Звонить!

Сначала Катя не брала трубку. Потом у нее было занято. Никодим! Устал ждать и принялся накручивать номера сам. Только бы Катя не отключилась. Надоест ей этот Никрополь со своими звонками, она вырубится, уйдет в нирвану. Все. Стенка.

Ира встала и заковыляла дальше. Фокус с отрыванием второго каблука не удался. Второй держался крепко.

Глупо! Черт! Как же глупо! Она сразу почувствовала, что намяла ноги, натерла мизинец. Земля дрогнула и с бо ́льшей скоростью пошла вертеться вокруг своей оси, заметно увеличивая расстояние до остановки.

Последние метры преодолевались мучительно долго.

Остановка была пуста.

Утробно заворчал остановившийся автобус, выплюнул из себя пассажиров, заглотнул новых. Люди немного посуетились, разбираясь каждый по своей стороне света, и заспешили по делам, в сухом остатке явив пустоту. Ира ставшей неожиданно тяжелой рукой достала мобильный. Катин телефон был выключен. Что это? Подземный переход? Залезла в подвал? Достал Никодим? Или опять папин эксперимент?

Она села на холодную железную лавочку.

Кажется, народная мудрость звучит так: «Не рой другому яму, сам в нее попадешь».

Каблук все еще был зажат в кулаке. Мысль о том, что придется хромать домой, вызывала тоску.

Приехал еще один автобус. Уехал.

Вот бы уснуть. Закрыть глаза и провалиться в летаргический сон. Лет на пять. Через пять лет все будет легко и понятно. Она станет взрослой. Сразу выйдет замуж. Взрослым хорошо. Они знают секрет спокойной правильной жизни. Пока тебе пятнадцать и ты учишься в школе, никто этого секрета тебе не расскажет, поэтому ты носишься, сходишь с ума, совершаешь поступки, о которых тут же начинаешь жалеть. Ты не живешь, а только страдаешь, терпишь, ждешь. Правильная жизнь – вот она, перед глазами, но ты ее пока не понимаешь. Там, внутри этой жизни, наверняка есть секретный часовой механизм, правило, по которому движется мир. Взрослые умеют радоваться, им заранее показали, на что смотреть, чтобы было хорошо. И когда-нибудь у Иры будет такая же счастливая жизнь, как и у всех. Дожить бы до этого. Пять лет. Это много. За это время тебе откроют секрет и ты поймешь, что жизнь прекрасна. Пока же она была чудовищной. Какая же это жизнь? Вечное существование от каникул до каникул. От конца занятий до вечера.

Она не жалела о несостоявшейся встрече. Все закономерно. Так и должно было случиться. Немного обидно – почему всегда с ней так?

Мимо шли люди. Много людей. Садились на автобус, уезжали. Мамочки вели за руку своих малышей, проходили парочки, гудели машины, день клонился к закату.

И тут мимо нее, лениво крутя педали, проехал Щукин. Он был весь такой задумчиво ушедший в себя.

– А? – только и успела сказать Ира.

Лешка повернул голову, велосипед проехал вперед.

– Щукин?

– Нет, – раздалось из-за остановки. – Дарт Вейдер.

– А ты чего здесь?

– А ты чего? – Щукин появился, но уже без железного коня.

Ира показала сломанный каблук.

– Фокус хочешь? – Лешка улыбался, как будто ему каждый день каблуки сломанные показывают.

– Хочу, – мрачно ответила Ира. И даже не фокуса, а чуда.

– Сапог снимай.

Она сняла. Щукин подхватил его, подбросил на ладони каблук и исчез за остановкой.

– Э! Куда?

Пусть и со сломанным каблуком, но она могла добраться до дома, а теперь полуразутой ей жить на остановке?

– Жди здесь! – Лешка показался с другой стороны остановки и бодро покатил прочь.

В магазин, что ли, поехал?

Через десять минут он вернулся с целым сапогом.

Щукин светился.

– У меня сегодня мать каблук сломала, рассказывала, как чинила его около универмага. Там будка стоит. С тебя сто рублей за три гвоздя. Мастер сказал, что набойки надо ставить.

Ира закрыла рот.

– Давно сидишь?

– Час, наверное. А ты куда?

– Домой.

А ей-то как домой не хотелось. Там уже все пришли, работают оба телевизора, ванная занята, на кухне бедлам. Иру даже передернуло от представленной картинки.

– Замерзла, что ли?

– Есть немножко.

– Ну, пойдем ко мне. Я хотел новую игрушку попробовать. Ты в компьютерные игры играешь?

– У меня ноутбук, он тормозит все время. – Ира встала, с опаской наступила на чиненый каблук. Призналась: – И домой страшно не хочется.

– У меня уже мать пришла, – предупредил Лешка.

– А ты от Лики?

Щукин раздраженно сплюнул.

– Парщиков – трепло.

– Он считает, что правит миром.

– Это я ему морду поправлю, если снова будет трепаться.

Лешка медленно катил вперед, притормаживая или делая лишний круг, чтобы Ире не пришлось бежать. Они подошли к уже знакомой пятиэтажке, поднялись на третий этаж.

В прихожую им навстречу вышла низенькая полная женщина в теплом халате. Рядом с долговязым тощим Лешкой она смотрелась странно – ничего общего.

– Лисову помнишь? – Щукин устанавливал велосипед. – Чаю ей сделай, а то она замерзла. И представляешь – она тоже каблук сломала, я ездил в твою контору его чинить.

Мать, не успевая вставить слова, кивала. А потом, шаркая, ушла на кухню.

– Ну, проходи! – Лешка кулаком распахнул дверь, попав четко в трещину. – Что там Курбанова?

– Я ее не видела. Мы с Сергеенко…

– Ну да, вы же все по своим компашкам.

Он включил компьютер, музыкальный центр, вставил диск. Потянулся задернуть штору. Прокомментировал:

– Ходят соседи, смотрят в окна, потом матери докладывают, что я делал.

– А что ты делал?

– Смотрел в одну точку.

– Леша! – позвала мать.

– О! Чай!

Они перебрались в кухню. Щукин вытащил из духовки черный чугунок, стал перекладывать в тарелку рассыпчатую гречневую кашу. Снял со сковородки гренки. От еды Ира отказалась, сидела, грея ладони о бока чашки. Лешка ничего не говорил. Молчал. Быстро поев, вернулся в комнату, запустил диск с игрой и, забыв об Ире, стал быстро что-то набивать, звонко щелкая клавишей пробела.

Ира забралась с ногами на хозяйскую кушетку, прижала к щеке теплую чашку. Было хорошо от непривычного состояния ленивой неподвижности. Она просто сидела, вслушиваясь в щелканье клавиш, допивала чай, ни о чем не думала.

Лисова ушла, когда Лешкина мама из-за двери спросила, не надо ли гостье домой. Оторвавшийся от игры Лешка был хмур.

– Спасибо! – Ире хотелось сделать что-нибудь хорошее для Щукина, чтобы ему тоже было приятно с ней помолчать. – Зачтем сегодняшний случай за желание.

– Ты бы уже придумала чего-нибудь поинтересней, – буркнул Щукин и вдруг взял Иру за рукав пальто. Лисова замерла, испугавшись чего-то, чего сама не успела представить. – Курбановой не рассказывай.

– Спасибо! – снова повторила Ира и побежала на лестницу.

Ноги неприятно заныли, напоминая, что сегодня был непростой день. Она постояла, запрокинув голову, но звезд сегодня не было.

– Погоди! – Щукин выскочил, на ходу вдевая руки в куртку. – Чуть не забыл. Давай провожу.

Подходя к дому, Ира подумала, что не так уж и плохо, что Саши на самом деле нет. Пришлось бы с незнакомым человеком о чем-то говорить, напрягаться, стесняться. А так очень хорошо помолчали.

В подъезде было темно и смуро. Часы показывали десять. Слабым эхом всплыла мысль о Никодиме. Интересно, через сколько он ушел? Остается надеяться, что перед этим тоже основательно промерз.

– Ну, бывай! – махнул рукой Лешка. И не дождавшись ответа, ушел в темноту.

Ира втянула себя в подъезд, с трудом дождалась лифта.

Квартира встретила ее привычными звуками и запахами. Смешивая слова, бормотали два телевизора, в ванной лилась вода.

Какой странный день. Длинный. И все благодаря Саше. Жаль, что он закончился.

– Где ты была?

Лисова так устала, что пропустила тот момент, когда открылась дверь родительской комнаты. Отец стоял близко. Что-то у него было в лице, но понять это Ира не успела.

– Где ты шлялась так поздно?

Удар мазнул по голове, задел щеку. Ира почувствовала боль и на мгновение ослепла от испуга.

– Сколько раз говорить, чтобы ты предупреждала, куда идешь!

Хлопнула дверь. Ира вздрогнула. Отца в прихожей уже не было, а Ира все стояла, не понимая, что произошло. Он ее ударил? За что?

В руках была сломанная заколка. Голова звенела. Ира все поправляла и поправляла упавшие на лицо волосы.

Ее ударили. Сломали заколку. Любимую. Как жалко. Чем же она теперь будет закалывать волосы? Растерянность нарастала. Весь сегодняшный день провалился в трещину удара, утянув туда же и прежнюю жизнь. Все перестало быть понятным и знакомым.

В коридоре появилась перепуганная мама. Она словно боялась, что Ира сейчас устроит истерику с переворачиванием столов и разбиванием зеркал.

– Мама, – прошептала Ира и заплакала.

– Сама виновата, – беспомощно развела руками мама. – Довела отца. Мы уже невесть что думали!

Перед глазами снова потемнело. Это несправедливо! Ей даже объяснить ничего не дали.

Ира побежала в ванную. Как всегда, занято. Дверь на удивление легко открылась, от одного рывка. Непрочные винтики запрыгали по полу. Шваркнул оторванный шпингалет.

– Совсем больная, что ли? – повернулась от зеркала сестра.

Она была выше и сильнее, она не привыкла, что с ней спорят.

– Уходи отсюда! – налетела на сестру Ира. – Быстро!

– Да пошла ты!

– Убирайся! – вопила Ира, и сестра отступила.

– Придурочная, – прошипела напоследок. – Истеричка!

Что правда – то правда! Она такая! А сейчас будет еще хуже.

Ира шарахнула дверью так, что зеркала задрожали, а с подзеркальника посыпались тюбики с кремом. Холодная вода плеснула через край раковины. Обидно было все – и то, что ударил, и то, что мать не заступилась, и то, что не встретила Сашу, и то, что Катя выключила телефон, и то, что жизнь такая кривая, и то, что сестра такая злая, а Ира… уже и не понятно, какая она на самом деле…

Через полчаса Ира устала плакать. Она сползла по стенке ванны, устроилась на покатом дне. С бульканьем убегала вода. Парило. Клубы поднимались вверх, лениво заползали за штору.