— Он и в самом деле хитер, опытен и умеет манипулировать обстоятельствами, — вздохнула наконец Реджина. — Не следовало его принимать. Мне нет извинения, тем более что отец не верит ни единому моему слову и за все обманы готов отослать домой.

— Не за все, — пробормотал Джереми, чувствуя, как стихает гнев. Он никак не ожидал от Реджины подобного смирения! В конце концов, тут есть немалая доля и его вины. Он ничего не сделал для осуществления замыслов Реджинальда, в противном случае Ролтон не посмел бы приблизиться к Реджине и ее имя не трепали бы сейчас на всех углах.

— Не за самые страшные, — согласилась она, и эти четыре слова мгновенно зажгли почти угасшее пламя. Она страстно хотела его и видела, что и он хочет ее. Немедленно, и к черту ночь! До ночи еще далеко!

— Мне нужно знать, что ты носила мою цепь.

— Носила и ощущала ее каждую минуту, в присутствии другого.

— Мне необходимо видеть самому.

— Здесь? Сейчас?

— Запри дверь.

Она задвинула засов.

— Подними платье.

Реджина, не задумываясь, схватилась за подол и потянула вверх, пока не осталась голой до талии, одетой только в тонкий ручеек золота. Цепь тускло посверкивала на белоснежной коже. Знак того, что Реджина существует только для его наслаждения.

«Пусть делает со мной все, что захочет».

Джереми встал на колени и зарылся губами в густые завитки, целуя и посасывая ее женскую суть, задевая языком цепь, символизировавшую его обладание.

Стиснув ее попку, он впился жадным ртом в нежную плоть. Она уже была мокрой… для него, открытой его ласкам, носила цепь в знак покорности любому его желанию. А он, пробыв всего одно утро без нее, изголодался, измучился желанием. Неустанно работая языком, высасывая из нее все соки, ощущая каждое подрагивание упругих ягодиц, Джереми задыхался от счастья владеть этой женщиной. Найдя набухший бутон между ее бедер, он стал лизать его, покусывать, вытягивать, пока не увлек ее за собой в пропасть экстаза.

Реджина сползла на пол, но Джереми продолжал жадно впиваться в нее губами, толкая в водоворот нескончаемого наслаждения. Опрокинув ее на спину, он вонзил :вой ненасытный член в ее распростертое тело и немедленно исторг фонтан густого белого семени в ее жаркую влажную тьму. Затем рывком поднял ее на ноги, отворил дверь и обернулся:

— Сегодня ночью.

Самое чудесное в мире ожидание — ожидание возлюбленного. Ну а пока она разыгрывала сотни сцен, чувственных, откровенных, непристойных… Реджина лежала в постели. На ней оставалась только его цепочка. Груди отяжелели и набухли, тело томилось похотью. Часы мерно тикали. Фантазии становились все более обжигающими. Все более буйными. И такими сладострастными, что она умирала от желания ощутить в себе его плоть. Немедленно. Все, то она может взять… и больше.

Но разве длительное ожидание не усиливает желания? О, Джереми хорошо знал, что делает с ней. Заставляет изголодаться, чтобы потом исполнить каждую его эротическую грезу. Заставляет терзаться, пока она не вспыхнет от первого же его прикосновения.

Реджина нетерпеливо извивалась. И не могла думать ни о чем другом. Не могла чувствовать ничего, кроме трения золотых звеньев его клейма. Она — его собственность. Грешные мысли только подстегивают ее желание. Скорее бы он пришел, погрузился в нее до основания… не оставлял до рассвета…

Дверь скрипнула, и Джереми скользнул в комнату. Он уже успел снять сюртук, расстегнуть рубашку и панталоны. Еще минута, и он, оставшись голым, стащил ее с постели, прижал к своей пылающей, пульсирующей плоти и ошеломил поцелуем.

— Уже ночь, — прошептал он в ее губы. — Ты моя. Реджина вздрогнула.

— Это единственное, чего я хочу…

Джереми отступил и поднял руки. Запястья его были обмотаны лентами мягкой ткани.

— Отдай мне свое тело, чтобы я мог делать с ним все, что пожелаю.

Он поцеловал ее снова: грубо, жестко, страстно.

— Позволь связать тебе руки.

Еще поцелуй — глубокий, огненный, опьяняющий.

— Позволь взять твое тело.

Он стал сосать ее нижнюю губу.

— Позволь дать тебе все, что можешь взять… и больше.

Реджина растаяла под мощным натиском. Но он чересчур много говорит, а его восхитительно твердый пенис зря трется о ее живот, когда все это время он мог бы буйствовать внутри ее! Все, что ему угодно, все на свете, лишь бы заставить его сдержать свои эротические обещания.

Джемери размотал ленту с запястий и привязал ее руки к кроватному столбику, сначала правую, потом левую, так, чтобы узы удерживали Реджину на месте, но не терли кожу.

Теперь она полностью принадлежит ему. Теперь он владел этим соблазнительным телом, которое сам же заковал в цепи. Только от одного ее вида можно с ума сойти!

И Реджина не могла им насытиться. Есть что-то магическое в том, чтобы лежать под его взором голой и связанной. Она выгнулась ему навстречу. Груди ныли от приятного волнения, сознания того, что сейчас он будет ласкать ее, а она не сумеет его остановить. Реджина понимала и то, что своей уступчивостью сумела покорить его. Ее тело неодолимо притягивает его, всегда готовое, послушное, жадное, ненасытное… молящее о его ласках. Теперь он напоминал хищника, сжавшегося перед последним прыжком. Каждый дюйм ее тела принадлежал ему. Он хотел видеть ее связанной и закованной… навсегда. Хотел вонзиться в нее и больше не выходить.

Джемери подошел к ней, наклонился, сжал соски, и она немедленно затрепетала. Он потянулся, чтобы открыть замочек на цепи ключом, который висел у него на запястье. Еще минута, и он ворвался в свои владения, глубоко и решительно. Он слился с ней так тесно, что непонятно было, где начиналась она, а где он. Тело к телу, бедро к бедру, ее соски трутся о его волосатую грудь. Он кусает ее губы, он сжал ее крутые ягодицы. Он крепко поцеловал ее и ощутил, как она извивается, словно пытаясь крепче сжать его. Ах, его плоть так сильна, так могуча… Все. Неутомимый поршень остановился, выбросив струю мутной жидкости.

Он по-прежнему был в ней. Оба продолжали стоять обнявшись. Он прижимал ее к себе. Целовал долго, исступленно, страстно. Ощущал, как распрямляется, твердеет набухает в ее тесном, истекающем влагой гроте. И хотел еще, но она его измотала.

А ночь еще только начиналась.

Она оказалась такой же жадной, как и он, неутолимо жадной, ненасытной. А он исследовал каждый дюйм ее тела, куда только мог дотянуться. Заставлял ее кончать, сунув пальцы в узкую щелку, терзая соски, брал сзади, пока она стояла, покорная всем его желаниям.

— Тебя следовало бы посадить под замок, шлюха. Ты опасна.

— Почему?

— Эти соски, как ты их выставляешь напоказ!

— Потому что хочу, чтобы ты сделал их твердыми.

— Вы высосали меня, миледи.

— Неужели? После всех твоих хвастливых обещаний, что тебя хватит на двоих? Да ты и со мной едва справляешься!

— Похоже, миледи опять жаждет схватки.

— Ты сам сказал: все, что я смогу получить. Мне нужно еще.

Это все, в чем он нуждался, — алчное требование.

— К вашим услугам, миледи.

Он снова подошел к ней и встал так, чтобы его подрагивающий пенис уперся в пока еще сомкнутые врата лона. Ей никогда не надоедало смотреть, как он проникает в ее жаркие глубины. И ему тоже.

— Готова принять его?

Реджина задохнулась, когда Джереми проник, казалось, в самое ее сердце. Господи, подумать только — всю ночь он будет наполнять ее своими соками! Ничто не волновало ее, даже это добровольное рабство. Даже путы на руках. Они совокуплялись уже несколько часов, и трудно сосчитать, сколько раз он ее брал.

Джереми был окончательно измотан: сил хватило только на то, чтобы снова взорваться в ней, только на то, чтобы развязать ей руки, толкнуть в кровать и заснуть.

Какая нега! Все тело казалось расслабленным, обмякшим, сытым. Реджина хотела только одного: валяться с ним в кровати после того, как отец отправится с утренними визитами. Лежать в его объятиях весь день, всю ночь, всегда. И уж совсем не хотелось никого видеть и отправляться на обычную утреннюю прогулку верхом.

Но у дверей уже стоял экипаж Ансиллы, явившейся с новостями, и не было никакой возможности отделаться от нее, даже при том, что Джереми все еще одевался в спальне. Как же он выберется через черный ход?

— Говорят, мистер Ролтон примет решение в течение этого месяца, — объявила Ансилла, усаживаясь на кушетку и наливая себе чай. — Ставки двадцать к одному. Так по крайней мере сказал отец.

— Ты поразительно хорошо информирована о передвижениях и матримониальных планах Ролтона, — заметила Реджина, почти не слушая.

— Весь Лондон взбудоражен его замыслами. Вообрази, такой повеса, как он, вдруг стал подумывать о женитьбе! Ищет девушку богатую, желающую выйти замуж, скромную, и такую, которая станет смотреть сквозь пальцы на его похождения. Это не твой портрет, дорогая Реджина.

— Верно, — пробормотала та, — не мой. Тот, кто ставит на меня, потеряет денежки.

А что бы поставила она на то, что ее роман с Джереми продлится больше месяца? Как женщина может жить такой насыщенной плотской жизнью час за часом, день за днем? После этой ночи она уже не уверена, что хочет продолжать все это. Только мрачные предсказания отца относительно ее судьбы подталкивали ее. А теперь еще и общая уверенность в том, что Ролтон поведет невесту к алтарю меньше чем через две недели!

Что ж, людям просто нечего делать в перерывах между балами, раутами и приемами, а также еженедельными сборищами в «Олмэкс». Почему бы не сделать личную жизнь Ролтона всеобщим достоянием? Светское общество позабавится, и никому не причинят вреда, кроме невинных, имена которых стали предметом игры.

Но она, Реджина, больше не была невинной.

Она велела подавать экипаж и захватила книги, которые предстояло вернуть в библиотеку, самое безобидное место, где она наверняка не встретит Ролтона. И все же он оказался именно там. Неужели следит за ней?