тупо спросил я.

– Да, а то разит от тебя, как от мамонта. – Ее губы тронула легкая улыбка. – Так моя тетка выражалась.

Я замер, чувствуя, как по телу растекается тепло. Будто что-то таяло внутри, расползалась давящая тяжесть. Осознав, каким отвратительным должен ей сейчас казаться, я захотел провалиться сквозь землю. Быстро кивнул и прошел в ванную. Плескался там около получаса, чувствуя, как понемногу трезвею. Когда вышел, первым делом заглянул в единственную комнату. Боялся, что Клаудии там уже нет. Боялся, что она вообще мне почудилась.

В комнате снова царили чистота и порядок, даже поломанный стул прислонен к стенке. Уловив аромат кофе, доносящийся из кухни, побрел туда. Клаудия стояла у плиты, помешивая дымящийся напиток. Кивнула мне в сторону стола.

– Садись, тебе сейчас просто необходим кофе.

Я не стал спорить, хотя мог бы сказать, что больше чем что-либо мне необходима она сама.

Она поставила передо мной чашку и села рядом. Поставив локти на стол, оперла подбородок на ладонь и уставилась на меня. Я сделал глоток и заставил себя произнести:

– Спасибо, очень вкусно.

– Вранье, – без тени улыбки отозвалась Клаудия. – Я готовлю ужасный кофе.

Из ее рук мне и яд бы показался сладким, но я не стал возражать. Кофе и правда был ужасным. Но я все равно его выпил, до последней капли, оставив только черную жижу на дне. Все это время она сверлила меня напряженным взглядом и ничего не говорила. Молчание уже казалось гнетущим. Но я молчал, боясь любым словом все разрушить. Хватит уже того, что ляпнул тогда, на корпоративе.

– Зачем этот демарш с заявлением? – наконец, первой не выдержала она.

– Никакого демарша, – подумав, откликнулся я. – Просто не хочу больше работать в вашей фирме. Думаю, имею на это право. И так восемь лет отдал ей.

– Тебя не устраивала зарплата или что? – не удовлетворил ее мой ответ. – Если да, я поговорю с главным и он…

– Нет! – заорал я так громко, что она вздрогнула.

Моя грудь ходила ходуном от одной только мысли об этом. Подавляя бешенство, я сжал руки в кулаки и с трудом заставил себя успокоиться.

– Дело не в зарплате, ясно?

– А в чем тогда?

– Думаю, ты и так знаешь. Не притворяйся, что ничего не замечала.

Если она сейчас скажет, что и правда не замечала… меня… это будет конец. Я точно сопьюсь и пущусь во все тяжкие.

– Ты о том, что сказал мне тогда? – глухо проговорила она, опустив глаза.

Она помнит! Она до сих пор об этом помнит! На краткий миг я даже ликование ощутил.

– Это было вызвано лишь возбуждением, вот и все. – Она избегала смотреть на меня. – Любовь – слишком сильное чувство, мало кто вообще умеет любить. Ты не должен путать страсть с любовью.

– Я и не путаю! Не считай меня непроходимым тупицей!

Я поднялся и нетвердой походкой приблизился к ней. Опустился на пол, положил голову на колени Клаудии и застыл так, вдыхая дурманящий запах ее тела. Снова накатывало возбуждение, с которым трудно было бороться.

– Я не верю тебе, – услышал холодный чеканный ответ. – Любовь – слишком сильное чувство. Да и от нее одни проблемы, ясно?

– Ты сама себе противоречишь, – заметил я, поднимая голову и пытаясь поймать ее взгляд.

– Хорошо… Объясню по-другому. Каждый раз, когда меня любили, это заканчивалось плохо.

– И ты стала избегать любви? – еле слышно произнес я.

Взял одну из ее маленьких ручек и прижал к своей щеке.

– Большинству мужчин нужно от меня одно… – Она попыталась высвободиться, но я не позволил. Ее рука некоторое время трепыхалась в моей, потом смирилась и затихла. – Они видят только тело. Я для них игрушка, красивая кукла, не более. Те, кто говорят о любви, иногда еще хуже тех, кто просто использует. Они ранят не только тело, но и душу… Как пафосно я заговорила! – Она издала хриплый болезненный смешок. – Прямо тошно.

– Мне не тошно, – возразил я. – Я понимаю, о чем ты. И я сказал, что люблю, не просто так. Я никому и никогда этого еще не говорил… Ты должна знать об этом…

Ее глаза затуманились.

– Я замечала, как ты смотришь на меня. Но на меня многие так смотрят. Меня это лишь забавляло. Я думала, что ты такой же, как все… Но в тот день… Мне было плохо, мне было очень плохо… И никто не пошел за мной, хотя трудно это было не заметить. Только ты. Сначала я подумала, что это всего лишь уловка, чтобы затащить меня в постель. Но ты развернулся и хотел уйти. Никто так не поступал раньше. Ты постарался утешить и ничего не потребовал взамен.

– И все же я что-то сделал не так, – с грустью заметил я. – Разочаровал тебя.

– Ты не понимаешь, – она издала болезненный стон. – Я решила доказать самой себе, что ты такой же, как все. Переспишь и потеряешь интерес. Или начнешь вести себя, как самодовольный самец, мачо. Ненавижу таких… Я хотела разочароваться в тебе, ясно?.. Но ты… Ты сказал, что любишь. И когда я смотрела на тебя, мне так хотелось в это поверить.

– Поэтому ты убежала? Не хотела допускать и мысли о том, что у нас все может получиться?.. Получиться что-то серьезное?

– Нет… Я боялась того, что получится, – усмехнулась она. – Тебе, наверное, трудно меня понять. Я сама себя иногда не понимаю.

– Мне трудно представить саму мысль о том, что мы могли бы быть вместе, – признался я. – Ты такая удивительная, красивая, успешная, а я…

– То есть я заслуживаю лишь эгоистичных денежных мешков, которым есть дело только до самих себя?

– Ты странно смотришь на это, – признался я. – Многие девушки мечтают пристроиться поудачнее. Они были бы счастливы…

– Если глупы, то конечно были бы счастливы. С полгодика, наверное. А потом бы поняли, что жизнь в золотой клетке не так уж хороша, как им казалось. Я жила в такой, я знаю.

Ее взгляд устремился вдаль. Она некоторое время молчала, словно погрузившись в воспоминания. Потом резко перевела глаза на меня.

– Ты хочешь услышать мою историю? Всю правду без прикрас.

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

– Только предупреждаю, после некоторых деталей моей биографии ты и думать забудешь о любви.

– Что бы ты ни рассказала, это не изменит того…

– Тс-с… – Она поднесла палец к моим губам. – Сначала послушай, потом давай опрометчивые обещания… Я ничего не стану от тебя требовать. И все пойму по твоим глазам. Обмануть меня ты не сможешь, по твоему лицу я все увижу.

– Хорошо, как скажешь, – вздохнул я, не желая спорить.

– Налей мне чего-нибудь, – попросила она, передернув плечами. – История будет долгая.

Я послушно поплелся за початой бутылкой водки и плеснул ей в стакан. Себе наливать не стал, решил, что больше никогда и в рот не возьму. Теперь, когда понял, как ошибался в ее отношении ко мне, хотел все изменить. Что бы она сейчас ни рассказала, я не отвернусь от нее…

Сел за стол напротив нее и приготовился слушать, любуясь каждым ее жестом и мелькающими на лице эмоциями.

Глава 2

В четырнадцать лет моей настольной книгой была «Лолита» Набокова. Я находила много общего со своей героиней – малолетней нимфеткой, сводящей с ума взрослых мужчин. Сверстники никогда меня не привлекали. Все, что они могли, – пускать слюни на мою рано сформировавшуюся грудь и за насмешками скрывать сексуальное влечение. Подруг у меня не было. Вернее, я входила в компанию самых популярных девчонок двора, но никого из них подругами не считала. Втайне презирала их за непроходимую глупость и инфантильность. Внутренне я считала себя намного старше.

Психолог, к которому регулярно водила меня мать, говорил, что я все время прячусь за маской и никому не хочу показывать истинное лицо. Я считала ее слова туфтой и не желала следовать советам. Чему может научить меня фригидная сука без мужа и детей? Как прожить жизнь так же пусто и бессмысленно, как она сама? Увольте. А я навела о ней справки. Вернее, узнала от знакомых других знакомых все о ней. Общаясь с тем или иным человеком, я всегда стремилась выведать его подноготную. Зачем я это делала? А как я смогу манипулировать человеком, не зная, на какие кнопочки давить? О да, это было моим любимым занятием – давить на кнопочки и получать то, что хочу. Я изучила все книги по психологии в нашей библиотеке, чтобы лучше понимать, как воздействовать на людей.

Я могла казаться ангелом, если хотела того. При виде моей симпатичной мордашки и невинных глазок обмануться легко. Мать тоже долгое время считала меня ангелочком. Пока не нашла мой дневник, который я опрометчиво вела, озаглавив: «Путь новой Лолиты». Вот тогда она и решила водить меня к психологу. Помимо этого еще и вела со мной долгие беседы по поводу моего аморального поведения. Вся моя провинность на тот момент состояла во флирте с учителем английского и одним из старшеклассников. Ханжа двуличная! Сама еще при жизни отца изменяла ему со своим бухгалтером, между прочим, на десять лет младше нее. Она думала, что умудряется хранить это в тайне, но я замечала все. И обрывки фраз по телефону, и взгляды украдкой, когда навещала ее на работе.

До сих пор не могу ей простить… Отец был, пожалуй, единственным, кого я любила по-настоящему. Он любил меня такой, какая я есть, и никогда не наказывал. Ему это было и не нужно делать. Всего лишь сесть и поговорить со мной по душам, и я тут же понимала неправильность своего поведения. Глупая смерть от руки какого-то ворья, напавшего на него в темном переулке. При себе у отца было две тысячи рублей и дорогие часы – подарок мамы. Вот и все. Это стоило ему жизни. Мать скорбела ровно год, фальшиво, как и все, что она делала. А потом вышла замуж за своего бухгалтера.