Люди, собравшиеся в бальном зале, расступились, давая простор элегантной танцующей паре — Мэтту и Келли, и у нее перехватило дыхание от волнения и радости.

Во время танца Мэтт, наверное, слишком близко прижимал ее к себе. Ей нравилось, как он поглаживает ее талию своими чуть шероховатыми пальцами. Нравилось прижиматься щекой к его груди, ее сводил с ума хмельной аромат его одеколона.

Когда же музыканты перестали играть, Келли дорого дала бы за то, чтобы они заиграли снова. Может, это от шампанского у нее было такое приподнятое настроение, но ей подумалось, что Элиза Дулитл наверняка чувствовала себя так же. После вечера, проведенного в объятиях Мэтта, Келли не могла думать ни о чем другом.

Они попрощались с гостями и отбыли в оставленном для них лимузине киномагната — усталые и довольные. Мэтт обнимал Келли, и они вместе напевали мелодии, под которые только что танцевали.

Келли не сомневалась, что переживает счастливейший момент в своей жизни.

— Я не отпущу мою Келли, — сказал Мэтт, когда они добрались до ее дома. А машина и здесь переночует.

Встав на тротуар, Келли не торопясь вдохнула ночной воздух, чтобы привести в порядок свои чувства. От выпитого шампанского звенело во всем теле.

— Лучше не оставлять машину у моего дома, — заметила она.

— Им и так все известно, — улыбнулся Мэтт, беря ее сумочку, чтобы вытащить ключ. — Великое дело для имиджа: Мэтт Хеннеси будет спать на твоем ложе.

— Ты просишь чудовищно много, — укорила она.

Их голоса разбудили нескольких птиц, обрушивших на них все свое негодование. Мэтт отпер дверь и увлек Келли за собой.

— Эй, смотри! — Он повел ее в гостиную, где на кофейном столике стояла бутылка «Каберне Совиньон». — Это от Мисси. Я ее откупорю.

— От Мисси?

Мэтт подал Келли записку: «Я не могу оставить белое вино для Мэтта Хеннеси не охлажденным. Загляните в морозильник: там есть лед».

Келли фыркнула, сердясь на проницательность подруги, и сбросила туфли на высоких каблуках. Паркет приятно холодил горячие ступни.

Мэтт откупорил бутылку и протянул Келли бокал, свободной рукой развязывая галстук.

— Давай присядем.

Келли вытянула ноги в чулках, потерла друг о друга затекшие ступни. И сделала глоток, хотя, конечно же, ей было уже достаточно. Мэтт скинул пиджак и сел рядом, расстегивая тугой воротник рубашки.

— Не забудь взять драгоценности, — напомнила она, вопреки собственному желанию. Сапфиры и бриллианты поблескивали на ней, как звезды на ночном небе. Она отпила еще глоток, поставила бокал на край стола и посмотрела на Мэтта. Спасибо за чудесный вечер.

Он улыбнулся ей, скользя руками по кушетке сзади нее.

— Это и мне доставило удовольствие: ты показала себя выше всяческих похвал, как я и думал.

— Знаешь, оказалось, что все не так уж трудно. Единственная проблема в нашей инспектрисе. Сестра Агата убеждена в том, что ты собираешься появиться в больнице в один из ближайших дней и обесчестить меня прямо на рабочем месте.

Он улыбнулся, и на щеках обозначились ямочки. Келли захотелось поцеловать их.

— Национальная пресса не поднимет этой темы до понедельника — до тех пор, пока не выйдут журналы. Вот когда ты по-настоящему окажешься в фокусе.

Она покачала головой:

— Ты не предупредил меня. Не надо было приходить ко мне в больницу.

Он отпил глоток и откинул голову назад, смакуя вино.

— Тебе бы неплохо исчезнуть из «Скорой помощи» на недельку-другую. Может, тогда ты избежишь самого трудного.

Келли нахмурилась, потянувшись за своим бокалом.

— Я работаю, дружище. И не могу исчезать, когда мне хочется.

— Разве у тебя не бывает отпуска?

— Я приберегла его на Рождество. Собираюсь в Колорадо.

Мэтт кивнул и выпил еще бокал. Келли поразилась: сколько же нужно алкоголя, чтобы свалить его? Сегодня он выпил так много…

— Там твоя семья? — спросил Мэтт.

— Нет! — резко ответила она и сама на себя рассердилась за подобную невежливость.

Но, к счастью, он не придал этому значения, поскольку ничего не знал о ее отношении к Рождеству, о том, как больно ей видеть знакомые улицы Сент-Луиса тщательно принаряженными. Не знал Мэтт и о том, как сильно Келли надеялась, что Майклу удастся разогнать тени ее прошлого. А он погиб и лишь увеличил ее горе.

— Нет, — повторила она более ровным голосом. — На Рождество я еду кататься на лыжах. С Мисси.

Родные Мисси забыли о ней, а у Келли их вообще не было. Поэтому каждый год они проводили отпуск вместе.

— А где твоя семья?

Келли будто окаменела. Почему это так важно для него? Это не его дело. Это никого не касается. Ей захотелось еще вина — может, хоть оно немного облегчит ее бремя?

Повернувшись к нему для ответа, Келли выдавила из себя печальную улыбку:

— Мэтт, все серьезнее, чем ты думаешь. Я не касаюсь этой темы, когда мне весело.

— Значит, для тебя это еще тяжелее, чем несчастье с Майклом? — догадался он. Его голос дрогнул:

— Что произошло тогда, Келли?

Она отвернулась — от боли, отразившейся в его глазах. Да, тяжелее, он прав. Мэтт затронул то, о чем со времени гибели Майкла она не позволяла себе даже думать — за исключением кабинета доктора Мартинсона. Если бы Мэтт попытался ворошить прошлое Келли, он встретил бы суровый отпор. В этом случае она не подпустила бы его к себе так близко. Но он незаметно пробрался сквозь защитную броню, и он так добр к ней… Да, он имеет право знать все.

Потирая лоб, чтобы унять боль, Келли начала свой рассказ. Тепло его участия согревало ее, как солнечный луч. А он слушал с тем заботливым вниманием, с каким джентльмен открывает перед своей леди закрытые двери.

— Был канун Рождества. Мама с папой уехали в гости.

Она помолчала, вспоминая. Ее родители, Эдни и Фрэнсис, экономили всегда и на всем, чтобы послать Келли в частную школу и колледж. Чтобы дать ей то, чего не имели сами. Отец Келли был постовым полисменом, всего лишь сержантом, а мать — домохозяйкой и до рождения Келли потеряла двух детей. Ее никогда не покидала тоска по умершим детям, она скорбела о том, что никогда не увидит их взрослыми. Эдни и Фрэнсис очень хотели, чтобы Келли училась. Они хотели гордиться дочерью.

Келли посмотрела на свой пустой бокал — ободок блестел, как бриллианты на ее браслете.

— Они задержались в гостях и спешили домой, так как я должна была поехать на вечеринку. Их сбил пьяный водитель. — Келли слышала вой сирены и шум толпы на площади. Но никак не ожидала, что в автомобильную катастрофу попали ее родители. — Мать умерла у меня на руках. — Так же, как и Майкл, добавила она про себя. — А отец выжил. Он снова женился, на миловидной женщине с кучей детей. Они живут в Чикаго, отец оттуда родом.

Голос Мэтта прозвучал невероятно мягко:

— Отец винит во всем тебя? Она зябко передернула плечами:

— Полагаю, что бессознательно. Ему приходится кого-то винить, ведь он любил мою мать с двенадцати лет.

С тех пор Рождество для Келли стало периодом жестокого одиночества и комплекса вины. Она выучилась на медсестру, пошла работать в «Скорую помощь» и думала, что сможет справиться со своим горем при поддержке Майкла, надеялась, что его сострадание исцелит ее. Но после смерти Майкла ей стало еще хуже, и она сдалась на волю судьбы.

— Майкл погиб тоже в канун Рождества? Келли не могла представить себе более мягкого голоса. Она чувствовала, что успокаивается в нежных объятиях Мэтта.

— Нет, после. Видишь, тебе повезло, что мы встретились не в декабре. Я не живу в это время.

Рыдания стояли у нее в горле, но Мэтт взял ее лицо обеими руками и бережно притянул к себе. Его улыбка была по-прежнему мягка, а сине-зеленые глаза приняли в себя ее муку.

— Келли, — сказал он тихо, — больше я не сделаю ничего, что могло бы расстроить тебя. И обещаю не приставать с вопросами.

Его глаза смотрели на нее с теплотой и участием, и Келли почувствовала, как застарелая боль рассасывается, точно нарыв. Мэтт был так близко! Он разделил с нею ее страдания. И когда он улыбался, глядя на нее, она чувствовала, что погружается в него и становится сильнее вместе с ним Он наклонился над Келли, поцеловал одну ее щеку, а затем другую, собирая слезы. Келли сидела неподвижно. Боль понемногу стихала. Его руки касались ее, подобно исцеляющему огню. Келли закрыла глаза и подняла лицо к Мэтту, ища его губы такие мягкие и сильные одновременно. Однако вновь инстинктивно отшатнулась, упершись руками в его грудь и чувствуя, как сильно бьется его сердце. Между ее пальцами — там, где был расстегнут воротник рубашки, — курчавились мягкие волосы. Близость к Мэтту взбодрила ее, и, едва он снова прикоснулся к ней, все ее чувства обострились. Она разомкнула губы, пробуя теплоту его кожи и упиваясь сладостью единения с ним, как будто он вернул ей жизнь. Внезапно Келли пришло в голову, что она уже давно отчаянно нуждается в этом.

Мэтт медленно повернулся к ней всем телом. Его губы осторожно искали ее глаза и шею. Он поцеловал ее в ушко и одним движением распустил волосы — они упали и гладкой волной накрыли плечи. Он поцеловал ее снова и погладил ее волосы, словно дорогой шелк. Потом провел пальцем по мочке уха и шее. Поцеловал плечо и руку — неспешно, словно запоминая их вкус и очертания.

Келли обняла Мэтта за плечи, пытаясь обхватить их широту своими маленькими руками. Потрогала пальцами выпирающие через накрахмаленную рубашку мускулы. Она растворялась в его жизненной силе и всеми порами впитывала его нежность. Келли потянулась к его горлу и поцеловала впадину меж ключиц. Она обрела покой в гавани его груди. Поглаживая грудь Мэтта, наслаждаясь его мускулатурой, она постепенно спустилась к животу.

— Келли, — шептал он в ее волосы. Его язык щекотал ей ухо. — О, Келли! Одной рукой он прижал ее к себе, а другой почти благоговейно ласкал ее. Его пальцы пробегали по ее спине, вызывая дрожь во всем теле. Но вот он осторожно спустил с ее плеч платье, и пальцы коснулись обнаженного плеча — сначала одного, потом другого.