Чтобы не прерывать ход учительского монолога, Ира кивала. Вот бы она ушла. Хорошо бы посидеть одной, в тишине. Не шевелясь.

– Скоро полугодие заканчивается, об экзаменах надо думать, а у вас ветер в голове.

Кивок.

Химичка вдруг пристально посмотрела на Иру.

– Возьми пудру, спрячь свою красоту. – На парту перед Ирой легка синяя пластиковая коробочка. – Из-за чего подрались-то? Неужели из-за Щукина? Вот балабол. И чего за ним Курбанова бегает?

– Не из-за Щукина. Она меня с днем рождения не поздравила, – буркнула Ира, вертя в руках незнакомую конструкцию – никак не могла понять, с какой стороны замочек у пудреницы.

– Путаные вы. – Химичка открыла коробочку, коснувшись ученицы холодными руками. – Ерундой страдаете.

Ира посмотрела на свое отражение. Ничего особенного. Сквозь кожу пробивается легкая синева. Возможно, к вечеру все станет заметнее.

И вдруг химичка предложила посидеть в классе.

– Я уйду. Чтобы тебя никто не тревожил, кабинет закрою. Через полчаса вернусь, захочешь, пойдешь домой. Нет, еще посидишь.

Вот бы на ночь остаться. Тут, наверное, привидения замученных учеников по коридорам бродят…

– Ну все, сиди.

В замке щелкнул замок. Каблучки отбили удаляющуюся дробь по лестнице.

Ира отодвинула стул, пробираясь к окну. Ноябрь был уныл. Улица устало помигивала слипающимися ресницами голых веток. Никого. Мокнет под дождем площадка, мокнут дома, мокнут деревья. А на море под этим же дождем мокнут корабли. И сам город, вдруг превратившись в такой корабль, стронулся и поплыл… не к горизонту, а на край света, за которым мрак.

За спиной грохнуло. От неожиданности Ира чуть не снесла цветы с подоконника.

На пороге лаборантской стоял Щукин. В руке у него была швабра.

– Ты решил на пару с Курбановой меня прибить? – Других версий такого явления не было. Вместо швабры ему бы косу – вылитая смерть. По крайней мере, такой же бледный, как ненавидимая всеми вестница печали.

– Сделай одно дело.

Займись делом, порисуй мелом, возьми лопатку, вскопай грядку…[4]

Ира молча смотрела на одноклассника.

Щукин полез в свой чемодан, уронил швабру. Рюкзак в его руках крутанулся, упал на пол с глухим стуком.

– Бомба, что ли? – в Ире проснулось любопытство.

– Две! – Лешка сидел над рюкзаком, не зная, что с ним делать дальше. – Там, короче, это… рассыпалось.

Цветок фиалки. Он лежал на дне, опрокинувшись на бок. Зеленые мохнатые листики набрали в ворсинки земли. Как и учебники с тетрадями. Из коричневой горки торчал одинокий карандаш.

– Это у тебя чего?

– Кактус, – буркнул Лешка, запуская руки в рюкзак. – Помоги собрать.

– Это то, что ты в прошлый раз стащил? – стала догадываться Ира.

Скандал в сентябре, Щукин с Пулейкиным вылезают из класса через окно. Все было, наверное, так же. Химичка оставила их и закрыла класс. Щукин стащил фиалку. Ту самую, что принесла Лика. Теперь вернул. Любовь прошла, завяли помидоры. Жалко. Красивая была история. Все кругом придумывают свои истории с печальным концом.

– Сделай так, чтобы он не загнулся. – Лешка искал, куда бы поставить перепачканный в земле горшок, и не придумал ничего лучше, как устроить его на учительский стол.

– Землю выгребай, – скомандовала Ира, отодвигая подальше учительские тетради и учебники. Но Щукин вновь отличился, перевернув над цветком рюкзак.

Сначала посыпалась земля, потом рухнули учебники с тетрадями, отбив Ире запястье. Последним по полу покатился одинокий карандаш.

– Знаешь, сколько тебе это будет стоить! – взвыла Ира.

– Желание, – кивнул Лешка, заглядывая внутрь своего чемодана. Он собирался еще немного потрясти его над фиалкой, но Ира дала однокласснику подзатыльник и отправила к раковине. От рукомойника он вернулся все с той же шваброй. Хозяйственный.

Ира руками клала землю обратно в горшок.

– И откуда ты только такой взялся? – ворчала она, замечая, что влажная земля оставляет неприятные разводы на столе.

– От мамы с папой. – Лешка кидал учебники в рюкзак.

– Они у тебя инопланетяне! – Ира отобрала у Щукина тетрадку – из нее сыпалась земля. – Чего ты с этим горшком таскаешься?

– Отдать хотел, а потом передумал. Ей и правда не нужны все наши воспоминания. – Лешка пнул ногой карандаш.

– А как же Курбанова? – Показательно еще хотелось ткнуть пальцем в разбитое лицо.

Лешка снова глянул в рюкзак, как будто тетрадки пересчитывал.

– Чего с цветком-то?

– Помрет твой цветок, – рассердилась Ира. – Сейчас вообще с пятого этажа сброшу! – Что за манера разбираться со своими влюбленностями через нее!

– Ну, сбрось, – Лешка дернул молнию на кармане, достал длинную металлическую линейку. – Ты скоро?

Это уже была наглость! Мало того что в земле возиться заставили, так еще торопят.

– Через час! – съязвила Ира, сильно ударяя пальцами по листкам, чтобы стряхнуть крошки земли. – Тут еще подмести надо и стол протереть.

– Через час химичка придет, а мне уйти надо.

– Как уйти? – Черт! Надоело все. – В окно?

– В окно только бэтмены ходят. А я хожу как человек.

Лешка вытащил из одной створки нижний шпингалет и распахнул двери. В кабинет ворвался свежий воздух коридоров. И их непривычная тишина.

– Жди! – сурово приказала Лисова. Ничего себе номер! Сбросил на нее этот дурацкий горшок и сразу бежать намылился.

Она последний раз тряхнула цветок и поставила его на подоконник. Как раз в то самое место, где он раньше стоял. Там еще остался темно-желтый кружок от поддона, который вечно был перелит – слишком много народа стремилось поупражняться с лейкой.

Швабра размазывала грязь по полу. Тряпка от доски добавила белых разводов. Выездной Хэллоуин. Ведьмы резвятся. День грязи. Выберите понравившееся название.

– Чего? Всё? – Щукин напряженно вслушивался в тишину школы. С пятого этажа можно спуститься только по этой лестнице. По ней же поднимется химичка. Только на четвертом этаже можно будет перейти на другую сторону.

Ира последний раз сполоснула тряпку, провела по полу и столу. Если бы Господь Бог решил усложнить ей жизнь, то ничего более оригинального, чем щукинская затея с фиалкой не понадобилось бы. Подхватила свою сумку, оставляя на столе пудреницу.

– Давай быстрей!

Лешка подсунул под шпингалет линейку. Оставалось соединить створки, чтобы язычок закрытого замка вошел в паз, и убрать линейку. Шпингалет упадает обратно – и дверь вновь будет заперта.

Щелчок. Дверь заперта. В закутке, как всегда, темень.

– Слушай! – быстро зашептал Лешка, на ощупь отыскивая руку Лисовой. – Спасибо. – Ладонь у него была горячая, как будто из бани вышел. Пальцы чуть подрагивали. – Ну, короче… – Он шевельнулся, задел Иру плечом. – Спасибо! Семь желаний – как всегда.

Он побежал к лестнице. Ира пошла за ним, в спине опять что-то болезненно щелкнуло. На что же она налетела? Вроде бы парты сдвинуты не были. И уже на четвертом этаже сообразила – она-то куда бежит? Ей как раз надо остаться в кабинете, чтобы не напугать учительницу своим отсутствием. Если исчезновение Щукина с Пулейкиным химичка пережила, то пропажа Иры так просто не пройдет.

Лешка бухал своими ботинками в районе первого этажа. Ира остановилась.

Черт! Что за манера влипать в истории? А может, Щукин прав? Любая проблема решается быстрым бегом?

И она побежала. Боль в спине скоро прошла. Вылетела на улицу, оставила за спиной крайние деревья парка, оглянулась.

Отсюда были хорошо видны окна кабинета химии на пятом этаже. Вон они. Подоконники уставлены цветами, в лаборантской плотная штора, шкаф в крайнем окне кабинета виднеется. От дождей пятиэтажное здание гимназии посерело и как будто стало меньше, скособочилось. Решетка перед входом слегка гудела от ветра. В окнах отражалось серое небо. Ступеньки крыльца потрескались. Кусты акации справа и слева от него были поломаны и засыпаны мусором.

А вообще – правильно. Нет человека, нет проблемы. Это Щукин хорошо придумал. Ни с кем ни о чем не спорить, ничего не доказывать. Спрятался на время, и вопрос решился сам собой.

Не будет она никому мстить. Пускай Курбанова спит спокойно, не боится она ее бойкота.

Нет, нет, Игорь Дмитриевич прав. Мстить не надо. Надо говорить. Надо договариваться. Надо слышать других.

Лисова уже давно шла прочь от школы. Через дорогу, дворами, оставила за спиной налоговую инспекцию и здание детского сада, перешла перекресток, обогнула сберкассу, миновала аптеку. И только когда пятиэтажка показала свой облезлый край из-за новеньких высоток, Ира поняла, что идет к Кате. Поговорить. Все обычно убегают, так ничего и не решив. А она сделает по-другому.

Небольшой бугорок, дорожка для проезда машин. Окно около подъезда, как всегда, не зашторено. Но сейчас на кухне никого. Соседнее окно темное. А дальше свет. Ира нашла в кармане мелочь, выбрала монету покрупнее и бросила в стекло.

Штора тут же дернулась. Катя, подслеповато щурясь, выглянула на улицу.

Они долго смотрели друг на друга. Наконец, Ира показала руками, что хочет войти. Катя, словно опомнившись, кивнула.

– Я болею, – сразу предупредила Сергеенко, впуская подругу в темную прихожую, завешанную куртками и пальто. – Кто тебя так? – разглядела она синяк.

– Курбанова решила, что я за Щукиным бегаю. Кинулась на меня с кулаками.

– А Никита мне позавчера весь вечер пел, что ты в него влюблена, что прохода ему не даешь.

Катя и правда выглядела неважно, все запахивалась в свой махровый халат, подтягивала его под горло.

– Вы все-таки не поехали в Тучково?

Сергеенко знакомо поморщилась, утомленно махнула рукой и побрела в комнату. Ира вдруг с болью поняла, что не хочет расставаться с подругой, не хочет терять ту дружбу, что у них получалась. Но удерживать было нечего. Все закончилось. Красивая была игра. И она сама виновата, что пошла на нее.

– Жалко Никиту, хороший был мальчик, – крикнула она, разуваясь.