Я улыбаюсь, прежде чем могу заговорить, стараясь не смотреть на его губы.

— Так ты сказал, что ты меломан, — говорю я, мой рот осторожно двигается. — Какая музыка тебе нравится?

Его брови поднимаются, и я замечаю, что это часть причины, почему он выглядит настолько напряженным. Его зрачки, кажется, всегда чуть расширены, темные и огромные. Они придают интенсивности его взгляду.

— О, разную, — говорит он своим грубым голосом. От подобной близости я чувствую это своим сердцем. — Мне нравятся люди, вкладывающие души. Исполнители. Те, которые могут рассказать историю, даже если она не их собственная. — Он делает паузу и смотрит на толпу, проводя рукой по бороде. — Например, Том Уэйтс. Ник Кейв. Даже Джек Уайт. Классики тоже, старые добрые певцы с голосом, который бьет тебя прямо сюда. — Он бьет кулаком по груди. — Как насчет тебя?

— Я вроде как скучная, — говорю я.

Он хмурится.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, я не такая уж большая поклонница рок музыки, попсы или чего-то подобного. Я просто люблю классику. Композиторов. Что-нибудь со струнными и пианино.

— Это не скучно, — говорит он, качая головой.

— Нет? Что ж, я точно не скажу тебе, что сейчас крутят по радио, — признаю я. — Но я знаю, какая музыка заставляет меня чувствовать.

Он наклоняется ближе ко мне, ставит локти на колени, в его руках бутылка воды. Его бедро касается моего.

— Ты знаешь кто такой Рюити Сакамото?

— Ой, да ладно, — говорю ему. — Моя мать японка. Конечно же, я знаю кто это. И даже если бы она ей не была, и она бы не играла саундтрек к фильму Последний император снова и снова пока я росла, я бы все же знала, кто он.

Он одобрительно кивает.

— Я пару лет назад видел его в Эдинбурге. В театре. Удивительное шоу.

— Кончай хвастаться, — дразню я.

Он подмигивает мне и улыбается, и мы возвращаемся к сцене.

Время летит? и фестиваль разрастается до эпических масштабов. Во время выступления Сэма Смита я чувствую опьянение от еще одного бокала вина, и ловлю себя на том, что покачиваюсь в стороны в такт музыке, касаясь плеча Лаклана. Он такой чертовки твердый, и он не отстраняется.

Уже стемнело, и тут на сцену выходит сэр Элтон Джон, открывая выступление с «Benny and the Jets». Толпа сходит с ума. Я схожу с ума. Невозможно не подпевать каждой песне, и такое чувство, что каждый вокруг тоже подпевает, обнимая друг друга, пьяные и счастливые, объединенные Элтоном.

Вероятно, вино придает мне храбрости, и когда начинается «Your Song», я наклоняюсь к Лаклану и кладу голову ему на плечо. На секунду он напрягается, и я слышу, как он втягивает воздух. Я молюсь, чтобы он не двигался, не отмахнулся от меня.

Затем он выдыхает и расслабляется. Чувствую, как его борода прикасается к моим волосам, когда он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня сверху вниз. Я закрываю глаза, думая, что могу заснуть прямо здесь. С этой песней, с моей головой на его плече.

Это кажется таким правильным. Как ответ на вопрос, который я никогда не задавала.

Он чуть-чуть сдвигается и обнимает меня за талию, прижимая меня ближе.

Мое сердце стучит, все тело шипит как шампанское. Никогда еще такой простой жест не действовал на меня так сильно как этот. Ничего не могу поделать и улыбаюсь с неподдельной радостью, по-прежнему бормоча слова песни. Я не хочу ничего менять. Хочу, чтоб песня продолжалась вечно, а концерт никогда не заканчивался. Хочу остаться в этом самом месте до скончания веков, с его большой, сильной рукой вокруг меня, прижимающей меня к нему, будто защищая меня от всего остального мира.

И, по какой-то причине, время, похоже, остановилось. В темноте, с разноцветными огнями от сцены, с этой мелодией, этим мужчиной, время тянется. Какие бы у меня ни были заботы и хлопоты до этого, сейчас они ушли.

Я не одинока.

Так или иначе, мы сидим так, слушая «Daniel», несмотря на то, что эта песня заставляет меня немного прослезиться при мысли о моих братьях. Я чувствую, как большой палец Лаклана трется о мой бок взад-вперед по моей рубашке, медленное, дразнящее движение, которое зажигает огонь где-то внутри меня.

Посмотри на него, говорю я себе. Поцелуй его. Второго шанса может не быть.

Но я боюсь сделать что-то большее, чем просто прильнуть к нему. Забавно, насколько готова я была сделать следующий ход, но когда теперь у меня есть это, я поняла, насколько оно совершенно. И представив, как я целую его, эта перспектива неожиданно начинает пугать меня. Не уверена, что могу с этим справиться.

Песня заканчивается и начинается «Someone Saved My Life Tonight».

В воздухе что-то меняется. Лаклан напрягается, медленно, будто просыпаясь ото сна. Я слышу, как его дыхание становится глубже и он сглатывает.

Он внезапно убирает руку и встает на ноги, неуклюже отходя от меня.

— Что случилось? — спрашиваю я его, отодвигаясь, освобождая ему путь, пока он обходит меня и уходит вниз по трибунам. Люди поднимают ноги и двигают вещи, чтобы дать ему пройти, но он даже не смотрит на них, не замедляя агрессивный темп.

Я поворачиваюсь и смотрю на Брэма, сидящего по другую сторону от меня. Он хмурится, наблюдая как Лаклан уходит.

— Это что сейчас было?

Он просто качает головой.

— Я не знаю. У него такое бывает.

— Ну уж нет, — говорю я, и вытягивая шею, чтобы посмотреть, куда он пошел. Его едва видно, он направляется к воротам, ведущим из VIP зоны. — Пойду, посмотрю. Я тоже встаю.

— Эй, — Брэм тянется и хватает меня за руку. — Просто дай ему побыть одному. Когда он делает так со мной, я просто игнорирую его.

Ну, может, кому-то следует поговорить с ним об этом, думаю я про себя.

— Все нормально, — говорю я, поднимая сумочку, и иду через трибуны, извиняясь перед людьми, которые только что пропускали Лаклана. Я быстро прохожу сквозь толпу, собравшуюся у бара, проклиная свои короткие ноги, не позволяющие мне идти достаточно быстро.

Я вырываюсь из толпы и оказываюсь за VIP воротами. Многие уже покидают фестиваль, пытаясь избежать столпотворения, которое начнется, когда Элтон закончит выступление, и я паникую, не видя его. Не помогает и то, что на улице темно и горит лишь пара фонарей.

И тут я замечаю его, около забора, он с толпой идет к главным воротам. Я пробираюсь через людей, пока не оказываюсь на главной дороге, видя, что он идет по ней вниз. Он направляется в сторону океана, в сторону от толпы, и я вспоминаю, что он не очень хорошо знает этот район.

— Лаклан! — зову я, семеня вслед за ним.

Он не останавливается, просто продолжает идти, плечи вздымаются, будто он собирается слететь с катушек, и я лихорадочно пытаюсь понять, что может быть не так.

— Лаклан, — еще раз зову я, подходя сзади. — Эй, — протягиваю руку и хватаю его за рубашку. Он останавливается как вкопанный и поворачивается лицом ко мне, ненормальная, бушующая тьма в его глазах заставляет меня отступить.

Он делает глубокий вдох через нос и ничего не говорит. Неистовство в его глазах говорит достаточно. Здесь звуки концерта приглушенные и далекие, и лишь несколько человек проходят мимо пьяными, петляющими тропами.

— Что случилось? — осторожно спрашиваю я.

Он качает головой и смотрит в сторону, плечи отведены назад, грудь вперед.

— Ничего.

Осмелев, я беру его за руку и сжимаю. Он смотрит вниз – его теплая, большая рука в моей маленькой, холодной – но не отодвигается.

О тяжело сглатывает.

— Прости, — в конце концов, говорит он, его голос словно наждачная бумага. — Я…на меня порой находит.

— Как и на всех нас? — мягко говорю я, глядя на него снизу вверх, и мечтая, заползти в его мозг и посмотреть что там происходит.

Он наклоняет голову, стиснув губы.

— Не как на меня.

Я предлагаю ему робкую улыбку. Чувствую себя принцессой, пытающейся успокоить животное, каждое действие должно быть осторожным.

— А ты проверь.

Он, кажется, раздумывает над этим. И наконец, говорит.

— Эта песня.

Я смотрю на него.

— «Someone Saved My Life Tonight»?

Он чешет бороду и отводит взгляд.

— Да.

Я снова сжимаю его руку и делаю шаг навстречу, чувствуя тепло его личного пространства.

— Ты спас чью-то жизнь? — тихо спрашиваю я.

Его глаза порхают на меня, сияя, словно зеленое стекло. Мягкое покачивание головой.

— Нет, — говорит он. Кисло улыбается. — Я этого не сделал.

Я глубоко вдыхаю и знаю, что дальше расспрашивать не стоит.

В кустах позади нас какое-то движение, и Лаклан оборачивается, чтобы посмотреть. Я оглядываюсь, ожидая увидеть очередного нетрезвого человека. Но кусты дрожат, и вдруг из них выскакивают две собаки.

Они обе выглядят тощими и облезлыми. Одна похожа на питбуля, который, должна заметить, пугает меня, а другая потрёпанная собачонка с длинной, спутанной шерстью. Они смотрят на нас испуганными глазами и бегут вниз по дороге к деревьям, питбуль прихрамывает.

Лаклан смотрит на меня.

— Я должен идти, — говорит он

— Куда?

Он кивает в сторону, куда ушли собаки.

— Туда. Одна собака ранена. — Он освобождается от моей ладони и начинает бежать вниз по дороге.

Я не знаю что сказать. Смотрю за ним и понимаю, что есть два варианта, я могу вернуться к остальным и досмотреть концерт, хотя, видимо к тому времени, как я вернусь, все уже закончится.

Или я могу пойти за Лакланом, который, кажется, не только проходит сейчас через какой-то сложный период, но и просто бежит за двумя бродячими собаками.