Он отвернулся, и она услышала скрежет засова. Блефует или серьезен?

— Я хочу тебя…

— Не расслышал. — Он приоткрыл дверь.

— Я… хочу… тебя…

Джереми снова обернулся и шагнул к ней.

— Еще раз.

Ее снова затрясло.

— Я хочу тебя.

— Вижу, ты усвоила урок, шлюха. — Он сжал ее подбородок. Рука скользнула по шее, легла на вздымающуюся грудь. — Сегодня я не многого потребую, хотя искушение велико.

Он обнял девушку за талию, медленно подвел к креслу, сел и усадил ее к себе на колени. Что-то твердое уперлось в ее попку. Огромное, жаркое, жесткое и подрагивающее. Такое большое… словно она сидела на стальном стержне. И любовница знала, как оно выглядит и что с этим делать. Но что она ощущает? Что он длинный, толстый и может двигаться по собственной воле? Или все это делает с ним желание? Сквозь тонкое платье чувствуется малейшее шевеление.

Твердая ладонь все еще ласкала ее грудь. Сам Джереми изучал ее лицо со скрупулезностью ученого, прежде чем наклонить голову и захватить в плен ее губы. На этот раз поцелуй был призван покорить, поработить, захватить в чувственный плен. И все это время его пальцы играли с ее грудью, проникнув под платье и найдя тугой острый сосок. «Я сама напросилась. Хочу всего, что он сделает со мной», — думала Реджина.

Утопая в поцелуе, она все же ощутила острое наслаждение, когда он стиснул кончик соска, сначала нежно, потом тверже. Утонченное удовольствие пронзило тело, сосредоточилось между ног расплавленной лавой. Влажное, восхитительное, бесконечное.

Она почти теряла голову, извивалась, билась, дергалась, словно хотела избавиться от его ласк. И одновременно выгибалась, подавшись к нему, так, чтобы он не разжал сомкнутых на соске пальцев.

Но, прервав поцелуй, Джереми свободной рукой рванул лиф ее платья, окончательно обнажив груди.

— Аппетитные соски.

Он накрыл ладонью вторую грудь и задел большим пальцем напряженный бугорок.

— Соски, созданные, чтобы, обнаженными, завлечь мужчину.

Он поднял ее грудь и припал губами к горячему твердому узелку.

Реджина судорожно дернулась, охваченная водоворотом ощущений. Наслаждение и жар несли ее бурным огненным потоком, оседавшим в самом низу живота. Джереми неожиданно оторвался от соска, и горячий язык стал обводить влажными кругами ее грудь, от верхушки до основания. Все это время пальцы терзали второй сосок.

Ее тело наполнялось и наполнялось мучительным желанием. Он снова вернулся к ее губам, клеймя их жесткими быстрыми поцелуями. Она не могла оставаться неподвижной, каждое движение его пальцев казалось единственно нужным, необходимым, и она словно раскрывалась ему навстречу.

— Может, ты права, — прошептал Джереми, почти не отрываясь от ее губ. — Может, ты и в самом деле рождена для этого. Твои соски сводят меня с ума.

Он впился в ее губы, грубо, требовательно, впитывая ее свежесть, пожирая… Пальцы напряглись, сжимая сосок все крепче.

— Я сделаю так, что ты никогда не забудешь эти ощущения, — прорычал он Прямо ей в губы. — Даже когда меня нет, я хочу, чтобы ты чувствовала, как мои пальцы ласкают, стискивают, разогревают, перекатывают сосок… — Он впился в ее губы. — Разогревают для меня… Делают твердым… для меня. — Он все сильнее кусал ее губы, не давая вздохнуть, проникая языком едва ли не в горло.

Господи Боже, нет на свете ничего более пылкого, чем неопытные девственницы! Стоит чуть разжечь их, и они взрываются бурным вулканом. Как только покажешь им, что такое настоящее наслаждение, они день и ночь будут молить тебя о повторении. Смотрят на тебя обожающими глазами и не видят твоих недостатков.

Неудивительно, что мужчины платят за них астрономические суммы.

Одна такая к его услугам… если он решится. Если… черт, он и без того как пьяный, готов взорваться и утопить ее в озере своих густых кипящих сливок. Размазать их по ее невероятным соскам и заставить вылизать остальное досуха, высосать его страждущую плоть.

И это только начало. Она и половины его соков не вытянет! У него останется еще достаточно, чтобы воткнуть палку между ее ног и излиться в раскаленную тесную дыру.

«Проклятие! Я обезумел, позволив всему этому зайти так далеко… она сводит меня с ума своими наглыми, бесстыжими речами. Кому не захочется взять ее? Она так чертовски решительна… кто знает, на что отважится… и с кем».

Он оторвался от ее губ, продолжая, однако, играть с соском. В воздухе вспыхивали молнии. Кажется, сам сатана его морочит! В конце концов, кто кем управляет? Он — своим чертовым отростком или наоборот? И уж конечно, не она, с ее твердыми чувственными сосками, зрелым девственным телом и свежим неопытным ртом?!

— Для невинной крошки ты ведешь игру наслаждения чересчур искусно, — пробормотал Джереми, стараясь прийти в себя.

Реджина на мгновение закрыла глаза, когда он отнял руку и небрежно натянул на плечи то, что осталось от лифа. Вот и все на сегодня. Она не сумела ему угодить. Теперь он оставит ее и уйдет к опытной женщине, которая утолит его жажду.

— Ты идешь к ней, так ведь?!

— Может, и не придется, если получу здесь то, что мне необходимо.

Это не он говорит! Это его проклятый неуемный пенис, пропади он пропадом!

— Я могу дать тебе все, на что способна она.

— Но я купил ее. Так что хочешь не хочешь, а она должна подчиняться.

Ее тело непроизвольно дернулось.

— Если, как говоришь, у тебя достаточно соков для двоих, то и денег немало, — выпалила она. — Заплати за меня, Джереми, купи мое тело. И тогда уже мне придется подчиняться!

Его чресла мучительно напряглись. Вряд ли он вообще сможет выйти из этой комнаты. Никогда в жизни он не слышал подобных требований. Никогда в жизни девственница не молила взять ее в подобных выражениях. Никогда он не встречал женщины с такими чувствительными сосками. Как можно ей противиться?

Но он должен! Ему велено притворяться. Разыгрывать комедию, а не пытаться раздеть ее и завлечь в постель! Что ж, больше у него нет сил притворяться.

Но все же нужно попробовать. Может быть, если он унизит ее, запугает, изложит самые жесткие правила, совершенно невозможные ограничения, она откажется от этого сумасбродства и на этом все закончится. Он попытается, изобретет самые гнусные условия.

— Если я куплю тебя, шлюха, значит, куплю твою жизнь. И буду диктовать каждый твой шаг. Я буду приходить и уходить когда захочу. Стану брать тебя когда пожелаю, а не когда попросишь ты. А если мне не захочется отведать твоих прелестей, что ж, тем хуже для тебя. Я не люблю просьб и приставаний, не терплю неповиновения. Содержанка, которой я плачу, всегда покорна, приветлива и готова раздвинуть ляжки. У меня много замыслов, которые ты, хоть и живешь в доме отца, должна умудриться выполнить… если я решу купить твое тело. Ясно?

Горло Реджины перехватило, но дрожь, охватившая ее, оказалась достаточно красноречивой. Не в силах говорить, она кивнула.

— Все, что ты обещала раньше, остается в силе. Я владею тобой, каждой частичкой, особенно той, что у тебя между ног. Ты ничего не имеешь права скрывать от меня, не можешь отказать ни в одной просьбе, независимо от твоих собственных желаний. Запомни, это не просто игра в содержанку. Это условия, на которых становятся содержанкой. То, что покупает мужчина, когда хочет получить женщину в свою безраздельную собственность. Она его игрушка, его вещь, сосуд для его семени. Он может повезти ее куда угодно и делать с ней все, что угодно.

Реджина облизнула сухие губы, сотрясаясь от нетерпения. Нужно убедить его, что она согласна на все.

— Я хочу именно этого, хочу быть такой, как ты описывал.

— Но ты еще нуждаешься в дрессировке.

— Мне все равно. Заплати — и можешь играть со мной.

Реджина выгнула спину так, что лохмотья лифа сползли с груди и задержались на вытянутых сосках. Она шевельнула плечами, и клочья атласа упали, обнажив груди.

— Если я стану твоей любовницей, никто, кроме тебя, не будет их сосать.

Его пенис дернулся. Дьявол, неужели он не способен справиться со своей проклятой похотью?! А что, если он научит ее всему, а другому мужчине вздумается выложить за нее кругленькую сумму? Что, если она захочет продать свои обнаженные соски тому, кто больше даст? О, ей наверняка захочется пустить в ход и эту угрозу! И он не останется равнодушным!

Мысль о мифическом любовнике, сумеющем когда-нибудь коснуться ее, была непереносима, потому что уже сейчас любому удастся овладеть ею, затрахать до обморока, а он… сгорает от вожделения, так что все внизу горит и ноет, пытается запугать ее всякими ужасами, и ничего не получается!

Да что это с ним творится?

К его коленям прижимается аппетитная попка, лакомые соски так и просятся в рот, между его твердым орудием и ее жаркой дырочкой всего два слоя ткани, она буквально молит взять ее, а он колеблется?!

Да ведь она сама напрашивается! Ни один мужчина на свете не отказался бы от предложенного. Дал бы ей то, что она просит: горячий, набухший член, так глубоко, как только она способна его принять.

— Вот чего я жду от тебя: ничто не смеет мешать, если мне взбредет в голову поиметь тебя. Это означает, что ты должна приучиться жить без нижнего белья. Это означает, что, когда ты не выезжаешь, должна ждать меня в любое время суток и одеваться соответственно. Проще говоря, быть голой и готовой принять мой член каждую минуту. Это все, что меня интересует. Врезаться в твое гостеприимное тело в туже минуту, как покажусь на пороге. А за привилегию быть единственным, кто долбит тебя, я буду платить, в зависимости от того, насколько быстро и хорошо ты научишься ублажать меня. И когда согласишься на все условия.

— Но пока ты мной доволен?

— Твоими сосками, но ты все еще одета, и это мне не нравится.

— Ты меня еще не купил.

— Претендентка на роль содержанки обычно показывает товар лицом еще до сделки. В конце концов, откуда мужчине знать, что он покупает? Пока что я видел только твои соски. А вдруг грудь — твое единственное преимущество?