Оливия Уэдсли - Игра с огнем

Сильвестр непрерывно барабанил пальцами по стулу.

— Какой ужас, вечно жить на глазах друг у друга. Все те же лица, голоса, звуки, танцы, смех…

Джорджи с озлоблением прервала его:

— Но зато большинство из нас скрывает свои слезы и свою слабость.

Сента встала. Ей было стыдно за Сильвестра и за его резкость. Джорджи, не глядя на нее и не поднимая глаз, сказала:

— Не уходи, поверь мне, что Сильвестр сказал это без всякого злого умысла.

Вмиг Сильвестр опустился на колени перед ней, спрятав лицо в складках ее платья.

— Я подлый человек, вот что, подлый… Я тебя люблю… Ты единственная…

Джорджи подняла лицо и виновато улыбнулась Сенте и Мики.

В последний день пребывания у моря на их горизонте появился Октавиус, прелестный молодой человек, который значительно пополнил запасы кладовой.

Мики был оставлен в гараже, где должен был работать. Сильвестр обещал прислать все его вещи. Последнее воспоминание Сенты о Мики было связано с его фигурой, облаченной в ослепительно-новый халат. Он наливал масло в машины и весь был погружен в это важное дело.

— Не думаю, чтобы все это было так приятно и просто, когда начнутся ноябрьские дожди и грязь.

Погруженная в свои собственные мысли, Сента, почти не слушавшая того, что говорил Сильвестр, не согласилась с ним. Она от души желала Мики успеха, ведь он был таким способным человеком!

— Мики мог бы избрать что-нибудь более интересное, — довольно едко продолжал Сильвестр.

— Перестань умалять достоинства Мики, он, по крайней мере, работает, — сказала Джорджи.

Они молча доехали до города. Сента должна была жить в квартире Сильвестра и Джорджи около Найтсбриджа, так как Клое не было в Лондоне.

Когда они поднимались по лестнице, у Сильвестра вдруг переменилось настроение. Смеясь, он вбежал в гостиную, завел граммофон и, схватив вошедшую Джорджи в объятия, начал с ней танцевать тустеп, смешливым голосом спрашивая:

— Чья ты, беби?

Джорджи подняла лицо и также смеясь ответила:

— Твоя.

Глядя на них, Сента решила, что они вполне счастливы.

Однажды после ужина Сента легла на кушетку. Уютно устроившись и поджав под себя ноги, она закурила папиросу.

— Мама, Мики хочет на мне жениться.

Несмотря на всю свою кажущуюся беспечность и оторванность от житейской действительности, Клое со страстной серьезностью относилась ко всему, что касалось ее детей. Она была из тех матерей, которые вкладывают лучшую часть жизни и душу в своих детей и только ими живут. Она нежно спросила Сенту:

— Любишь ли ты его?

— Да, но я люблю его не так как хотела бы. Я привыкла к нему, и это очень тягостно.

— Но ведь это неминуемо после брака, дарлинг.

— Я тоже так считаю, но все мы стараемся об этом не думать. Брак — ужасная вещь. Примером является твое замужество.

Клое улыбнулась:

— Видишь ли, дарлинг, считать мой брак с твоим отцом примером для вполне правильного суждения о браке вообще так же разумно, как если бы из обыкновенных щипцов для завивки волос сделать пропеллер для аэроплана. В мои годы у девушек не было большого выбора, не было собственных суждений и еще меньше личной свободы. Мы просто выходили замуж.

— Но, мама, скажи, неужели ты даже в самом начале не любила отца?

— Я дважды встретилась с Виктором, он сделал мне предложение. Я над этим посмеялась и больше о нем не думала. В то время я была влюблена в молодого ирландца с изумительными ресницами и темпераментом, соответствующим чертам его лица. На следующий день после сделанного мне предложения твой дедушка сказал мне:

— Молодой Гордон хочет жениться на тебе. Я считаю его очень подходящим, он из хорошей семьи, я знал его отца. Поэтому думаю, моя девочка, что у нас не будет лишних разговоров на эту тему. Я надеюсь и считаю, что ты будешь очень счастлива.

Всю ночь я проплакала, но этим все и кончилось.

Поженились, мне было только двадцать лет.

Когда родилась Нико, началось охлаждение твоего отца ко мне. Оно росло по мере того, как родились ты и Сильвестр.

Вот, дарлинг, вся история моего брака.

Клое села на диван; обняв Сенту, она нежно гладила ее волосы.

— Дарлинг, ты живешь в другое время, ты имеешь свое мнение.

— Мне кажется, что ты смешиваешь дружбу мужчины и женщины с развратом. Именно то, что они заранее обо всем говорят друг с другом, свидетельствует о серьезном отношении к браку и их старании избежать всего, что может угрожать его прочности. Только откровенность…

Спустя мгновение, она совершенно неожиданно прибавила:

— Из всех людей, которых я встречала за последнее время, Мики Торрес кажется мне единственным, у кого есть романтическая жилка.

Когда Сара ввела Чарльза в гостиную, там никого не было. Он сел и начал терпеливо ждать. Он вооружился терпением в ожидании, пока Сента даст свое согласие.

Вошла Сента, в руках у нее был букет прекрасных хризантем.

Чарльз поднялся навстречу Сенте, приветствуя ее:

— Наконец-то!

Он обладал приятным даром создавать всюду, где бы он ни был, атмосферу веселья и уюта. Сента сама удивилась охватившему ее чувству радости при виде Чарльза. Внешний вид его был все так же привлекателен.

— Рады ли вы видеть меня?

— Очень.

— Помните ли вы наш последний безнравственный разговор? — И более серьезным тоном продолжал: — Сента, дарлинг, я знаю, что был отвратителен. Когда я вспоминаю тот вечер, мне не верится, что я мог позволить себе говорить вам такие слова.

Привычным ему жестом раздражения он стал приглаживать волосы.

— Сента, скажите по правде, что вы тогда думали?

— Я знала, что вы не из тех людей, которые женятся, мое тщеславие было оскорблено. Я не хочу, чтобы вы считали меня человеком мелкого пошиба.

— Сента, дарлинг, после того разговора я уехал в Испанию. Путешествие отрезвило меня. Тогда я начал серьезно задумываться. Чувствуя вас вблизи себя, я не мог спокойно думать, но там мне стало совестно и понятно, насколько я был груб. Сента, будьте моей женой, мы будем счастливы. Я не могу сказать вам, насколько чувствую себя одиноким без вас, насколько моя душа стремится к вам. Дарлинг, милая, дорогая, будьте моей женой, быть может, наш союз окажется прочным!

Сенте странно было видеть Чарльза покорным и унижающимся.

— О, дарлинг, я не знаю…

— Я буду ждать, сколько вы захотите, позвольте мне это.

Он поцеловал ее, но в поцелуе не было ни чувственности, ни страсти.

Они не заметили, как вошла Клое и зажгла свет. Когда она заговорила, Чарльз вскочил. Он очень понравился Клое. Вносимый им приятный тон волновал Сенту больше, чем его поцелуи, показывая ей, как легко он переходит от одного настроения к другому и как быстро воспринимает малейшее переживание. Жизнь для Чарльза была не тяжким бременем, а легкой прогулкой с самыми приятными ощущениями. Глядя на него, элегантного, жизнерадостного, с приятными манерами, Сента спрашивала себя:

«Быть может, он и прав, и мне следует быть его женой. Когда я выйду за него замуж, моя жизнь будет очень легкой и приятной».

Они вместе пообедали в ресторане и весело провели вечер, а когда возвращались в Кемпден-Хилль, то все в жизни казалось таким ясным, понятным и несложным. Чарльз спросил:

— А где Мики?

Сента рассказала о Мики.

Чарльз предложил поехать к Мики, чтобы обрадовать его неожиданным приятным сюрпризом. Сента сомневалась, согласиться ли ей, так как она не хотела встречаться с Мики в обществе Чарльза, внешний вид которого являлся таким резким контрастом милому труженику. Чарльз продолжал ее весело уговаривать:

— Поездка туда прекрасно заполнит наш день, а вечером мы пойдем в оперетту.

Ему не приходило в голову, что Сента может не согласиться. Условившись заехать за ней на следующий день в 12 часов, он на прощание поцеловал ее, предварительно спросив: «Можно?»

Лежа в постели, Сента задумалась над предложением Чарльза. Выйти за него замуж… Быть его женой… Не значит ли это перестать испытывать ту страсть, которая является единственным, связующим их, звеном? Почему все так быстро кончается? Что будет делать Сента, если не выйдет за него замуж? Ведь Мики она тоже не любит, может быть, потому, что он никогда не заставлял ее любить себя. Он казался ей каким-то невидимым, неощутимым призраком.

На следующий день Чарльз заехал в условленный час, и они отправились к Мики.

Была прекрасная тихая погода.

— Думали ли вы о нашем разговоре?

— Я не спала всю ночь.

Чарльз обнял ее одной рукой.

— Какая вы худенькая! — В голосе его была нотка собственника.

Возлюбленного, умолявшего ее вчера у горевшего камина, больше не было. Его заменил прежний самодовольный Чарльз, весь облик которого говорил о его уверенности, что «все будет в порядке».

— Беби, зажгите мне папиросу и расскажите, какие у вас новости?

Чарльз был из тех людей, которым постоянно нужны «новости», что-нибудь, что могло бы развлечь их мысли, не требуя усилий.

Сента сказала, что у нее нет никаких новостей, так как знала, что его совершенно не интересуют ни ее работа, ни ее книга. Чарльз откровенно признавался в своем полном невежестве в литературных вопросах.

— По-видимому, Сильвестр и Джорджи хорошо живут, — заметил он, — они избрали правильный путь. Все мы должны жить так, как они — не думая о будущем.

Он загляделся на Сенту и не заметил проходившего мимо стада овец. Ему надо было выбирать между необходимостью задавить несколько штук скота или наскочить на каменный забор. Он предпочел последнее. Сента так сильно ушибла голову, что потеряла сознание. Придя в себя, она увидела склонившееся над нею пепельно-серое лицо Чарльза. С его бледных уст лились потоки бессвязных слов, выражающих отчаяние, любовь, ужас и злобу на самого себя. Слабо улыбнувшись, она сказала: