— Так ты решила?

Катарина повернулась, дрожа не столько от холода, сколько от беспокойства из-за того, что она собиралась сделать. Перед ней стояла ее подруга и наперсница Джулия, которая должна была уехать из монастыря, потому что ее опекун вызвал ее домой, в Корнуэлл.

Да.

Джулия, брюнетка с ослепительно белой кожей и полными яркими губами, заглянула в глаза Катарине.

Наверняка аббатиса на этот раз разрешит тебе уехать. Не может быть, чтобы она снова тебе отказала.

Сердце Катарины отчаянно забилось, и она схватила Джулию за руку.

Этого-тоя и боюсь, — призналась она. Катарина уже дважды просила у аббатисы разрешения уехать домой, но аббатиса отказывала ей, объясняя, что, даже если бы у Катарины и было разрешение отца, ей еще требовался эскорт.

— Как чудесно было бы поехать вместе! О, я надеюсь, что теперь аббатиса внимет твоим мольбам и поступит по справедливости. — Джулия улыбнулась.

Катарина поежилась. Несмотря на всю свою решимость, она не слишком надеялась на успех. Хотя аббатиса была добра и справедлива и довольно мягкосердечна, управляла она твердой рукой, как и полагалось при ведении дел монастыря, в котором содержались доверенные ее заботам девушки из богатых и влиятельных семей. Решимость Катарины на этот раз была твердой, как никогда. Она должна убедить аббатису, что теперь ей обязательно надо уехать домой, даже без разрешения отца. Она заранее запаслась аргументами. Только что наступил новый, 1571 год.

Время начать все заново.

Девушки пересекли дворик. Катарина молчала, занятая своими мыслями, даже не замечая обжигающего холода, а Джулия болтала без умолку о том, как она рада, что наконец-то едет домой в Тарлстоун. По трапезной разносились смех и радостные восклицания. Леди с аппетитом принялись за свою первую в этот день трапезу. Они энергично жестикулировали, и драгоценные камни в кольцах сверкали. Рядом наготове выжидали служанки, многие из которых приехали сюда прямо из дома вместе со своими хозяйками, так что тем достаточно было лишь пальцем шевельнуть, если им чего-то хотелось. У ног леди Монтаньер, герцогини Сюр-Риго, расселись четыре собачонки. Их курчавые головы украшали рубиновые броши, выполненные в виде ленточек. И все дамы были так разодеты и усыпаны драгоценностями, так ухожены и с такой готовностью обслуживались, что какой-нибудь визитер, если бы он не знал, что это монастырь, мог подумать, что находится в приемной очень влиятельной особы.

Катарина была одним из немногих исключений. Она носила старые, много раз чиненные платья. У нее не было ничего нового после того, как ей исполнилось пятнадцать, — именно тогда кончились деньги, с которыми она сюда приехала.

Катарину снова прошиб страх. Шесть лет назад, когда она приехала, аббатисе была передана кругленькая сумма, и та рассчитывала, что деньги на содержание Катарины будут поступать регулярно. Когда средства кончились, аббатиса написала отцу Катарины, но ее мягкое напоминание не возымело действия. Граф не счел нужным ответить на письмо. Остальные просьбы, выраженные в более резкой форме, также остались без ответа. К счастью, аббатиса великодушно позволила Катарине оставаться в монастыре, несмотря на отсутствие содержания.

Внутри у Катарины все сжалось. Стоило ей подумать о том, что отец не ответил ни на одно из писем аббатисы, как ее сразу охватывало отчаяние.

Зная своего отца, Катарина решила, что он, наверное, снова воюет с Батлерами. Вряд ли Джеральд мог оставить без отмщения разгром при Эффейне. Он был чересчур занят, чтобы думать о своей единственной дочери. Может, к тому, что он забыл о ней, приложила руку Элинор. Она была очень красива и всего на несколько лет старше Катарины, и Джеральд ее обожал. А она сразу невзлюбила Катарину.

Девушку мучили дурные предчувствия. Она знала, что отец будет недоволен, когда она, непрошеная, вдруг прибудет в замок Эскетон. Возможно, он даже рассердится, особенно если Элинор действительно что-то нашептала ему. Все-таки Катарина готова была пойти даже на то, чтобы вызвать его ярость, — лишь бы ее мечты сбылись. Однако прежде всего она должна уговорить аббатису позволить ей покинуть монастырь без разрешения отца. Это было очень непростым делом.

После трапезы Катарина и Джулия расстались, обменявшись заговорщицкими взглядами. Катарина поспешила не в спальню, а в проходную комнатку, где работала аббатиса. Ее беспокойство нарастало — ведь так много зависело от предстоящей встречи. Катарина не могла позволить себе потерпеть неудачу, она была не в состоянии больше оставаться в аббатстве. Просто не могла. Жизнь проходила мимо нее, и это казалось ей чудовищной несправедливостью. Не может быть, что ей уготована такая печальная участь. Наверняка она предназначена для чего-то большего.

Ты хочешь уехать домой. — Округлое лицо аббатисы выражало заботу и огорчение. Она вздохнула.

Катарина стояла перед изящным секретером красного дерева, за которым сидела мать-настоятельница.

Я не могу оставаться здесь. Я не приспособлена к такой жизни. Я должна вернуться домой, напомнить отцу о своем существовании. Уж тогда он наверняка устроит мой брак. — Она не сводила умоляющего взгляда с аббатисы. — Мать-настоятельница, я всегда хотела иметь мужа, собственный дом и много детей. Еще через несколько лет никто не захочет взять меня в жены.

Аббатиса очень в этом сомневалась. Несмотря на высокий рост, Катарина была совершенной красавицей, с правильным овальным лицом, тонкими чертами, безупречной кожей цвета слоновой кости, ярко-зелеными глазами и волосами цвета темного красного вина. Щеки аббатисы порозовели, и она поднялась со стула. Ее положение было не из легких. Даже просто ужасным. Она долго смотрела на Катарину.

Милая моя, прежде чем ты состаришься и поседеешь, пройдет немало лет, можешь мне поверить.

Катарина хотела что-то возразить, но аббатиса жестом остановила ее.

Я отлично понимаю, что тебе не подходит такая жизнь. Я это знала с того дня, как ты появилась здесь — пятнадцатилетний дикий лисенок. И я не сомневаюсь, что из тебя вышла бы отличная жена.Ясно, что ты самой природой предназначена для того, чтобы родить множество крепких сыновей. Но ты просишь невозможного. Как я могу послать тебя домой без разрешения твоего отца!

Аббатиса испытывала чувство вины, потому что ей было известно, что Катарина никогда не получит отцовского разрешения. Также она знала, что ждет Катарину, и от этого ей было еще больше не по себе.

Катарина облизнула губы. Когда она заговорила, ее голос дрожал.

Поймите меня правильно, я очень благодарна за ваше милостивое разрешение оставаться здесь. Я несчастна, но вам очень благодарна. От вас я видела так много хорошего. — Аббатиса поежилась, но Катарина как будто ничего не заметила и с пылом продолжала: — Есть еще одна причина, по которой я должна вернуться в Ирландию. Я боюсь, что там что-то не ладно. Как мог отец забыть послать вам деньги на мое содержание? Это просто немыслимо. Я должна вернуться, чтобы узнать, почему обо мне забыли. Я вас умоляю! Я не могу здесь оставаться! Может быть, мой отец нуждается во мне. Или… может, он и вправду настолько занят, что ему действительно не до меня.

Аббатису залила волна сочувствия к юной подопечной. Она мягко сказала:

Если бы твой отец в тебе нуждался, он бы послал за тобой, милая.

Аббатиса не представляла себе, что еще она может сказать или сделать. Глубоко озабоченная, она в раздумье перебирала четки. Если Катарина должна узнать правду, то сейчас самое время ей все сказать. Но все же она решилась обмануть девушку, для ее же собственного блага. Тут у аббатисы не было выбора — либо обмануть, либо предоставить Катарину самой себе, беззащитную и без всяких средств к существованию. Это было несправедливо и тогда и сейчас — держать ее в неведении. Но сейчас больше, чем когда-либо, аббатиса не решалась сказать девушке правду. Ее удерживал страх — страх и еще какое-то подсознательное ощущение, что судьбой Катарины управляет неведомая сила.

Я провела здесь пять с половиной лет, — умоляюще сказала Катарина, — и когда приехала, всегда думала, что через год или два вернусь домой. Прошу вас, я должна уехать. Я знаю, что как только окажусь дома, все будет хорошо, что отец сразу же займется моими делами. — Она взглянула аббатисе прямо в глаза. — Я могла бы вернуться с Джулией. Такого удобного случая больше никогда не будет.

Аббатиса посмотрела на свою прелестную, умную и необычайно упрямую подопечную.

Многим я посоветовала бы ввериться Господу, — медленно сказала она, и они последовали бы моему совету. Но только не ты.

Если вы прикажете остаться, — негромко произнесла Катарина, — я могу вас послушаться.

И аббатиса решилась. Не потому, что Катарина столько лет была несчастлива, а ей больно было видеть одну из своих воспитанниц в таком отчаянии. И не потому, что если вообще женщина предназначена для жизни в миру, то Катарина именно такая женщина. А потому, что она ясно осознала, что Катарина имеет в виду. Она достаточно хорошо знала свою подопечную. Если она не разрешит ей уехать, то Катарина просто сбежит. От одной этой мысли аббатиса пришла в ужас. Такой женщине, как Катарина, странствовать в одиночку, без защиты — не приведи Господь! Это наверняка кончится ужасно — она даже может оказаться наложницей в гареме какого-нибудь богатого турка. На мгновение их взгляды встретились. Ясно, что Катарина не послушается ее запрета. Выходит, лучше и безопаснее будет разрешить ей уехать.

Я позволю тебе уехать, Катарина, — со вздохом сказала она. — Но я обязана тебя предупредить. Мир за этими стенами совсем не таков, каким кажется. Дома тебя может ждать серьезное разочарование. Твой отец даже может отправить тебя обратно.

Спасибо, мать-настоятельница! — Катарина расплылась в улыбке, не обращая внимания на почти откровенное предостережение. — Спасибо за вашу заботу, но он не отошлет меня, можете мне поверить. — Она порывисто обняла аббатису.