– Не слишком хорошо, – ответила вдова. – Она была гувернанткой, верно?

– Я ее помню, – сказала мисс Каттер, – она, бывало, гуляла со своей собачкой в нашем парке. – Она наморщила лоб. – Я слышала, Ханна была своевольной девушкой и доставляла мисс Ганн массу хлопот.

– В каком смысле?

Мисс Каттер тупо взглянула на него.

– Не помню.

Брэнд сдержал вздох. Бесполезно приставать к мисс Каттер.

– А что случилось с Ханной? – осторожно поинтересовался он. – Где она сейчас?

– Полагаю, – сказала бабушка, – она где-то нашла себе другое место. Вероятно, вышла замуж и имеет целый выводок детишек.

– Нет, – возразила мисс Каттер. – Она сбежала. Помню, я слышала, что она сбежала с мужчиной. О Боже! – Лицо мисс Каттер сморщилось. – Или это была Мэри Стритхэм? Это случилось так давно. Я опять все путаю?

– Нет, – твердо заверила ее герцогиня. – Чем старше мы становимся, тем больше моментов забываем, вот и все. Итак, о чем это мы говорили до прихода Брэнда? Ах да. Ты собиралась поговорить с кухаркой и сказать ей, что к ленчу будет только трое, если… – Она вопросительно взглянула на Брэнда.

– Спасибо, но у меня дела в Грейндже, – сказал он. – Но я как-нибудь непременно воспользуюсь вашим приглашением.

– Тебе не нужно приглашение, – парировала бабушка, а затем добавила с самодовольной улыбкой: – Но обязательно пригласи леди Марион и ее сестер. Я бы хотела познакомиться с ними. Иди же, Лотти. Не забудь, к ленчу только трое.

Мисс Каттер извинилась и вышла из комнаты.

Как только дверь за ней закрылась, улыбка сползла с лица герцогини. Она помолчала немного, затем печально проговорила:

– Старость не радость. Все увядает: внешность, здоровье, аппетит. Но самое страшное – мы выживаем из ума.

Эта маленькая речь застала Брэнда врасплох. Он еще никогда не видел свою бабушку такой уязвимой. «Железнобокая» – называли они ее, когда были детьми. Все боялись герцогиню как огня, за исключением преданной и любящей компаньонки.

– Мне говорили, – сказал он наконец, – что у Эдвины тоже начиналось помутнение рассудка.

Все следы уязвимости исчезли, и выражение бабушкиного лица стало таким же решительным и умным, как всегда.

– Чушь! – заявила она. – После церковной службы мы часто с ней разговаривали, и она оставалась такой же заядлой спорщицей. Ты уже не в первый раз спрашиваешь меня о душевном состоянии мисс Ганн. Я говорила тебе на похоронах и повторяю снова: она была такой же острой на язык и эксцентричной, как всегда. Что происходит, Брэнд?

– Ничего, – мягко ответил он, – совсем ничего. Она ткнула в него пальцем.

– И не вздумай утомлять Лотти вопросами, на которые она не может ответить. Это только еще больше путает ее.

– И в мыслях не было.

Брэнд провел приятный вечер в таверне «Пес и лис». Когда рабочий день заканчивался, именно там собиралось большинство местных жителей, чтобы обменяться новостями и встретиться с соседями, прежде чем идти домой к женам и детям. И мировой судья, и констебль были там, и Брэнд смог расспросить их о смерти мисс Ганн, но они не видели ничего подозрительного в том, что пальцы Эдвины были в чернилах. Она могла по какой-нибудь причине бросить письмо в огонь. Они слышали, что Эдвина странно вела себя перед несчастным случаем, но ничего конкретного ни один, ни другой сказать не могли. Имя Ханны не вызвало почти никакой реакции. У обоих имелись лишь весьма смутные воспоминания о ней.

Поминки после церковной службы проходили в доме викария, и именно там Брэнд впервые услышал о том, что Эдвина была не в себе. Она стала нелюдимой, мало общалась с соседями. Она продолжала посещать церковную службу, но не задерживалась, чтобы поговорить с друзьями и знакомыми.

Все это он услышал от викария, поэтому, вполне естественно, поверил, а другие еще и приукрасили историю подробностями, так у него сложилось впечатление, что у Эдвины начиналось слабоумие.

Вот тогда-то ему и следовало обговорить этот вопрос с миссис Ладлоу, но она была в слезах, да и дело не казалось срочным.

Если кто и должен был знать, что у Эдвины с головой непорядок, так это миссис Ладлоу. Он верил ей как никому. Не то чтобы Брэнд считал викария лжецом, просто тот описывал состояние Эдвины как встревоженность. Конечно, Эдвина встревожилась, когда услышала, что Ханна-, возможно, была убита.

Тогда кто распустил слухи и зачем? Может, это была чья-то намеренная попытка поставить под сомнение все, что Эдвина могла сказать о той ночи, когда исчезла Ханна? Во всяком случае, на него слухи оказали именно такое воздействие.

Это вновь навело его на мысль о бабушке. Такое впечатление, что она могла бы рассказать ему больше о Ханне Ганн, если б захотела. Что она от него скрывает?

Образ Ханны, складывающийся у него в голове, был полон противоречий: младшая из сестер, гувернантка, своевольная девушка, доставляла беспокойство Эдвине и восхищала Марион. Все в Лонгбери считали, что она сбежала с мужчиной, или это очередной слух, чтобы сбить всех со следа?

Тогда где она?

Когда Брэнд задул свечу и забрался в кровать, его мысли вновь вернулись к Эдвине и тому, скольким он ей обязан. Для маленького, растерянного мальчика, который оказался между двух враждующих сторон – отцом и дедом, ее уютный коттедж был спасительной гаванью. Все, чего Эдвина попросила взамен, – это разгадать тайну исчезновения Ханны.

– Я найду ее, Эдвина, клянусь, – проговорил он в тишину.

Глава 7

Вода сошла через два дня, и Марион с сестрами выехали в Лонгбери в сопровождении лорда Денисона. Отказаться Марион не могла. В его распоряжении была хорошо оборудованная карета – Брэнда Гамильтона, как выяснилось. Он упомянул о позднем визите Брэнда и его отъезде ранним утром как о чем-то неважном, связанном с выборами, и Марион не осмелилась это оспаривать. Не могла же она сказать, что шпионила за ними.

Они прибыли в деревню поздним утром. Солнце ярко светило, в воздухе пахло яблоневым цветом, и все притихли, выглядывая в окна в ожидании, когда покажется дом.

Карета свернула на небольшой двор.

– Тисовый коттедж! Какой милый! – воскликнула Феба. – И не такой уж маленький.

Сестры согласились с ней. Это было двухэтажное кирпичное здание с эркерами в пристроенных крыльях. Вьющиеся растения в изобилии оплетали стены, цепляясь за шпалеры. В Марион шевельнулись воспоминания. Спальня Ханны располагалась на первом этаже, за гостиной. Они называли ее «людской», хотя слуги уже давно не жили там. Когда умерли бабушка и дедушка, сестры Ганн научились экономии, так же как и она со своими сестрами после смерти родителей.

На передней двери было дверное кольцо в виде львиной головы, вспомнила Марион. Ребенком она была зачарована этим кольцом и дотрагивалась до него с благоговением.

Когда Эмили и Феба направились к двери, Марион повернулась, чтобы перемолвиться словом с лордом Денисоном. Она искренне поблагодарила его не только за сопровождение, но и за предоставленную карету.

– Ну, – сказал Денисон, – у вас будет возможность поблагодарить за карету мистера Гамильтона лично. Уверен, он здесь, в Грейндже. Услышав, что вы приехали, он непременно навестит вас при первой же возможности.

У Марион не было времени подумать о последнем замечании лорда Денисона. Дверь коттеджа открыла темноволосая женщина, которая представилась как миссис Ладлоу. Марион очень понравилась миссис Ладлоу. Она была спокойной, дружелюбной и аккуратной и содержала дом в безукоризненной чистоте.

Марион была удивлена, как много помнит в доме: каменный камин в гостиной, прочную дубовую мебель, бархатные портьеры. Она почувствовала, что улыбается. Планировка дома постепенно всплывала в памяти. Марион вспомнила сад и цветочные клумбы, виднеющиеся из окон второго этажа, а за ними, чуть дальше, Прайори, где когда-то жили монахи. Но ее мысли резко оборвались, когда они подошли к обшитой дубовыми панелями лестнице.

– Это здесь?.. – спросила Эмили. Миссис Ладлоу кивнула.

– Да, это я нашла ее, – сказала она и шмыгнула носом. Когда Эмили тоже зашмыгала, Марион решительно проговорила:

– Мы позже поговорим о тете Эдвине, когда распакуем вещи. Она хотела, чтобы мы счастливо жили в ее доме. Просто помните об этом.

Позже, пока сестры распаковывали вещи, Марион спустилась вниз, в комнату Ханны. Здесь было длинное подъемное окно, которое выходило в огород и впускало много солнечного света – симпатичная девичья комната, отделанная муслином и набивным ситцем.

Прикасаясь к вещам Ханны, Марион вспомнила: взрослые ссорились здесь. Ханна что-то кричала, потом выскочила из дома.

Из-за чего они ссорились?

Эмили позвала Марион, и воспоминания померкли.

Во второй половине дня сестры решили передохнуть и выпить чаю в гостиной. Они смеялись и шутили, когда миссис Ладлоу сообщила, что прибыли гости.

– Леди Клэрис Бригден, – объявила миссис Ладлоу, – и мисс Флора, – и отступила в сторону, впуская посетителей.

Марион увидела черноволосую, модно одетую молодую женщину, выше среднего роста, с энергичным лицом, смягчаемым улыбкой, и голубыми глазами, светящимися озорством. Именно это озорство показалось знакомым. Она знала леди Клэрис раньше.

Обрывки воспоминаний. Секретные слова и секретные знаки. Охота на привидения и ночные вылазки.

Неужели эти воспоминания реальны?

Марион перевела взгляд на девочку. Мисс Флора была длинноногой, зеленоглазой, застенчивой девчушкой лет десяти, с шапкой огненно-рыжих кудрей.

После обмена традиционными книксенами Марион пригласила гостей сесть.

Леди Клэрис игнорировала приглашение. Смеясь и широко раскинув руки, она приблизилась к Марион:

– Ты меня не помнишь, да, Марион? Неужели забыла все наши бурные приключения?

Марион рассмеялась:

– Приключения я забыла, но тебя – нет. Ты ведь Клэрис Фицалан, верно?

– А, ну да, это моя девичья фамилия. Теперь я Клэрис Бригден. А это Флора, племянница Теодоры. Флора приехала на каникулы. – Она помолчала, всматриваясь в лицо Марион. – Ты помнишь Теодору? Она замужем за моим дядей Робертом. Ну, Роберта-то ты помнишь?