Когда-то белая туника была в пятнах крови. Бриджи были такими же грязными и запятнанными. Даже на расстоянии Елизавета ощутила запах его давно не мытого тела. Конечно же, он не брился и оброс короткой, лохматой бородой. Их взгляды встретились.

В то мгновение в ней умерла вся зародившаяся было жалость к нему. Какое у него было гордое лицо. Глядя в холодные серые глаза, Елизавета подумала, что он великолепен, как всегда. Этого человека не мог победить простой смертный. Он готов был склониться лишь перед самой Смертью. И даже умирая, он сохранил бы свою гордость и достоинство.

Елизавета сразу заметила все, до мелочей. Он стоял очень прямо, расправив плечи, несмотря на сковывающие руки за спиной кандалы, высоко подняв голову. Когда он смело смотрел ей в глаза — так, как смотрел бы на женщину, с которой не прочь переспать, — в уголках его рта даже появился намек на улыбку.

Нет, он не боялся смерти. И ее он тоже не боялся.

Елизавета ощутила восторг и огорчение одновременно. Как женщина, она никогда не сможет быть к нему безразличной, но как королева она должна потребовать, чтобы он выказывал страх и почтение.

Ее снова укололо то, что он ее предал. Как мог он изменить ей? Неужели она была ему совершенно безразлична? Она возблагодарила Господа и свою железную волю за то, что не пригласила его в свою постель в ту ночь в прошлом году, когда испытывала огромное искушение сделать это. Чтобы скрыть свое возбуждение, она улыбнулась так холодно, как только могла, хотя ее губы дрожали.

— Подойдите, пират.

Лэм прошел вперед, не спуская с нее взгляда. У него еще хватило нахальства сказать:

— Прошу прощения, ваше величество, — прежде чем опуститься перед ней на колени.

— Вот как? Вы — отъявленный мерзавец. В вас не заметно ни малейшей капли раскаяния.

— Я очень раскаиваюсь. Я прошу прощения не только за мои предполагаемые преступления, но и за появление перед вами в таком ужасном виде.

Она смотрела на него, стараясь понять, что он задумал. От нее не укрылось употребление слова «предполагаемые».

Его взгляд был слишком смелым, слишком мужским, и слишком много обещал.

Елизавету пробрала дрожь. Она чувствовала себя не столько королевой, сколько юной и растерянной девушкой. Внимательно глядя на него, она заметила, что кандалы причиняют ему боль. Но она не прикажет, чтобы их сняли: пусть страдает, раз так обошелся с ней.

— Можете встать.

Лэм так изящно поднялся с колен, как удалось бы лишь немногим, чьи руки скованы за спиной.

— Благодарю вас.

Елизавету раздражало, что за каждым их жестом наблюдают, к каждому слову прислушиваются. Все же она напомнила себе, что не должна отпускать своих советников. Слишком опасно было оставаться с Лэмом О'Нилом наедине.

— Когда вас в следующий раз приведут ко мне, сначала выкупайтесь, потому что меня оскорбляет ваш отвратительный вид и ваш отвратительный запах, — откровенно заявила она.

— Я надеюсь, что следующий раз будет. — Он наклонил голову. — Я сам себе отвратителен, — вежливо сообщил он, глядя ей в глаза, — и уверен, что выгляжу, как бродяга из Брейдуэлла.

— Я могла бы послать вас в Брейдуэлл, — сказала Елизавета. Неужели он рассчитывает обольстить ее этим своим откровенным взглядом?

— Но в этом месте отбывают срок только бродяги и шлюхи. — Он довольно нахально приподнял брови.

— Тогда я, наверное, должна послать туда вашу приятельницу.

Его нахальство пропало, и в глазах что-то блеснуло.

— Любовница — это не шлюха.

— Вот как? Я не знала, что тут есть какая-то разница, — сказала Елизавета. — Вы к ней все еще неравнодушны? — спросила она, стараясь скрыть ревность.

— Она была хороша в постели.

— Где сейчас жена Джона Хоука?

— На моем острове.

Елизавете очень хотелось, чтобы они остались вдвоем. Она должна узнать правду.

— Прошу всех выйти, — приказала она.

Все это время Ормонд с гневом смотрел на них и теперь, бросив на О'Нила убийственный взгляд, как будто переживал за сестру, вышел следом за Уильямом Сесилом, топая ногами. Лечестер не торопился повиноваться. С озабоченным видом он приблизился к королеве.

— Ваше величество, — начал он, пытаясь что-то возразить.

Елизавета смерила его ледяным взглядом. Черт побери, сейчас ей было не до Роберта! У нее на уме был только пират.

— Вы тоже, милорд. Я желаю поговорить с ним наедине.

— Это неразумно, — сказал Дадли, вспыхнув от злости.

— Я королева, и если я желаю поступить неразумно, так тому и быть.

Дадли в ярости повернулся и вышел. Елизавета заметила, что Хоук с мрачным видом все еще стоит у двери.

— И вы, сэр Джон.

Хоук поклонился. Он был так же взбешен, как Лечестер, но Елизавета подумала, что отчасти это объясняется стыдом.

— Прошу прощения, ваше величество, но этот пират слишком опасен. — Он нерешительно замолчал. — И я мог бы что-то узнать о моей жене, если позволите.

— Может, пират и изменник, но мне он не причинит вреда. О своей жене вы сможете узнать позже. Уходите, — приказала она Хоуку.

Он щелкнул каблуками и удалился. Елизавета стиснула вдруг взмокшие ладони. Ее взгляд нашел глаза Лэма.

— Вы ведь не причините мне вреда, негодяй? Он мягко улыбнулся.

— Нет.

Ее и без того нерешительное сердце совсем растаяло. Этот Лэм был таким, каким она его знала, каким он ей нравился. Чертов подлец, наемник, изменник! Она по своей привычке принялась расхаживать по комнате.

— Уже несколько лет назад вы стали хозяином на море, и у нас с вами всегда было соглашение — молчаливое, но вы действовали в соответствии с ним, — сказала она. — Вы нападали только в том случае, когда это не вредило моим планам или способствовало им, даже если это были совсем секретные планы. — Она помолчала, повернувшись к нему. — Почему? Почему вы изменили мне, Лэм?

Лицо Лэма приняло серьезное выражение.

— Прошу вас, Бет, выслушайте меня внимательно, очень внимательно.

Ей не понравилось его фамильярное обращение.

— Я слушаю. И жду. Я очень долго ждала этого объяснения, — чопорно сказала Елизавета.

— У меня было единственное намерение — не повредить вам.

Елизавета замерла. Это была уже не королева, а просто женщина, которая не решалась добиваться исполнения всех своих желаний.

— Вы знаете, что я вовсе не папист. Ведь вам известно, что за время правления вашей сестры я видел слишком много смертей на костре, чтобы поддерживать фанатика вроде Фитцмориса.

— Мне это известно. Потому-то я вас и не понимаю, Лэм, — сказала Елизавета. — Вы предали меня, Лэм. — Вашего друга и вашу королеву.

— Нет. — Лэм подошел ближе. — Я вас не предал. Уже много лет вы боретесь с ирландскими мятежниками, но так и не добились успеха. Не секрет, что лорд Перро не может схватить Фитцмориса. Но я, — блестя глазами, он сделал эффектную паузу, — я могу поймать паписта, Бет, и поймаю, если вы дадите мне свободу.

Елизавета только рот открыла.

— Новые козни? — вскричала она. — Что за ерунда? Вы просите, чтобы я вас освободила.1 Но ведь вы изменник. Изменник, и должны быть повешены.

Лэм не выказал ни малейшего страха. Он терпеливо сказал:

— Вы не слушаете, Бет.

— Что вы можете сказать такого, чтобы я решила освободить вас?

Он чуть заметно улыбнулся:

— Я никогда вам не изменял. Совсем наоборот. Я вступил в рискованный союз с Фитцморисом, для того чтобы отдать вашего самого заклятого врага в ваши руки.

Елизавета уставилась на него.

— Что же удивительного в том, что я в ваших интересах решил сыграть роль шпиона? Кто, как не я, имеет лучшие возможности и подходящую репутацию, чтобы заманить Фитцмориса в ловушку? — проникновенно сказал он.

Елизавета молчала, лихорадочно обдумывая его слова. Разум подсказывал ей не доверять ему, сердце требовало верить и надеяться.

— Я поддержал его только для того, чтобы его свалить, — спокойно продолжал О'Нил, улыбаясь улыбкой победителя, улыбкой игрока, знающего выигрышный ход. — И когда я это сделаю, я надеюсь на высочайшее вознаграждение. — Он посмотрел ей прямо в глаза.

Елизавета отвернулась, представляя, какого рода вознаграждение он мог потребовать. Этого не решился бы просить никто другой — исключительно личное, исключительно интимное. Она уже чувствовала вкус его поцелуев, ощущала его ласки. Она облизнула губы, стараясь выкинуть из головы эти чисто женские нелепые мысли. Она была королевой. Она не могла допустить, чтобы он соблазнил ее.

Но Елизавета мучилась сомнениями. Могла ли она после всего, что он наделал, снова довериться своему золотому пирату?

Входя в северные ворота Ричмондского дворца, Катарина накинула капюшон подбитого мехом бархатного плаща, чтобы ее не узнали. Вместе с ней были Макгрегор и Ги. Шедшая между огромным шотландцем и маленьким мальчиком Катарина чувствовала, что они наверняка привлекут к себе внимание.

Очень скоро кто-нибудь узнает ее. Катарину так угнетала грозившая Лэму участь, что она лишь недавно, на барке, которая везла их в Ричмонд, задумалась, какой прием может ждать ее при дворе. Она могла представить себе возбуждение и самые невероятные домыслы, которые вызовет ее появление, и надеялась только оттянуть неизбежное.

Прежде всего надо узнать все, что можно, о Лэме и добиться аудиенции у королевы.

Остальным можно заняться потом.

Обходя превратную сторожку и поднимаясь по ведущим в холл ступеням, Катарина отлично понимала парадоксальность своего положения. Она хотела помочь человеку, который так вероломно обошелся с ней и ее отцом. Она поможет ему и дальше поддерживать Фитцмориса. До чего смешно. И до чего грустно.

Катарина и ее спутники ступили в холл. Ее сердце учащенно забилось от страха. Она непременно должна попасть на прием к королеве, но это, пожалуй, будет самой простой задачей. Как ей уговорить Елизавету пощадить Лэма? В дни, прошедшие с его пленения, Катарина не думала почти ни о чем другом, но, ей не удалось подыскать убедительные аргументы относительно его защиты.