В пятницу все еще шел дождь. На месте Одры всякий отменил бы приглашение на ленч. Но Лес знала, что мать не из тех, кто станет менять свои планы из-за какой-то погоды. Тем более что добираться в гости под проливным дождем предстояло не ей самой, а дочери. Впрочем, Лес и сама была рада после недельного заточения выбраться из дома под любым предлогом, пусть даже это будет визит к матери, которая наверняка превратит ленч в некое подобие судилища. Никому и никогда еще не удавалось выполнить задание Одры так, как ей хотелось, так что Лес ожидали бесконечные упреки, в ответ на которые нужно будет оправдываться, почему то-то и то-то сделано так, а не иначе. В последние годы эта черта Одры заметно усилилась. Видимо, мать все же начинает стареть, подумала Лес.

Вопросы посыпались в тот же миг, как она вошла в особняк Кинкейдов, стоящий на берегу океана. Лес пришлось объяснять буквально все. Как была упакована та или иная вещь. Где она уложена. Почему именно там. Что оставлено, что выброшено, а что отдано на сторону. Только очень немногие из ответов Лес получили одобрение Одры. Вскоре нервы Лес были уже почти на пределе. Когда мать начала упрекать ее за то, что они упаковали ее лиможский фарфоровый сервиз и оставили дома, вместо того чтобы выслать сюда, Лес наконец потеряла терпение.

– Одра, почему ты послала заниматься домом Мэри и меня? Тебе следовало сделать все самой. Может быть, тогда все было бы выполнено так, как тебе хочется.

Мать смерила ее долгим строгим взглядом.

– Когда ты наконец научишься управляться со своим характером? – Вопрос, который Лес приходилось выслушивать множество раз, был задан с подлинно аристократической терпимостью. – Это не моя вина, что ты и Мэри не сумели как следует справиться с работой.

– Но мы все сделали. – Лес заставила себя говорить ровным тоном, но голос ее дрожал от этого усилия. – Во всяком случае, мы сделали все так, как считали уместным. Раз уж ты поручила это дело нам, то тебе придется удовлетвориться результатами.

– Совершенно верно, – как ни удивительно, согласилась Одра. – К сожалению, за ваши действия расплачиваться приходится мне. – Она отвернулась, показывая, что обсуждение закончено. – Сегодня мы сядем за ленч на застекленной веранде.

Одра никогда не позволяла, чтобы последнее слово в любой беседе оставалось за дочерью. Сдержав вздох досады и обиды, Лес последовала за матерью в комнату с громадными на три стены окнами из затененного стекла с видом на океан. В окна барабанили капли, и за стеклом, залитым дождем, расплывались очертания гнущихся под ветром пальм. Над штормовой зеленой Атлантикой низко нависли тяжелые облака, а громадные волны набегали на пляж и с шумом откатывались назад. Бушевавшая за окном непогода как нельзя лучше подходила к настроению, которое не покидало Лес все последние дни.

Они подошли к столику, сервированному на двоих, и сели друг напротив друга. Не успела Лес расправить на коленях льняную салфетку, как вошла служанка, поставила на стол салат из свежих авокадо и начала раскладывать его по тарелкам. Лес неохотно принялась за еду – беспокойство лишило ее всякого аппетита.

Мать сменила гнев на милость и во время ленча говорила только о семейных делах, рассказывая Лес, что произошло за те две недели, пока та отсутствовала. Она трещала без умолку, не обращая внимания на молчание собеседницы, – Одре и не требовалось, чтобы ей отвечали. Лес это вполне устраивало, она была занята своими мыслями и едва ли слышала что-нибудь из того, что говорила мать. Наконец служанка убрала тарелки, и Лес больше не надо было притворяться, будто она ест. Перед Одрой появился чайник и подогретые чашки.

– Что это с тобой, Лес? Ты могла бы проявлять больше интереса к тому, о чем я рассказываю. – Одра, наливавшая в чашку чай из керамического чайника, бросила на дочь неодобрительный взгляд.

– Я думала. – Лес приняла у матери поданную ей на блюдце чашку.

– Думала или дулась? – Одра налила чай себе.

– Думала, – твердо повторила Лес и положила себе сахару.

– О чем? У вас с Эндрю какие-нибудь разногласия? – Проницательные темные глаза с любопытством изучали дочь.

– Нет, мы с ним отлично ладим. А почему ты об этом спрашиваешь? – Сама тема разговора заставила Лес занять оборонительную позицию.

– У всякой пары от случая к случаю возникают какие-нибудь разногласия. В семейной жизни этого не избежать. А я знаю, что в последнее время юридическая практика отнимает у него массу времени. И ты, вполне естественно, можешь почувствовать, что тобой пренебрегают.

– Ну, я этого не чувствую, – сказала Лес. – Если между нами и бывают кое-какие трения, то не из-за этого. Во всяком случае, не прямо из-за этого.

Ей не хотелось откровенничать с матерью, но Одра умела выуживать интересующие ее сведения.

– Почему бы тебе не рассказать мне, в чем дело? Возможно, я не сумею тебе помочь, но ведь иногда бывает достаточно того, что просто поговоришь с кем-нибудь о своих проблемах. – Одра уселась поглубже в кресле, расправила плечи и выпрямила спину, приготовившись слушать.

– Тут нет ничего такого, от чего земля бы затряслась, – Лес попыталась с самого начала показать, что ее затруднения в общем-то совсем незначительны. – Роб и Триша выросли и через год-другой будут жить совершенно самостоятельно. Поэтому теперь у меня будет много свободного времени, и надо подумать о том, чем его заполнить. Я больше не могу ничего не делать весь день, пока Эндрю работает.

– А мне кажется, что у тебя есть множество дел, которыми ты должна заниматься, – нахмурилась Одра. – Ты ведешь такую большую работу…

– Я не говорю об общественных клубах или местных благотворительных организациях, – нетерпеливо прервала ее Лес. – Я хочу делать что-то такое, что действительно можно назвать работой. Есть же женщины, занятые настоящим делом. Ну, скажем, у Шейлы Козгров – свой маленький магазин модного платья, а Билли Таунзенд открыла галерею искусств.

– Не понимаю, о чем ты. Что означает весь этот вздор? – пожав плечами, спросила Одра.

– Мне следовало заранее знать, что ты не поймешь. – Лес отодвинула стул, подошла к выходящей на океан стеклянной стене и напряженно застыла, глядя в окно.

– Тогда ты, может быть, возьмешь на себя труд объяснить поточнее, чего именно я не понимаю, – спокойно потребовала мать. Хотя она и не повысила голос, это была не просьба, а приказ.

– Я хочу изменить свою жизнь. Чем-нибудь заняться.

– Настоящим делом, – проговорила Одра, повторив сказанные ранее слова Лес. – А ты уверена, что все эти дорогие модные лавки, галереи искусств и есть то самое настоящее дело?

– Да.

Лес стояла, ссутулившись и засунув сжатые в кулаки руки глубоко в карманы расклешенной юбки. Она представляла, какой понурой выглядит со стороны ее поза, но даже не пошевелилась, чтобы подтянуться, хотя и опасалась, что мать одернет ее и Лес придется выслушать еще одну лекцию о хороших манерах. Кажется, им с Одрой никогда не удается поговорить друг с другом как взрослым и равноправным людям. Любой их разговор – это беседа умудренной опытом матери с несмышленой дочерью.

– Да, это настоящее дело, – сказала Лес. – Хотя я уверена, что ты не считаешь, что я достаточно умна, чтобы самой, без чужой помощи, заняться каким-нибудь бизнесом.

– А вот это неверно. – Одра поставила на стол чашку с блюдцем, которые до сих пор держала в руках. – Ты очень способная женщина, с хорошими манерами. Превосходный организатор. Очень умело и успешно ведешь домашнее хозяйство. Не хочу умалять достоинств твоей помощницы миссис Сандерсон, но знаю также, что ты внимательно присматриваешь за всем сама. – Лес медленно повернулась к матери, ошеломленно прислушиваясь к каждому слову, слетавшему с ее губ. – А как у тебя много общественных обязанностей и как ты успешно провела множество благотворительных акций! Всего я просто не смогла бы перечислить. Может быть, я и стара, Лес, но я отнюдь не слепа.

– Но ты всегда относилась ко мне…

– …как мать относится к ребенку, – охотно согласилась Одра. – Конечно, сейчас ты сама понимаешь, что для матерей дети на всю жизнь остаются детьми. Всегда кажется, что они еще не вполне взрослые, чтобы покинуть дом, жениться или выйти замуж, завести детей.

– Думаю, что так, – сказала Лес.

Однако ее все еще слегка изумляло то, что она слышит.

– А если уж говорить о настоящем, важном деле, что может быть более важным, чем твоя семья? – с нажимом спросила Одра. – То, что твои дети выросли, совсем еще не означает, что они перестали сталкиваться с трудностями и что они перестали в тебе нуждаться. Ты не думала о том времени, когда у тебя родятся внуки? Разве не тебе предстоит заняться ими, когда они появятся на свет? А как ты сможешь это сделать, если все твое время будет отнимать бизнес? Лес, ты – это якорь, который удерживает всю семью вместе. Без тебя все разбредутся в разные стороны. И потеряют ту близость, которая делает их теми, кто они есть. Именно семья и есть самое важное и настоящее. Семья.

Лес медленно покачала головой и вернулась к столу.

– Я спрашиваю себя, Одра, знала и понимала ли я тебя когда-нибудь?

– Я твоя мать. И совершенно неважно, понимаешь ли ты меня. Хорошо бы тебе это запомнить. А сейчас садись и пей чай, пока он совсем не остыл, – распорядилась Одра.

И Лес, улыбаясь, подчинились.


Не проехала она и полдороги от материнского дома, как дождь прекратился и сквозь разрыв в облаках хлынули сверкающие солнечные лучи. Когда «Мерседес» подкатил к дому в испанском стиле, на губах Лес все еще играла улыбка, не покидавшая ее в пути. Она оставила машину стоять у входа и взбежала по низким ступеням к резной входной двери.

– Эмма! – весело позвала она, врываясь в прихожую. – Я – дома. Звонил мне кто-нибудь?

Дневная корреспонденция была аккуратно сложена на столике в прихожей. Лес остановилась, чтобы просмотреть ее, пропуская различные счета и извещения. Они искала письма от Роба и Триши. Внизу стопки лежал тонкий коричневый пакет, адресованный ей лично.