– Ты лжешь.

Но дерзкий Тришин взгляд заставил Лес усомниться в том, что это ложь.

– Лгу? А почему бы тебе не спросить об этом самого Рауля? – предложила дочь.

Лес отступила на шаг, затем резко повернулась и ретировалась в свою спальню. Как только она остановилась, ее охватила дрожь. В это невозможно поверить. До сих пор она отчего-то была непоколебимо уверена, что отношения Рауля и дочери были односторонними – Триша наседала, а Рауль безразлично отмахивался. Но Лес всегда точно знала, когда Триша лжет, а когда говорит правду. На этот раз она не лгала.

Лес закрыла глаза, и в ее воображении поплыли образы Триши и Рауля, лежащих вместе обнаженными. Она с отвращением отгоняла от себя эти картинки. Она не желала представлять их вместе. Она не хотела, чтобы это было правдой.

Лес начала смеяться и плакать одновременно. Все это время она лелеяла подсознательную надежду, что в один прекрасный день Рауль будет с ней. У мужчины, который являлся к ней в тайных фантазиях, было по-прежнему лицо Рауля.

Во всем этом заключалась какая-то ужасная ирония. Как смешно и печально! Первый мужчина, к которому у нее появился интерес после развода, оказался в любовной связи с ее дочерью.

Ей было больно. Почти так же больно, как потерять Эндрю. Так значит, у нее не получилось никакого начала новой жизни, она просто повторила свое прошлое. Ничего не видя перед собой, Лес подошла к кровати и села на матрас, покрытый лоскутным одеялом. Она раскачивалась вперед и назад, безмолвно рыдая. Она никогда не смирится со связью Рауля и Триши. Ее всегда будет терзать ревность, превращающая жизнь в ад. Она не знала, что делать. Жизнь ее настолько запутана. И если это и есть то, для чего она родилась и выросла, то лучше бы ей было умереть.

19

Лес стояла на краю поля и наблюдала за игрой. Солнце пригревало ее лицо, едва затененное широкими полями сдвинутой назад соломенной шляпы. Она сняла свой свитер цвета слоновой кости с золотом и набросила его на спину, завязав рукава на груди. Свитер грузно лежал у нее на плечах, но на душе было пасмурно совсем не из-за этой тяжести.

На поле из группы игроков, мчащихся вдогонку за мячом, вырвался вперед всадник. Это был Роб, который играл за команду в белых рубахах под первым номером – защитником. Сейчас он находился в позиции, когда мог превосходно блокировать любой пас, переданный находящемуся перед ним игроку противника. Однако вместо этого Роб развернулся и пошел на мяч, оставив соперника в красной рубахе неприкрытым, а свои ворота без защиты. Это было очень неосторожно, и Лес наблюдала за действиями сына с тревогой. У Роба был только один шанс ударить по мячу, и если он промажет… Но Роб не промахнулся. Он провел великолепный удар, и мяч полетел к центру поля.

Однако Робу не удалось предотвратить прорыва к своим воротам. Мяч приземлился прямо перед одним из игроков противника. И тот резко послал его обратно, туда, где уже ждал оставшийся без прикрытия нападающий из его команды. Забить гол из такой позиции было нетрудно. Роб находился слишком далеко, чтобы помешать удару.

– Роб, зачем ты это сделал? – пробормотала Лес, глядя, как сын растерянно поник в седле.

– Так оно всегда и бывает, сеньора Лес…

Эктор Геррера стоял в нескольких футах от нее, опершись всей тяжестью тела на костыли. В руках он держал секундомер, а с шеи свисал на ленте свисток. Он считал очки и выполнял роль хронометриста и судьи на боковой линии.

– Когда новые ученики играют здесь первую игру, – сказал Эктор, – они всегда стараются показать, какие они мастера. Рауль говорит, что вместо двух команд на поле выходят восемь одиночных игроков, выступающих каждый сам за себя. Именно поэтому, прежде чем начать обучение, он всегда вначале дает им сыграть, чтобы увидеть все, что они делают неправильно. Когда игрок слишком сильно старается, он часто выглядит глупо.

– Это верно, – слабо улыбнулась Лес на это утешительное замечание.

Вчера, в субботу, прибыли все остальные ученики, которые будут проходить курс в школе Рауля. Впрочем, «учениками» назвать их было трудновато – большинству было далеко за двадцать, а двум – за тридцать. Класс подобрался интернациональный. Четыре аргентинца, мексиканец, немец, три американца и сын арабского шейха. Вчера вечером за обедом звучала речь сразу на нескольких языках, что приводило в замешательство почти всех. К счастью, в конечном итоге все перешли на английский и теперь могли понимать друг друга.

Краем глаза Лес уловила около линии, где стояли запасные лошади, движение какого-то белого пятна и повернула голову, чтобы посмотреть, что это такое. Некоторое время назад в этом направлении ушла Триша, но теперь ее не было видно. Белым пятном оказались двое арабов, одетых в национальные бурнусы и накидки. Спутники Ханифа, сына шейха. Лес так и не поняла, служат ли они его телохранителями, слугами или кем-то еще, но один из них всегда оказывался рядом, где бы ни находился Ханиф, элегантный молодой человек, получивший образование в Оксфорде.

Пробежав глазами вдоль линии, Лес наконец заметила Тришу. Девушка сидела на траве, беседуя с техасцем в красной рубахе – Дюком Совайном.

В поле зрения Лес появился какой-то всадник, приближающийся галопом к боковой линии. Она узнала Рауля и почувствовала, как ее охватывает тревожная напряженность. Но он не смотрел на Лес, а, натянув поводья, придержал коня рядом с Эктором и сказал ему что-то по-испански.

Эктор взглянул на секундомер и ответил Раулю. Тот, не останавливая коня, развернулся почти на месте и поскакал к центру поля, где уже собирались игроки. В этой игре Рауль был только судьей.

– Осталось три минуты, – сказал Эктор Лес. – Игра сейчас закончится.

Она кивнула, показывая, что слышит, но продолжала наблюдать за Раулем. Блуждающие мысли Лес рисовали ей эти широкие плечи и спину, сходящуюся клином к талии, обнаженными, без рубашки – такими, какими их должна была видеть Триша.

– Он с лошадью как одно целое, правда? – спросил Эктор.

Лес вздрогнула от неожиданности и посмотрела на него. Оказывается, Эктор заметил, что она наблюдает за Раулем. Лес быстро перевела взгляд на поле, борясь со внезапно охватившим ее смущением.

– Да, это верно.

– Вы знаете предания о наших гаучо? Говорят, что они были наполовину людьми, наполовину лошадьми. Ваши ковбои ловили коров при помощи la reata, лассо. Гаучо гнались за дикими коровами и острием своей пики на всем скаку подсекали им коленное сухожилие. Быстрота руки, глаза и лошади – все заодно, как при игре в поло… не так ли?

– Да. El senor de nada. Владетель ничего, – вспомнила Лес.

Возможно, даже слишком хорошо вспомнила. После того, как она своими глазами увидела пампу, ей стало казаться, что Рауль – это некий лорд, сидящий верхом на лошади и правящий ничем. Господин без владений, и оттого обладающий только высокомерием лорда.

– Вы, должно быть, слышали эти истории, – улыбнулся Эктор, немного удивленный тем, что Лес ввернула испанскую фразу.

– На самом деле нет. Просто довелось уловить кое-что краем уха.

Тем временем на поле Рауль вновь вбросил мяч в игру. Роб, насколько могла судить Лес, больше не делал вопиющих ошибок, но не мог утешиться и тем, что в завершающие мгновения матча ошибся еще кто-то другой, кроме него, – так что промах Роба остался в этой игре самым, если так можно выразиться, свежим. Когда прозвучал финальный свисток, Роб отделился от остальных игроков и поехал с поля в одиночку.

Лес пошла было вслед за Робом, чтобы догнать его, но ее остановил Эктор.

– No se olvide – не забудьте, – сказал он, – через час начинается большое угощение. И тогда вы сможете попробовать асадо.

– Жду с нетерпением, – ответила Лес.

Она знала, что вся домашняя прислуга с самого утра трудилась над приготовлениями к этому праздничному барбекю в аргентинском стиле. В воздухе стоял запах дыма от разведенного на заднем газоне открытого огня – над верхушками деревьев поднималось серое дымное облако. Но сейчас Лес было не до экзотических яств и не до наблюдений над тем, как они готовятся. Слишком многое занимало ее ум и тревожило душу.

Оставив Эктора на краю поля, Лес пересекла грязную дорогу, отделявшую поле от конюшен, и пошла наперерез Робу, не давая ему времени предаться самобичеванию. Когда она встретила Роба у конюшни, сын уже спешился и отдавал поводья своего коня ожидавшему его конюху. Он повернулся к матери, но не смотрел на нее, опустив глаза и с силой постукивая головкой клюшки по земле. Недовольное выражение его лица показывало столь же явно, как и его поведение, как сильно он сердится сам на себя.

– Я думал, что мне удастся это сделать, – пробормотал Роб, не повышая голоса, чтобы его не могли услышать другие игроки, возвращающиеся с поля. – Я знаю, что смог бы провести этот удар. Если бы Хуан находился в позиции, где мог бы принять его, мы бы без труда заработали очко.

– Тебя поставили защитником. И ты должен был помнить свои обязанности. Для тебя самое главное – защищать свою половину поля, не давать противникам бить по воротам, а не стараться самому забить гол. Ты оставил своего подопечного неприкрытым, и между ним и вашими воротами не было ни одного игрока из твоей команды. Ты сильно рисковал, а защитники выходят на поле вовсе не затем, чтобы пускаться в авантюры.

– Да… – Взгляд Роба скользнул куда-то вправо и вверх от Лес. – Я наделал чертовски много ошибок, так ведь?

Лес сообразила, что он обращается не к ней, а к кому-то другому, и обернулась. Они стояли в самой гуще оживленной толчеи: всадники спешивались, конюхи уводили лошадей, мимо проходили игроки, и Лес до этого не обращала никакого внимание на пони, остановившегося неподалеку, и на сидящего на нем всадника. И только встретившись глазами с твердым взглядом Рауля, Лес поняла, что он прослушал всю лекцию об обязанностях защитника, которую она прочитала Робу.