Взгляд его голубых глаз был направлен прямо на Сенту.

— Да, возможно, что тогда я дала бы вам согласие. Но когда мне пришлось в течение нескольких недель спокойно лежать здесь, мои мысли стали совершенно ясными и вернули меня к реальной действительности.

— Сента, скажите, когда вы станете моей женой?

У Сенты уже не было никакого выхода, никакой возможности уклониться от прямого ответа.

— О, милый Чарльз, я никогда не буду вашей женой.

Его брови страдальчески поднялись.

— Почему?

— Я не люблю вас.

— Но ведь вы любили меня до нашего глупого разговора. Сента, неужели вы окончательно отвергаете меня, неужели?

Глаза его засверкали, и одним резким движением он приподнялся.

— Может быть, вы любите кого-нибудь?

— Нет, — с плачем ответила Сента. — Единственная причина, Чарльз, это мое нежелание выходить замуж.

— Вы можете еще подождать. — Чарльз, как типично светский человек, прибавил: — Сейчас конец охотничьего сезона. До начала весеннего, когда мы могли бы повенчаться, — еще целых полгода. За этот долгий промежуток времени вы могли бы подумать.

— Чарльз, все это вы говорите напрасно. Тяжело то, что вы больны, и я должна вам именно теперь отказать, но все же я не могу быть вашей женой, не могу сказать вам почему, каким образом очарование этого лета исчезло. Для меня оно безвозвратно умерло… Я не могу дать вам своего согласия.

— Но это очарование должно вернуться, если бы вы только разрешили, если бы вы дали мне возможность доказать вам, как я вас люблю… как я вас люблю!

Глаза Чарльза с мольбой глядели на нее, как бы говоря: «Подойдите ко мне».

Сента помимо своей воли приблизилась к его постели. Он схватил ее за руки и, с силой притянув к себе, заставил склониться над ним.

— Я не могу поверить, что вы перестали думать обо мне, что вы забыли те чудные мгновения, которые мы вместе с вами переживали летом.

Сента хотела вырваться, но он крепко держал ее.

— Перестаньте, — шепнула она.

— Я оскорбил ваше самолюбие? Вот почему вы не хотите дать свое согласие. Я сделаю все, что вам угодно. Неужели вы не понимаете, что я бесконечно желаю вас… желаю вас…

Стыд и гнев залили румянцем ее лицо. Сента наконец освободилась.

— Я не желаю вас и никогда не буду желать. Я ухожу. Прощайте, — тихо, но ясно сказала она.

Выбежав в галерею, Сента остановилась; ее грудь разрывалась от сердцебиения, она не в силах была дышать.

Она бесшумно сбежала в холл. Не видя ни слуг, спешивших ей навстречу, ни окружающей обстановки, она, как молния, выскочила из дома, со вздохом облегчения покинув его. У роллс-ройса стоял шофер.

— Пожалуйста, отвезите меня обратно в город.

Глава XXVII

Компаньоном Мики был довольно симпатичный малый. В его взгляде на жизнь было то, что мы называем «тонкостью». Сид владел неисчерпаемым лексиконом ругательств и возбуждал этим постоянное любопытство Мики. Но это не мешало ему быть очень хорошим товарищем. Сид чувствовал к Мики большую благодарность за вложенные в дело пятьсот фунтов, которые сделали для него то же, что пища делает для умирающего от голода человека. Его внешность была довольно привлекательна: маленького роста, с удивительно ясными карими глазами, с длинными, как у девушки, густыми ресницами, С 17 до 27-летнего возраста он был банковским клерком. Затем его призвали на войну, которую он полюбил просто как интересное занятие. Все, связанное с ней, — лишения, раны, газы, бомбы, отмораживание рук и ног — все это было перенесено им с величайшей стойкостью и не мешало при воспоминаниях о войне говорить Мики с сияющим лицом:

— Какая чудесная была война, необыкновенно интересный спорт!

Как понимал Мики, с момента вступления в войска Сид совершенно изменился. Он сам о себе говорил: «Я ожил». Он был одним из тех людей, которые не отдавали себе отчета в том, что они находятся в клетке. Когда же клетка раскрылась, Сид предпочел умереть, чем вновь очутиться в ней.

— Я хотел поехать за границу попутешествовать, но у меня нет возможности. Кроме того, война оставила мне воспоминание о себе в виде больного легкого.

В один из тех мрачных дней, которые когда-то предсказывал Сильвестр, Мики спрашивал Сида:

— Станем ли мы с вами когда-нибудь богатыми людьми?

С постоянной папиросой во рту, не отрываясь от своей работы, Сид ответил:

— Ничего, не волнуйтесь, через десять лет все будет в порядке.

— Десять лет? Неужели вы хотите сказать, что раньше этого срока мы не будем иметь настоящих больших доходов?

— А разве у нас недостаточно? Ведь мы хорошо живем, не правда ли? — спросил Сид.

— Да, пожалуй, — хмуро согласился Мики.

Сидя на поломанном колесе, он смотрел на дождь, льющий беспрерывными потоками.

— Столько месяцев быть вблизи Сенты и не догадываться о своей любви к ней!

Позевывая от скуки, он встал. Сид посмотрел на него.

— Так как сегодня, по-видимому, никто не захочет нанять этот автомобиль, имея такую же возможность сделать это гораздо ближе, я предлагаю вам поехать в Лондон, хотите?

— Не знаю, может быть.

— На вашем месте я сделал бы это.

— Что сделал бы? — спросил Мики.

— Поехал бы развлечься. Слушайте, поезжайте, предложите ей где-нибудь пообедать, и когда вы вернетесь, ваше настроение опять будет хорошим.

Проходивший почтальон вручил Мики два письма, из которых одно оказалось каким-то счетом, который он бросил на пол. Сид заметил:

— Спокойствие, спокойствие, молодой человек. — Но минуту спустя, глядя на дико пляшущую перед ним фигуру, он решил, что Мики сошел с ума. Глаза Мики сверкали. Из его уст раздавались какие-то бессвязные звуки, слова и целые фразы. Когда, наконец, Сиду удалось уловить слово «авто», он сказал «да» и прибавил: «Возьмите его», стараясь говорить с ним так осторожно, как говорят с сумасшедшим или малым ребенком. Мики перестал прыгать и, размахивая письмом перед лицом Сида, смеялся до тех пор, пока тот, наконец, не подбежал к нему и не вырвал письмо из его рук. Прочитав письмо несколько раз, Сид возвратил его Мики. Лицо Сида расплылось в улыбку, растянувшую его рот до ушей. Он посмотрел на Мики, как смотрят на божество. Мики когда-то настоял на покупке другого гаража. Сид боялся покупать такой большой участок земли, теперь же общество железных дорог собиралось построить в этом месте новую ветку, и они должны были получить отступную плату в десятикратном размере. Таким образом им удастся оплатить аренду и все то, что необходимо, чтобы, соединив оба гаража, превратить их дело в крупное предприятие.

За секунду Мики оказался в своей комнате, написал ответ и вернулся вниз.

— Я захвачу его в город, — коротко бросил он, — приготовьте авто, пока я оденусь.

Он горел от нетерпения скорее быть в дороге, скорее оказаться в Лондоне.

Какое счастье — дождь такой сильный, что дороги достаточно пустынны для всякого желающего ехать с максимальной скоростью. Проезжаемые им окрестные городки и деревни мелькали мимо, как черные точки.

Сара открыла Мики дверь.

— Она дома, одна? — спросил Мики.

Небо было благосклонно: Сента совершенно одна сидела в гостиной у камина в удобном кресле, откинув голову на подушки. Она не слышала, как Мики открыл и закрыл дверь, и, прежде чем она успела понять, кто вошел, он уже был перед ней на коленях, обхватив ее обеими руками. Его молодое, полное страсти лицо, сохранявшее еще запах ветра и дождя, бивших в открытые окна автомобиля, было так близко прижато к лицу Сенты, что когда он говорил, его дыхание пробегало между ее раскрытых губ.

— Сента, очаровательная, возлюбленная, вы можете продолжать писать ваши чудные книги и делать все, что вам угодно, но только вы будете моей. Вы должны… я буду любить вас каждым дыханием. Я научу вас любить, если вы скажете, что не умеете, — губы его почти касались ее губ. — Но, Сента, вы умеете, вы умеете… — шептал он и она чувствовала, как его холодные пальцы заставляли ее голову все больше и больше склоняться к нему.

— Вы должны… — и губы их слились.

Он целовал ее до тех пор, пока весь мир не был охвачен пламенем, и только они одни, уста к устам, существовали во вселенной.

Ей казалось, что голос Мики раздался где-то вдали.

— О, Сента, неужели?

Она не могла говорить. Почти скрыв свое лицо у него на плече, она лежала в его объятиях, Мики нежно откинул ее голову и посмотрел на бледное лицо, яркие губы которого носили следы его победы. Он весь был полон страсти и желания, чувствуя в своих объятиях любимую. Маленькие прелестные груди трепетали под натянутым шелком платья.

— Мы можем пожениться завтра, когда хотите, завтра будет чудесно, вы моя навсегда, я ваш… Сента, скажите хоть одно слово, я должен слышать ваш голос. — Она сделала легкое движение, но он не отпускал ее. Тогда она широко раскрыла глаза и нежно улыбнулась ему.

— Кажется… я люблю вас.

— Кажется? — дрожащими пальцами он обводил контуры ее лица, каждая черта которого казалась ему необыкновенным чудом.

— Тогда я хочу научить вас говорить мне — «Я вас люблю».

С той страстной близостью, которая умеет быть грубой и вместе с тем бесконечно нежной, он привлек ее еще ближе к себе.

— О, Сента, вам только кажется? Неужели вы не понимаете, не чувствуете, что значит любить, что значит обменяться со своим возлюбленным словами страсти, захватывающей дыхание? Скажите — только вы, я и зимний вечер об этом услышит. Я сохраню тайну в моей душе, и никто об этом не узнает. Но я не в силах не слышать вашего голоса.

Сента с трудом шептала о чем-то, о невозможности говорить, и вновь эти ненасытные обожающие губы прижались к ее устам, ласкали ее шею, лицо, щеки, лоб, желая впитать все ее очарование. Измученная его страстью и любовью и ощущая трепет каждого его нерва, Сента чувствовала, что она действительно любит Мики, что не только его обожание охватило ее, но что она действительно любит этого нового, властного Мики, молодость его чувства и силу его экстаза. Его молодость взывала к ней, будила ее.