Он один заменил мне всех недостающих членов семьи. Благодаря ему я никогда не чувствовала себя неполноценной, ущербной. Для счастья у меня было абсолютно все, даже больше.

Однажды после уроков мы пришли в парк, забрались на наше дерево, распаковали кукурузу. Я бы ни о чем и не догадалась, но Антон совсем не умеет скрывать, когда задумал нечто особенное.

В такие моменты его каре-зеленые глаза сияют, делаются хитрыми-хитрыми. Тетя Оля всегда говорила, что зеленые крапинки — это лукавые огоньки, которые выдают его с потрохами.

И когда Антон предложил мне закрыть глаза, как перед любым сюрпризом, я даже испугалась, думала, он кинет на меня жабу или червяка. Нет, такого никогда не случалось, но я видела, другие мальчики из нашего класса частенько издевались над девочками.

Глаза я все-таки закрыла, но когда почувствовала прикосновение к моему носу чего-то холодного и твердого, распахнула их и завизжала.

Антон аж сам вскрикнул от неожиданности. На его палец была намотана нитка, спускающаяся до моего носа, а на нем, прямо на кончике, в осеннем солнце блестело кольцо.

— Это тебе! — с гордостью сказал Антон и скинул мне красную велюровую коробочку, в каких наши мамы хранят свои украшения.

Я сняла с носа золотое колечко и оторвала нитку. Оно было гладким, с пятью маленькими камушками. А на внутренней стороне гравировка: «Ближе тебя нет никого».

— Как про нас, правда? — весело спросил Антон.

Подарок меня поразил и напугал.

— Откуда это у тебя?! — воскликнула я. Подумала, что он мог украсть, как тогда — десять рублей у слепого нищего.

Тоша хитро разулыбался:

— Нашел! Прямо в этой красной коробочке, вместе с ценником. Представляешь?!

И он рассказал, как, возвращаясь от меня вечером, решил обойти дом, не заметил красно-белого ограждения и провалился в огромную яму в асфальте. А там, увязнув в грязной воде по пояс, на одной из стенок между кусками глины обнаружил застрявшую коробочку.

Мне стало стыдно. Антон, может, и выдумщик, но не лгун.

Кольцо не подошло мне ни на один палец, оказалось слишком большим, и я повесила его на цепочку, к золотому крестику, чтобы никогда не снимать.

Не вышло.


И опять утро нового дня, моя полосатая майка, бодрая мама, апельсиновый сок, бутерброд с паштетом, ненависть.

Сегодня мне приснился Антон. Как будто мы помирились. Мне это снится каждую ночь, не очень оригинально. И чего удивляться, что я начинаю свой день вовсе не с улыбки.

— Дорогая, я не смогу сегодня прийти на собрание, — крикнула из прихожей мама.

— Ну и ладно, — буркнула я.

— Прости-прости, ничего не успеваю, — затараторила она, подбегая к стойке и хватая чашку с кофе. Одной рукой мама второпях помассировала мне шею, а другой напоила себя из фарфоровой кружки черной ароматной жижей. — Все, побежала! Все-все, будь умницей!

— И ты, и ты, — пожелала я.

Моя мама настоящая юла, она даже когда на диване смотрит телик, постоянно качает ногой, то одной, то другой. В крайнем случае, шевелит пальцами. Тетя Оля от нее не отстает. Они как две запряженные в одни сани лошадки, скачут-скачут-скачут куда-то…

Вчера обе вернулись подшофе, видела из окна, как они сидели на скамейке и курили. Мама, когда трезва, никогда не курит.

Кажется, у них появились ухажеры. Раньше мне было как-то безразлично, хоть десять! Я все время проводила с Антоном, даже планировала выдать маму замуж, чтоб та не скучала. А теперь вот обидно стало. Типа, а как же я? Самой противно. Раз мне плохо, теперь всем должно быть не лучше?

Мама, несомненно, заслуживает самого хорошего. Она всю жизнь только обо мне и думала, деньги зарабатывала, заботилась, мужчин домой не таскала. А я веду себя как кусок непечатного слова.

Наверное, всем детям, которые у своих родителей в единственном экземпляре, достается лишка эгоизма. Всем, кроме Антона. Он совсем не избалован, даже не знаю, как это получилось. Мы ведь все время были вместе, как две сосиски в одной упаковке. Когда я успела испортиться?


Мне было девять лет, я прочла рассказ о девочке, у которой жил вороненок. И мне тоже захотелось себе такого. Я сказала об этом маме, но она только посмеялась и попросила не выдумывать. Но я не могла не выдумывать, всю зиму мечтала о малыше, скопила денег, купила клетку.

Наступила весна, мы с Тошей ходили в дикий парк в двух остановках от дома, и я присматривалась к гнездам. Наконец, нашелся дуб, где на самой верхушке было воронье гнездо. Ворона-мать летала вокруг, постоянно относила туда что-то в клюве.

Антон смерил взглядом огромное дерево и удивленно спросил:

— А как ты туда залезешь?

Пришла моя очередь удивляться:

— Я? А ты разве мне не поможешь?

Он растерялся, сказал, что разорять гнезда неправильно, предложил лучше купить попугая или канарейку. Но я возразила, что мы не разоряем, а, наоборот, спасаем вороненка из ужасных условий. Тогда я именно так и думала. Чего хорошего жить на улице и питаться на помойке?

Мы подгадали время, когда вороны не было на месте, и Антон полез на дуб.

— Сколько их там? — крикнула я, когда Тоша добрался до гнезда. — Бери всех!

Он ответил не сразу. Я видела, что он мешкает, смотрит в гнездо и даже не пытается протянуть к нему руку.

— Антон, скорее! — воскликнула я. — Если вернется ворона, она тебя прогонит!

Тогда он ответил:

— Тут всего один. — И вопросительно посмотрел на меня.

А я нетерпеливо подпрыгнула на месте:

— Ну и замечательно! Бери же его!

Он взял. Спустился с дерева, передал мне птенца и пробормотал:

— Как, наверное, ворона огорчится.

— Думаешь?

Антон закивал:

— Ну конечно! Только представь, она же его мама! Может, еще не поздно положить его обратно, а?

Я прижимала к себе вороненка, поглаживала его пальчиком по головке. От одной мысли, что мне нужно расстаться с этим чудом, на глаза навернулись слезы.

— Ну чего ты, только не плачь, — испугался Тоша и поспешно прибавил: — У тебя ведь теперь есть вороненок. Как ты и хотела. Ну же, не плачь!

Я облегченно улыбнулась, и мы побежали прочь из дикого парка. Я болтала про мисочки, поилку, качельки, которые купила для моего малыша. Про шкаф, где буду держать клетку, подальше от маминых глаз. Тоша слушал и кивал в знак согласия. Но когда я пригласила его в гости, посмотреть, как я буду ухаживать за вороненком, он неожиданно сказал, что мама дала ему какое-то задание и ему нужно идти домой. Я уговорила его зайти на полчасика. Мы играли с вороненком… Я играла, Антон сидел на диване и наблюдал за мной. Он улыбался и неестественно смеялся, когда я на него смотрела.

А я была так счастлива, так счастлива… что так ничего и не поняла…


Я позавтракала, оделась в серые обтягивающие джинсы, футболку с коротким рукавом, стянула свои длинные черные волосы в хвост и, накинув кожаную куртку, вышла из дома.

Лужи покрылись льдом, листья примерзли к асфальту, по тротуару прогуливался холодный ветерок.

К счастью, до здания школы я добрела в одиночестве. На крыльце собрались несколько моих одноклассников и ребята из параллельных десятых и одиннадцатых. Мне хватило одной секунды, чтобы окинуть взглядом двор и испытать одновременно облегчение и разочарование.

Одна из подружек помахала мне, рядом с ней стояли еще три наших приятельницы. Та, что в красном берете, кажется, Юля. Она-то и указала мне взглядом на разместившегося у подножия лестницы Петрова.

Я совсем забыла, что пообещала девчонкам сфоткать его. Хорошо, Маринка вчера вечером позвонила и напомнила положить в рюкзак фотик.

Парень меня заметил. Еще бы, я же иду прямо на него.

Он выкинул сигарету и зашвырнул в рот жвачку.

Мило, хочет произвести приятное впечатление. Его одноклассники притихли, а мои подружки неприлично вылупились на нас.

— Привет! — первым поздоровался Леха.

У него наглые глаза, светло-зеленые, с каким-то нехорошим прищуром, и слишком густые ресницы. Может, кому-то и нравится, когда парень запросто может подмести ими дорогу, но мне как-то не очень. Нет, он, конечно, не урод, вполне симпатичный. Спортивная фигура, смазливое лицо… Да о чем я вообще? Он носит титул самого красивого парня школы, и я к нему подошла не лясы точить — ради дела.

— Я тебя сфоткаю, о’кей? — спросила я и, не дожидаясь ответа, полезла в рюкзак за фотоаппаратом.

Петров растерянно переспросил:

— Что сделаешь?

Я кивнула его одноклассникам:

— Отойдите-ка!

Ребята, удивленно переглядываясь, отступили, а я включила фотоаппарат, навела на звезду школы и скомандовала:

— Улыбнись.

Леха послушно улыбнулся.

Я сделала около десяти кадров с разных сторон, поблагодарила и пошла к подружкам, но он побежал за мной и остановил.

— А зачем тебе?

Девчонки, когда я на них посмотрела, испуганно отвернулись, будто они ни при чем, поэтому я сказала:

— Любоваться буду.

— Правда, что ли? — смутился Петров, краснея, как первоклассник.

Я не сдержала смешок и призналась:

— Нет.

Леха тянул время, постукивая пальцами по карманам своих синих джинсов.

Наконец он разродился:

— Может, сходим в кино?

— А что там идет?

Я нетерпеливо взглянула на дверь школы. Теперь этот репей не отвяжется.

— Боевичок один есть…

— Спасибо, мне это не интересно, — оборвала я и, кивнув ему на прощание, стала подниматься по лестнице.

Петров увязался за мной.

Наверное, ему никто никогда не отказывал. Кстати, у него приятный парфюм, какой-то цитрусовый.