— Жемчуг подарила мне графиня Вандорнен.
— Какая она?
— О, она неприступная. Я ей не понравилась.
— Конечно, ведь ты иностранка.
— Вероятно, я навсегда останусь ей чуждой.
Нико спросила:
— Как ты думаешь, будет война между Англией и Австрией?
Отвернувшись от туалетного столика, она посмотрела на Сенту.
— О нет, почему же может быть война? Нико, неужели ты считаешь ее возможной?
— Помнишь Нину? У нее есть кузен. Его зовут Роди Фолиат. Он занимает большой пост в Министерстве иностранных дел и говорит, что это — давно решенное дело. Мы объявим войну Германии и тогда будем, естественно, в состоянии войны с Австрией. Сента, будь храброй. Война продлится недолго. Вероятно, тебе придется венчаться дома.
— Надеюсь, нет.
— Хотя свадьба и была бы в Портленд-Плесе, но мне хотелось бы поехать в Германию и посмотреть этот старый замок и большой дворец и встретиться со всеми друзьями и родными Макса.
Она закурила папиросу.
Слабым голосом Сента сказала ей:
— Я ужасно устала, Нико. Путешествие было тяжелым и утомительным.
Когда она вышла, Сента вытащила из-под подушки фотографии Макса. На завтра была назначена ее свадьба. Теперь она здесь, в Лондоне, а он… Где он? Где-то в Венгрии. Сента пробовала представить себе его там. Она еще не знала его военным. Спускались сумерки. Сквозь окна доносился бой часов. Где-то в квартире был слышен смех Сильвестра.
Сента забылась тяжелым, усталым сном…
Глава X
Когда Англия объявила войну Германии, первое, что Сильвестр сказала Сенте, было:
— Хорошо, что ты не вышла замуж за эту свинью.
Он был страшно возбужден. Через секунду обнял Сенту и раскаялся в своих словах.
— Мне очень жалко и все такое. Было очень скверно с моей стороны сказать тебе такую штуку. Но все-таки, это был бы глупый шаг — выйти замуж за немца.
Сента, вспыхнув, сказала:
— Макс — австриец.
— Ну, это почти то же самое. Они ведь говорят на одном и том же отвратительном языке и, вообще, мы с ними в состоянии войны. Это было бы ужасно: ты — жена врага.
Вошла Клое.
— Сильвестр, — спокойно сказала она ему. Ее обычный нежный голос был строгим и сердитым.
Сента крикнула:
— Он — грубиян! — и вышла из комнаты.
Клое посмотрела на сына:
— Сента права. Как тебе не стыдно?
Сильвестр быстро заговорил:
— Англия воюет с Германией и Австрией. Я пойду на фронт в первую же минуту, как только смогу. Мама, не спорь. Каким же я был бы солдатом, если бы любил наших врагов.
Клое возразила:
— Какой любящей женщиной была бы Сента, если бы она отказалась от своей любви. Сильвестр, ты только что поступил подло, и мне кажется, что тебе будет трудно залечить рану, нанесенную Сенте.
В глубине души Сильвестр сам раскаивался и стыдился боли, причиненной сестре. Он понимал, что должен был сдержать себя.
В течение первых недель Сента ходила как тень. Энергия, проявляемая окружающими, была ей тягостна. Почти все пансионеры были уже на войне, за исключением Акселя Борга, датчанина. Клое неотступно следила за Сентой, хотя сама была очень занята. Нико занялась шитьем и где-то кому-то помогала готовить посылки для солдат. Только Сенте нечего было делать. Она была в полном отчаянии. До войны Сента никогда не задумывалась о патриотизме. Это понятие для нее было связано с национальным гимном и прочими смешными вещами. Война никогда не казалась ей страшной. Однажды, сидя в кино, Сента почувствовала, в чем правда, когда на экране показали пущенный ко дну английский броненосец. Зрители умолкли, и в сердце Сенты проснулось что-то, бывшее до сих пор безмолвным. Вернувшись домой, она была в совершенно другом настроении и даже радовалась этому, так как оно заставляло ее забыть личное горе. Перемена настроения приятно совпала с получением первого письма от Макса. Оно было послано в Данию. Оттуда вернулось и в Англии было вскрыто цензурой. Написанное по-английски, оно было очень коротким.
«Дарлинг, я знаю, что вы благополучно прибыли домой. Я очень рад. Пусть ничто вас не огорчает. Моя любовь теперь навсегда с вами. Не знаю почему, но я сегодня вспоминаю об одном дне в Хольнице, — может быть, потому, что тогда был тоже вторник. Мой привет сиреневому платью. Когда наденете его, вспомните обо мне.
Ваш Макс».
Сиреневое платье Сенты было любимым платьем Макса.
Глава XI
К великому огорчению Сильвестра, он оказался слишком близоруким, и его не хотели принять в полк Лондонских шотландцев. Но вдруг однажды он подъехал к дому на мотоциклете и ввалился в квартиру с криком:
— Я принят в отряд мотоциклистов!
Теперь он был важный мистер Сильвестр Гордон из технических войск, изучавший пулеметное дело. Он спрашивал Сенту:
— Неужели ты ничего не будешь делать?
Был уже ноябрь — отвратительный, холодный, сырой. Сента получила еще одно письмо от Макса:
«Моя маленькая, любимая. Как бы я хотел получить от вас весточку. Я уверен, что вы писали и что только по случайности ваши письма не дошли до меня. Как будет прекрасно, когда все это кончится, — мы встретимся и сможем повенчаться. Я живу только надеждой на этот час. Здесь страшно холодно… (кусок был оторван цензурой). Моя любимая, я всегда с вами».
Сильвестр продолжал настаивать:
— Тебе должно быть ужасно тяжело ничего не делать и постоянно скучать.
Этот разговор был прерван приходом невысокого старого джентльмена с выцветшими усами, в монокле, в довольно поношенном темно-синем костюме. Позади него стояла бледная как мел Сара. Сильвестр удивленно переводил взгляд с нее на неизвестного.
Сара с трудом проговорила:
— Это ваш отец, — и смущенно прибавила, — это — Сильвестр, сэр, это — мисс Сента.
Сильвестр страшно покраснел. Сента широко раскрыла глаза.
— Да, да. Мм…
Он подошел к пораженному Сильвестру и пожал ему руку, потом повернулся к Сенте и наклонился, чтобы поцеловать ее. Сента стойко перенесла фамильярное приветствие. Виктор Гордон откашлялся, улыбнулся, поправил монокль и спокойным деловым тоном спросил:
— Вероятно, вашей матери нет дома?
Посмотрев на своего единственного сына, он сказал:
— Я вижу, что ты пошел на помощь родине.
Сильвестр опять покраснел и затем сказал, предполагая, что в голосе его достаточно решимости:
— Простите меня, если я скажу, что ваш приход требует некоторых объяснений.
— Да, да, естественно, я не могу претендовать на то, чтобы вы меня узнали. Одна Нико может меня помнить. Я приехал из Австралии. Призыв дорогой родины оказался слишком сильным. Каждый жаждет помочь — и вот я вернулся домой.
Он подошел к звонку и позвонил. Когда все еще бледная Сара вошла в комнату, он хладнокровно сказал:
— Принесите, пожалуйста, бутылку виски и содовой воды.
Виски и Клое появились в комнате одновременно. В момент, когда вошла мать, Сильвестр сделал инстинктивное движение, как бы желая подойти и обнять ее. У нее был странный, хотя и достойный вид; она нервно проводила рукой по волосам.
— Итак, ты вернулся, — сказала она свойственным ей неуверенным голосом.
— Да, странник вернулся, — улыбаясь, ответил супруг, подошел и поцеловал ее. — Дорогая, вы не изменились. — Он похлопал ее по плечу и, ласково кивнув ей, обратил все свое внимание на виски.
Сента и Сильвестр с удивлением смотрели на мать. Она холодно встретила их взгляд. В ее глазах уже не было обычного выражения теплоты. На глазах у них Клое становилась чужим, незнакомым ни им, ни самой себе, человеком.
В течение двух-трех часов Виктор Гордон совершенно освоился и заставил называть себя «отцом». Он до ужаса напоминал те клише, в которых патриотизм доведен до крайней степени. Его патриотизм был оскорбителен. Строгим голосом он обратился к Сильвестру.
— Скоро ты увидишь, как твой старый отец пойдет в поход вместе с лучшими сынами своей родины. Какое значение может иметь возраст, когда она призывает.
Сильвестр, глядя на него с отвращением, думал: «Какой фарисей!»
Задолго до окончания вечера содержимое бутылки было доведено Виктором Гордоном до одной трети, и он совершенно размяк.
Когда сэр Поль Тренд вернулся из Вульвича после утомительного дня лабораторной работы, он встретил его подобострастно. Тренд жил у Клое в течение последних десяти лет. Это был один из тех худых, близоруких, непривлекательных мужчин, которые поглощены своим делом и все чувства которых сосредоточены на их призвании. Тренд поселился в Кемпден-Хилле, потому что Тимофей Дин, лучший его друг, математик, в студенческие годы познакомился и полюбил Клое. Когда Дин вскоре после Тренда вошел в гостиную Гордонов, он был встречен главой дома так же, как и Тренд. Но Дин, в противоположность своему другу, не настолько устал, чтобы не проявить некоторого интереса к вновь пришедшему. Он холодно посмотрел на Гордона и отрывистым голосом спросил:
— Простите, но кто вы?
С трудом найдя свой монокль, Гордон ответил:
— Всего только хозяин дома, дорогой сэр.
В эту минуту с блестящими глазами, чуть дрожа, вошла Клое. За ней — Сента и Сильвестр. Обед прошел уныло. Гордон беспрерывно болтал, вмешивался во все разговоры и говорил:
— Я иду на фронт, чтобы меня не смели называть дезертиром.
Сильвестр выразил мнение всех присутствующих, спросив:
— При чем тут это слово?
Клое с отчаянием перебила их.
— Не перейдем ли мы все вместе в гостиную?
Всегда по вечерам мужчины оставались с ней и детьми и продолжали беседу или составляли партию в бридж. Но в этот вечер джентльмены извинились и сбежали в свои комнаты или, вернее говоря, в комнату Тимофея. Тренд угрюмо сказал:
"Игра с огнем" отзывы
Отзывы читателей о книге "Игра с огнем". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Игра с огнем" друзьям в соцсетях.